Больше в Россию Анна Павлова уже не приезжала. Мне много рассказывал о ней ее бывший партнер Лаврентий Новиков, бросивший Павлову и приехавший в Россию, после того как в Лондоне разразился скандал, о котором шумели все газеты. Павлова ударила Новикова по лицу на сцене за какую-то ошибку во время танца с нею.
Годы спустя я как-то читал, что в саду своего лондонского дома Анна Павлова построила сцену на островке, и танцы отражались в воде. Это было претворение в миниатюре того феерического зрелища, которое после Октябрьской революции было создано на «Острове танца» в Московском центральном парке культуры и отдыха имени Горького.
В 1931 году Павлова умерла на гастролях в Голландии.
В том же Зеркальном театре были объявлены и гастроли русской танцовщицы Наташи Трухановой, жившей постоянно за границей и известной в Париже под именем «Королевы бриллиантов».
Случилось так, что в вечер первой гастроли Трухановой верстался очередной номер «Рампы и жизни», и мне было поручено дать небольшую рецензию после концерта Трухановой прямо в типографию, с тем чтобы рецензия попала в свежий номер.
Я уже не припомню теперь, что показывала Труханова, не припомню и моего разговора с нею, по-видимому, не очень содержательного, но две-три из ее постановок произвели на меня хорошее впечатление, и я дал в общем положительную рецензию. Заметка при мне была набрана, я сам проверил корректуру в гранке и видел рецензию заверстанной уже в полосу.
Наутро все московские газеты на редкость единодушно охаяли «Королеву бриллиантов». «Русское слово» совсем обошло молчанием эту гастроль. Положение мое оказалось пиковым. Мой голос был один против всех. Я сознавал в душе свою правоту, но ожидал неприятностей и насмешек со стороны Lolo.
Под каким-то предлогом я даже не пошел в этот день в редакцию. Номер «Рампы» был уже отпечатан. Но на следующее утро я как ни в чем не бывало явился в редакцию, где на столах лежали кипы свежих номеров журнала, с независимым видом поздоровался с Lolo и Варлаамом Александровичем и сел работать.
— Каков? А! — сказал Lolo, — пожалуй, еще загордится…
Дело в том, что в это утро в «Русском слове» появился большой «подвал» за подписью «короля фельетонистов» — Власа Дорошевича. Автор «Сахалина» превознес до небес «Королеву бриллиантов»…
Конечно, мне было от чего успокоиться.
Больше Труханову мы никогда не видали. Говорили, что она давно покинула сцену и вышла замуж. Уже после революции Труханова приехала в Москву со своим мужем, генералом Игнатьевым, автором известной книги «50 лет в строю».
…Если вы покупали коробку конфет в кондитерской Абрикосова, то, помимо обязательного приложения к ее содержимому в виде засахаренного кусочка ананаса и плиточки шоколада «миньон», завернутой в серебряную фольгу, в коробочке лежала еще небольшая толстенькая плитка шоколада в обертке из золотой бумаги с наклеенной на нее миниатюрной фотографией Шаляпина или Лины Кавальери.
В любой табачной лавчонке, имевшей, как правило, и писчебумажные товары, можно было найти открытки с изображением «первой красавицы мира» итальянки Лины Кавальери, заснятой в разных позах. Были открытки и с другими красавицами: француженки Клео де Мерод, увековечившей свое имя введенной ею гладкой, на прямой пробор, прической, совсем закрывавшей уши (женские головки всего мира отдали дань этой модной прическе «Клео де Мерод», но говорили, что сама красавица вынуждена была прибегнуть к ней из-за того, что у нее была отрезана половина левого уха); испанской танцовщицы Гвереро; однофамилицы Лины Кавальери — Марии Кавальери и шансонетки Отеро. Но никто из них не был так популярен, как Лина Кавальери. Имя ее в России было так же известно, как швейные машины Зингера, булочные Филиппова, как зубной элексир «Одоль» или молочные магазины Чичкина…
И вдруг Лина Кавальери появилась в Москве, но не в витринах табачных магазинов, где ее привыкли видеть. Ее имя красовалось на афишах оперы Зимина, объявлявших о гастролях Лины Кавальери, оказавшейся оперной певицей. Анонсировались первые ее выступления в «Травиате».
Вся Москва хлынула на эти спектакли, чтобы увидеть «живую» Лину Кавальери. Редакция поручила мне дать интервью с мировой красавицей, но ее никак нельзя было застать в гостинице «Метрополь», где Кавальери остановилась. В театре шли долгие репетиции, на которые никого не допускали. Я решил взять интервью на первом спектакле, но в антракте коридор около уборной Кавальери был до того забит поклонниками и любопытными, что пробиться через них не было никакой возможности.
«После спектакля проберусь, пока Лина Кавальери будет бесконечно выходить на вызовы», — думал я, хотя особенных оваций и не ожидалось, так как Лина Кавальери оказалась посредственной певицей. Однако публике было, по-видимому, достаточно и того, что она смотрит на Лину Кавальери, и хлопали и кричали ей оглушительно.
Но, видно, не я один решил пробраться первым, потому что не только коридор был опять забит поклонниками, но даже дверь в гримировочную Кавальери была настежь открыта и не затворялась, плотно прижатая к стене толпой, заполнившей и самую уборную. Об интервью нечего было думать, но я решил подождать выхода Лины Кавальери. Мне хотелось посмотреть вблизи на мировую красавицу.
Аполлон Горев (в роли Хлестакова).
К. С. Станиславский.
А. В. Луначарский.
Айседора Дункан.
Айседора Дункан и ее дети.
Е. В. Гельцер («Гений Бельгии»).
Е. В. Гельцер («Вакханалия»).
Анна Павлова.
Викторина Кригер («Хованщина»).
А. М. Балашова («Конек-Горбунок»).
В. А. Коралли («Нур и Анитра»).
А. К. Глазунов.
А. В. Нежданова («Евгений Онегин»).
Ф. И. Шаляпин («Дон-Кихот»).
Ф. И. Шаляпин («Мефистофель»).
А. А. Горский.
Дверь наконец закрыли, красавица переоделась, затем дверь снова отворилась, и в уборную вдавилось множество людей. Я опять оказался позади, но остался ждать. Наконец поклонники выдавились из двери, как котлетный фарш из мясорубки, свернулись в живой клубок и двинулись по коридору. В центре «клубка» виднелся темный мех. До меня доносилось какое-то французско-итальянское мурлыканье. Я почти замыкал шествие, но внизу, в вестибюле, мне неожиданно повезло. «Клубок» двигался среди большой толпы, вытекавшей через ряд открытых дверей на улицу, откуда вливался свежий зимний воздух. Не дойдя до дверей, «клубок» попал в водоворот, меня сильно отнесло влево и, как при бортовой качке на корабле в шторм, стремглав принесло обратно к «клубку», в центре которого тихо вращалась Лина Кавальери, и я очутился около нее…
В этот момент нас вывернуло на улицу, и я почувствовал под ногами что-то мягкое. Не знаю, как я ухитрился нагнуться, но в моих руках оказался мех! Сзади наподдали так, что меня отбросило к раскрытой дверце кареты, и я увидал в ней Лину Кавальери, которая вдруг быстро и испуганно провела руками по своим плечам…
— Мадам! — крикнул я не своим голосом, потрясая мехом…
Лина Кавальери подалась вперед и протянула ко мне руки.
— О, merci!.. — сказала она, принимая свой мех, и вдруг, улыбнувшись, похлопала ручкой по свободному рядом с ней месту на сиденье кареты, любезно приглашая меня занять его.
Все остальное произошло в какие-нибудь полторы-две секунды: я сел, ничего не соображая, потом передо мной вдруг вспыхнула механически запечатленная взором картина — карета была без лошадей, и около дышла бесновалась большая кучка каких-то людей.
Как с трамплина, я вылетел с мягкого сиденья кареты обратно на улицу и захлопнул за собой дверцу… Студенты, человек двадцать, ухватившись за дышло, лихо развернулись под крики и аплодисменты публики и помчали карету вниз по Большой Дмитровке к Охотному ряду.
Напротив театра у ворот Георгиевского монастыря я увидал выпряженных и понуро стоявших лошадей. Высокий, плечистый и толстый кучер, в широком кафтане, спускавшемся колоколом до земли, ругался, перебирая и перекидывая через лошадей белые вожжи. Собрав вожжи в одну руку, он поднял тяжелые полы своего кучерского кафтана, затыкая их за кушак и обнажая худые и топкие ноги в пестрядинных штанах и рыжих сапогах. При его подбитых ватой плечах он казался теперь как бы стоящим на подставке, вроде лубочной фигурки, воткнутой на палочке в крышку игрушечного музыкального ящика… Подоткнув полы и продолжая ворчать, он погнал лошадей книзу…
Я рассказал Lolo о неудаче с интервью, о поднятом мною мехе и о том, как я выскочил из кареты Лины Кавальери.
Lolo засмеялся:
— Жаль, жаль… — сказал он, — какой материален пропал! Нет, видно, в вас настоящей журналистской закваски… упустить такой случай — прокатиться с Линой Кавальери на студентах…
— А как же с «апофеозом пошлости»? — поддел я его.
— Ну, для «Вечерки» вашей — это клад! С руками и с ногами оторвали бы такой материал. Сенсация! И двойной гонорар заплатили бы, по гривеннику за строчку. Вы только представьте себе — заголовок (крупно): «У Лины Кавальери». Подзаголовок (жирным шрифтом): «Интервью в карете». И текст корпусом, на шпонах: «Вчера после первой гастроли Лины Кавальери наш сотрудник беседовал с первой красавицей мира в темной карете, мчащейся под вой и лай галопирующих вокруг дышла студентов…» Каково? А? — издевался Lolo.
— Могло быть и иначе, — обозлился я, — не интервью, а просто в хронике. К примеру: «У подъезда «Метрополя» студенты вынесли мировую красавицу из кареты на руках, прихватив заодно и оказавшегося там сотрудника «Рампы и жизни», болтающаяся фигура которого проплыла над головами в ночном воздухе Театральной площади…» Каково? А?
Я огрызался, но меня неотвязно преследовала другая мысль: когда я на секунду присел в карете около Липы Кавальери, от которой пахло духами, пудрой и только что снятым гримом, мне показалось, что первая красавица мира… рябая. Этого, конечно, не могло быть. Может, сквозь пудру проступили капельки пота, но мне почему-то казалось, что я ясно увидал: первая всемирно признанная красавица — рябая…