В спешном порядке, превратив себя в пугало, она выехала из столицы с балаганными артистами, а потом насколько быстро смогла, добралась в Оманию. Там, у какого-то подпольного менялы, женщина по грабительским расценкам обменяла украденные Кларенсом векселя на предъявителя, а после поспешила в порт.
И вот теперь еще раз, изменив внешность — волосы острижены еще короче и перекрашены в жгучий черный цвет — она под видом убитой горем вдовы покидала континент. В единственном саквояже лежали деньги, которых должно хватить на несколько лет жизни, а в вещах были зашиты надаренные любовниками драгоценности.
Не веря своему счастью, Вивьен еще раз вздохнула полной грудью и наконец-то осознала, что свободна. Больше не будет Германа и его заданий, не будет шпионских игр и противных любовников. Теперь не нужно изображать из себя прелестницу, когда от ухажера с души воротит. Все осталось позади, раз и навсегда! Теперь она Аделла, скромная вдова из Омании, отправляющаяся к новым берегам за лучшей долей. А прошлого с его угрюмыми пансионами, шпионажем и напоследок с убийством никогда не было.
Помощник объявил, что выходит судья. Все встали. Потом он огласил, какое дело слушается, кто обвиняемый, произносил еще что-то… Однако я плохо понимала, что говорилось: язык казался для меня чужим и, слыша каждое слово по отдельности, я не понимала смысла речей. Руки дрожали, а сердце стучало в груди, разгоняя кровь тяжелыми толчками. А едва вывели Себастьяна, весь мир и без того подернутый пеленой, сузился до его лица, прочее же перестало существовать. Я видела лишь его одного.
Заметив меня, сидящую на скамье, он лишь прикрыл глаза, давая понять, что, мол, все в порядке, а потом переключил свое внимание на судью и присяжных.
Со своего места поднялся прокурор… Я лишь через несколько минут поняла, что это обвинитель, хотя тот назвался сразу. Он начал говорить, и его слова одно за другим проникали в мое сознание, создавая чудовищную картину преступления. Моего Себастьяна обвиняли. Обвиняли в смерти Кларенса! А я… Я, словно погруженная в жуткий транс, отказывалась понимать, принимать и верить. Мне хотелось кричать, протестовать, вопить… Казалось, что еще немного, и я разорву их всех, сумею погрести под сводами этого зала, выпустив ярость на волю. Меня трясло, а из глаз катились непрошенные слезы. Я никак не могла совладать с собой.
На миг, будто издеваясь, сознание прояснилось, чтобы я смогла услышать, что моего Себастьяна требуют сказать, где был той ночью, а он лишь таинственно заверяет, что не имеет возможности. А этот ненавистный прокурор отвечает, что раз не может, то значит, именно он убил маркиза Мейнмора…
Свекровь рядом удовлетворенно фыркнула и подняла на меня светящийся торжеством взгляд. А я… Я не совсем понимая, что делаю, вскочила на ноги и вопреки всем правилам бросилась в проход, чтобы прорваться вперед к перилам, отделявшим меня от Себастьяна.
— Леди Мейнмор! Миледи! — крикнули, пытаясь остановить меня.
Кто-то схватил меня за руку, но я вырвалась.
— Леди желает что-то сказать? — прозвучал издевательский голос прокурора.
А я дрожащими пальцами развязала ленты, удерживающие на голове чепец, и сорвала его, выставляя на обозрение сходящие синяки. По залу прокатился взволнованный шепот. Все начали обсуждать мой вид.
— Желает! — твердо ответила я, хотя на самом деле еще не знала, что собираюсь произнести. Не понимала, что вообще делаю, и что будет потом, но…
Судья хотел было возмутиться, но, подумав, махнул молоточком, призывая зал к тишине, и дал свое высочайшее разрешение.
— Я… Я, — неуверенно начала я, но неожиданно поймав потрясенный взгляд Себастьяна, мгновенно поняла, что именно скажу. Не отрывая от него взора, и будто черпая силу из его глаз, я продолжила, чеканя каждое слово: — После того, как супруг — маркиз Мейнмор, избивал меня на глазах у всех гостей, маркиз Коненталь вступился. Он защитил меня, а после… после отнес в свою спальню и успокоил. — Зал взорвался, но я неожиданно с легкостью перекрывая невообразимый гул, продолжила: — Мы вышли из спальни лишь утром, когда личный камердинер сообщил нам, что доставили тело супруга. Всю ночь маркиз Коненталь провел со мной, а значит, никак не мог убить Кларенса.
— Шлюха! — раздался неистовый крик свекрови. — Грязная шлюха!
— Аннель, зачем?! — не веря своим ушам, потрясенно прошептал Себастьян. Стоял невероятный шум, и его слова я угадала лишь по движению губ.
Зрители повскакивали со своих мест, засвистели, заулюлюкали. Зал заседаний бушевал. Вдовствующая маркиза надрывалась, поливая меня отборной бранью. Прокурор бесновался, пытаясь доказать всем, что я сумасшедшая, и моим словам нельзя верить. И лишь побледневший Себастьян молча смотрел на меня.
Наконец, когда под угрозой удаления присутствующих, гвалт стих и все расселись по местам, ко мне обратился сам судья.
— Леди вы готовы подтвердить свои слова? Может, от горя вы повредились рассудком? Поймите, вы же навлекаете на себя…
Но я не стала его слушать дальше.
— Я чем угодно готова поклясться, что провела эту ночь в спальне маркиза Коненталя. И это утро мы встретили вместе с ним, — я произносила слова раздельно и громко, чтобы каждый находящийся в зале суда их мог расслышать. — И от горя я рассудком не повредилась. Я не переживаю из-за смерти мужа. Он так избил меня последний раз, что не оставил к себе даже простого человеческого сострадания!
— А чем вы там занимались?! — вдруг ядовито выкрикнул кто-то из зала.
Я резко обернулась, отыскивая наглеца. Но бесполезно, мне виделись лишь ухмыляющиеся рожи, перекошенные любопытством и жаждой грязных сплетен.
— Маркиз рассказывал о детстве моего супруга! — так нагло, как только могла, ответила я. — Всю ночь так подробно и основательно рассказывал!..
— А сколько раз? — издеваясь, поинтересовался кто-то другой.
— Вам столько не смочь! Чреслами слабоваты!
Зал вновь взорвался криками. Кто-то смеялся, глумясь надо мной, кто-то орал похабное, но мне было все равно. К чему честь, к чему репутация, если человек, которого ты любишь, будет повешен за то, чего не совершал?! Когда на весах жизнь любимого и твоя честь?!.. Для меня подобной дилеммы не существовало. Да я бы мир перевернула, лишь бы он жил, дышал, был где-то рядом, хотя бы на этой планете…
Судья вновь принялся успокаивать зал, а я, подобрав брошенный у ног чепец, кинулась прочь из залы. Уже никто ни в чем не обвинит Себастьяна. НИКТО и НИ В ЧЕМ! Женская репутация — самое дорогое в этом мире, самая ценная разменная монета, которая для меня, воспитанной в другом, не более чем пустой звук! Здесь ее считают целым состоянием, но к чему она, если рядом не будет того, кто сердцу так дорог?! Неужели я стала бы лелеять свою честь, и видеть, как осуждают Его, когда лишь одним словом, одним заверением могла бы спасти?!..
Нервно рассмеявшись своим мыслям, отчего лакеи, стоящие перед выходом из здания суда, шарахнулись в стороны, а я сама из последних сил открыла себе двери и выбежала на свежий морозный воздух.
Вечерело. Плотные облака уже не застили небо, и далекая синева, будто ободряющий знак, проглядывала на горизонте.
Лишь вдохнув полной грудью, и немного приведя мысли в порядок, я огляделась в поисках средства передвижения. Заметив на противоположной стороне площади экипаж, я призывно замахала чепцом. Когда возница остановил свой несколько пошарпаный транспорт у подножия лестницы, я приказала: 'К особняку герцога Коненталя! Гони!', - и проворно забралась внутрь. Щелкнули вожжи, мы тронулись.
Я, откинувшись на спинку, бездумно смотрела в окно на проплывающую улицу. В голове было пусто, на душе тоже. Я ни о чем не жалела, ничего не ждала. Я сделала то, что должна была, и этого было довольно.
Вот распахнулись узорчатые ворота, экипаж сделав полукруг, остановился перед крыльцом. Сдернув с руки агатовый браслет, я распахнула дверцу и соскочила с подножки.
— Это вам за скорость, — сунула я ошарашенному вознице, и заторопилась вверх по ступенькам ко входу.
Мыслей по-прежнему не было.
Особняк встретил меня пустотой. Стараясь не задерживаться, я поспешила к себе в комнату. Мне отчего-то хотелось спрятаться, а может быть забыться. Произошедшее оставило неприятный осадок, избавиться от которого казалось уже невозможно. Но когда я почти поднялась на второй этаж, меня окрикнули:
— Аннель!
Этот голос я бы узнала и во сне. Я обернулась и остановилась, замерев на верхней ступеньке. Мужчина вихрем пересек холл и, застыв у подножья лестницы на такое бесконечное мгновение, пытливо взглянул на меня.
— Зачем?! — прошептал он сначала, а потом, обретя голос, повторил: — Аннель, зачем?! Зачем ты это сделала?!
Я, оторопев, машинально повторила за ним:
— Зачем?..
Для меня все было предельно ясно, так просто и понятно…
— Что же ты натворила?! — продолжал он. — Ты погубила себя!
— И что? — тихим шепотом переспросила я. — Это что-то меняет?
— Да это меняет все! — не выдержав моей непонятливости, вскричал Себастьян. — Ты убила себя в глазах общества! Ты же теперь для них пария!
— Зато ты свободен, — едва слышно отозвалась я.
— Аннель, так нельзя! Ты понимаешь?! Нельзя! — взбежав вверх, он схватил меня за плечи и встряхнул. — Надеюсь, ты понимаешь, что я как джентльмен должен жениться на тебе, чтобы избавить от публичного осмеяния?! Теперь я просто обязан буду сочетаться с тобой браком!..
— Обязан?.. — губы мгновенно сковало холодом. Казалось, он шел изнутри, из самой души, которая только что превратилась в ледяную пустыню.
— Я не позволю, чтобы кто-то посмел называть тебя падшей женщиной! Завтра же я получу разрешение и…
Не таких слов я ждала сейчас. Я надеялась… Нет, я думала, что он тоже любит меня, что наши чувства взаимны, а для него это все оказалось обязанностью?! Долгом чести?! А может королевским приказом… И только это заставляет общаться со мной?!
Не выдержав, я с силой