Вивьен, не выдержав постоянных истерик и непредсказуемых перепадов настроения, окончательно указала Кларенсу на дверь. Он, конечно же, пробовал подластиться к ней, чтобы пустила его обратно, однако все попытки не возымели нужного действия. Теперь Соувентская шпионка постоянно находилась в обществе Марвела Хольгрима, графа Стоувер. Посещала светские рауты, балы, оперу…
По правде сказать, то, что Вивьен сменила кузена в качестве любовника на главного советника его величества по торговым делам, тоже не могло не радовать. Все нынешние выходки Кларенса, его запои и дебоши, не шли ни в какое сравнение с делами, которые он проворачивал, когда был с Вивьен.
Наступала студеная пора. Осень давно сдала свои позиции, и конец ноября принадлежал зиме больше, нежели осени, лишь по календарю ей властвовать оставалось еще пара дней.
В последнюю неделю Себастьян чувствовал себя до невозможности отвратительно. Нет, он не заболел, просто на душе было чрезвычайно гадко, будто бы сотня кошек скребли там разом, и ему хотелось как можно скорее куда-нибудь уехать. Однако дела по-прежнему держали его в столице. Он списывал свое состояние на тот злополучный разговор с отцом, на все случившееся, и пытался как-то привести свои мысли и настроение в порядок, сделать подвластными рассудку, но похоже ему это плохо удавалось. Даже в кабинете у его величества, когда Себастьян отчитывался о проделанной работе, тот заметил:
— Что-то друг мой, вы неважно выглядите. Может быть, поделитесь, что гнетет вас?
Просьба короля — равносильна приказу, и волей неволей Себастьян вынужден был ответить, хотя, конечно же, не всю правду.
— Здоровье отца и возмутительное поведение кузена печалят меня, — склонив голову, с тяжелым вздохом ответил он. — Кларенс безответственно, совершенно не заботясь о своей чести и достоинстве, ведет себя. Это подтачивает здоровье отца и…
— Полно, — отмахнулся король. — Я не стану приказывать разбираться с трастовым фондом, и даже запрещу предпринимать что-либо по отношению к вашему кузену. Хотя, на мой взгляд, следовало бы высечь его, как непослушных детей секут розгами. Если бы не советник Соувенского короля, наверное, я бы повелел сделать это, но да ладно… Ты лучше скажи, что с пороховыми домами?
— Граф Пенсери и баронет Теркони сделали почти все. В Глоссеншире, Истерсе и Дорбиле дома готовы к пуску. Остались лишь минимально-необходимые приготовления.
— А чертежи?
— Механики давно разобрались, почему первые образцы не работали, так как нужно. Они уже выпустили пробную партию, которая успешно прошла проверку в пятом гренадерском полку. Офицеры отчитались о невиданной ими доселе мощи и скорострельности данного оружия, о его высокой поражающей способности. И первый и второй… кхгм — образцы, оказались весьма и весьма… впечатляющи. Единственное, что отметили негативного — всех солдат, что будут пользоваться новым оружием, придется переучивать. Их приходится по иному заряжать — с казенной части, прицеливаться, да и многие по привычке, несмотря на малый вес, пытаются образец номер два поставить на сошку… Но думаю это поправимо. Вся наша затея — это необычайный прорыв…
— Который обошелся короне чрезвычайно дорого — одни только плавильни еще при жизни отца нам чего стоили?! — перебил король воодушевившегося собственной речью Себастьяна. — С другой стороны — мы не могли больше затягивать! Теоретически еще наш отец мог все сделать, но тогда бы нас смели объединившиеся Андор, Мулор и Соувен, а мы истощенные промышленной гонкой даже пикнуть бы не смогли. Но сейчас, полвека спустя… Мы даже начинаем радоваться что Андорре, да простит нас господь — затяжная засуха и голодные крестьянские бунты. А в Мулоре железной рукой из-за спины внука правит тетка Гвендолин — чтоб она еще десяток-другой пожила. Так что сейчас самое время. Правда министры еще бы не затевали очередную возню с законодательством и не испортили… Ну да ладно, тогда мы найдем чем их успокоить и занять еще на какое-то время.
Король задумался, а Себастьян застыл молча у камина, не смея нарушать тишину.
— То, что завещала моя бабка — мы освоили, — заговорил государь четверть часа спустя. — Но пройдет несколько лет, и мы потеряем преимущество в вооружении, — и тут же вскинул ладонь, словно прерывая даже не думавшего возражать Себастьяна. — Все равно максимум через месяц-другой, как бы мы не береглись, на стол Соувенского собрата ляжет первый выкраденный образчик. Потом они разберутся, что к чему и… Государству нужен запас знания! Чтобы у нас было в запасе то, до чего наши соседи не додумаются хотя бы еще лет десять.
— Десять? — недоверчиво переспросил Себастьян.
— Ну, хорошо, хорошо, — отмахнулся король. — Пять. Хотя бы пять лет. А мы за это время… Мне нужна жена твоего кузена.
— Вы думаете что она, как и ее величество Флоренс разбирается?…
— Я ничего не думаю по этому поводу. По этому поводу пусть думает наш главный механик и инженер барон Ковали. Недаром же я ему титул пожаловал… Я хочу побеседовать с ней, а после… после с ней пусть общается Ковали. Даже если она не знает о том, что нам требуется в первую очередь, она может знать, а может и уметь многое другое. Вот пусть Ковали и выжимает из нее все.
Желание короля следует рассматривать как приказ, надлежащий безотлагательно выполнить. И Себастьяну ничего не оставалось, как отправляться за Аннель в деревню. Конечно же, ему не очень хотелось выполнять это лично, но вариантов не было. Епископ Тумбони до сих пор не вернулся из Рейвеля. Он как доверенное лицо его величества договаривался с крупными промышленниками. Казна уже без ущерба и заметных дыр в бюджете не могла покрывать такие траты на вооружение. А никого другого посылать не хотелось. Еще неизвестно как отреагирует Аннель на появление посторонних в усадьбе. Он специально встретился с Мартином Истбруком и Натаном Коелем, так они на полном серьезе поведали душещипательный рассказ о своем визите. Они были стопроцентно убеждены, что Аннель была больна чахоткой, и так искренне уверяли Себастьяна в этом, что он поверил бы им, если тогда сам не приехал в усадьбу в августе и не видел вполне здоровую и относительно довольную жизнью девушку. И теперь он опасался, что еще кого-нибудь ранее незнакомого с ней, эта смекалистая девушка сможет обвести вокруг пальца. А в том, что Аннель смекалиста и умна, он убедился давно.
Если быть честным с собой, то ехать не хотелось лишь по одной причине — он боялся, что Аннель влюбится в него так же, как он влюбился в нее. Если бы тогда он знал о легенде, то не сидел бы безвылазно полтора месяца в усадьбе. Он-то сам ладно, его чувства — это только его чувства. А она?! Что ей потом делать со всем этим?
От таких мыслей Себастьян совсем загрустил. Он до последнего момента собирался отправить своего помощника, однако под конец не выдержал и в сопровождении личного камердинера — дюжего малого, не склонного к откровенностям, лакея и пары гвардейцев с которыми он всегда отправлялся в опасные поездки, выехал в Адольдаг.
Зима уже вступила в свои права, и хотя снега было не так много, всего лишь по колено, передвигаться было трудновато. Санный путь укатали лишь на самых крупных трактах, тогда как небольшие обходные дороги по-прежнему были покрыты пушистым белоснежным покрывалом. От этого путь был неспешным, и даже ленивым, словно он — Себастьян подсознательно оттягивал момент встречи. Да и не по всем дорогам, пригодным для верховой езды могли проехать сани. Сейчас они пустые (лишь на козлах сидел лакей) ехали следом за всадниками. Себастьян подозревал, что Аннель вряд ли умеет держаться в седле, и решил не подвергать девушку ненужному риску.
На четвертый день пути, когда они остановились в трактире на ночь, один из гвардейцев подсел поближе к маркизу и осторожно начал.
— Милорд, кажется, третьего дня мы напрасно свернули с тракта. Еще вчера я заметил, что сильно забираем на запад. Этаким делом мы и в Тосмут не попадем, оставив его по левую руку. Сейчас мы с вами Суере — то есть уже западнее… — и, оборвав фразу на полуслове, лишь добавил: — Вы ничего не подумайте, но если нам нужно к усадьбе, то мы совсем не туда направляемся.
Себастьян, а именно он возглавлял кавалькаду, в безмерном удивлении поднял глаза на гвардейца. До него только сейчас дошло, что он вел людей в совершенно другую сторону.
— Черт возьми — Пауль! — выдохнул он. — Ты прав!..
Себастьян никак не мог объяснить свое поведение — вроде ехал себе и ехал, куда собирался. Он был погружен в думы о будущем и не обращал внимания на свои действия, ведь все вроде было как всегда. И тут раз — словно пелена с глаз упала!
Начать с того, что столицу он покинул не по самой удобной дороге, дальше больше… Получалось как в детских сказках — будто бы какой колдун или злой дух голову ему морочил.
— Утром выезжаем на восточную дорогу, и через Тосмут на дорогу в Истерс, — распорядился он, на что гвардеец лишь удовлетворенно кивнул.
Поутру, когда все были уже в седлах, и осталось лишь дать шенкеля коням, как Себастьяна вновь накрыло, и он едва удержал себя, чтобы не отдать дурной приказ — на юго-запад в Стейфоршир. От напряжения и желания сдержать себя, ему даже пришлось прикусить ладонь, затянутую по зимнему времени в теплую кожаную перчатку.
Уже когда они выехали за городскую черту и свернули на большой тракт, все тот же Пауль осадил своего жеребца, и прокричал удаляющемуся маркизу.
— Милорд, так мы все-таки в Крэймер едем?! Так вы сразу скажите…
Себастьян рывком натянул вожжи так, что бедное животное от неожиданности встало на дыбы. Едва не вылетев из седла, мужчина помотал головой из стороны в сторону, словно собака, отряхивающаяся от воды, а потом вовсе наклонился и, схватив горсть снега, утер лицо.
— Милорд, с вами все в порядке? — уточнил Томас — его камердинер. Даже его молчуна — а он мог не говорить неделями — проняло, и он забеспокоился о хозяине.
— Нет, — уже честно ответил Себастьян. — Хотя я и не знаю отчего.