Увы, когда я работал в Средней Азии, то полностью был убежден в необходимости построения демократического общества в этом диковатом регионе, что, естественно, очень не нравилось местным властям. В итоге они занимались моей журналистской раскруткой, за что я им, конечно, очень благодарен.
Так, МИД Таджикистана мне отказал в аккредитации (о чем и написали, рекламируя меня, многие газеты), а туркмены попросту не давали мне визу (об этом, правда, пресса умолчала). Но наиболее «теплые» отношения у меня сложились с узбекскими властями: из этой страны меня депортировали аж дважды.
Впервые я оказался в качестве журналиста в Узбекистане еще в далеком 1991-м, и детективные сюжеты ненавязчиво вплелись в мою жизнь сразу же после появления в этой среднеазиатской стране.
Поражали странные игры местных оппозиционеров. Они отказывались говорить, что-то существенное по телефону и подчеркивали, что в поездку по республике мы не сможем поехать на машине, так как «высветят сразу».
После моих командировок в западные республики бывшего СССР, где официальные власти проявляли ко мне удивительное равнодушие, приятной неожиданностью было поведение сотрудников пресс-службы узбекского президента. Они неоднократно предлагали мне помощь в сборе материалов, объясняли, что, действуя в одиночку, я могу выйти на случайных людей и даже на «негативные элементы».
Я оказался неблагодарным гостем и, не уведомив власти, выехал в Самарканд. Увы, в этом городе мне удалось переночевать всего одну ночь.
Ранним утром к дому, где я остановился, подъехали три черные «Волги», из них вышла большая группа мужчин в штатском. Один из них подошел ко мне и, представившись майором милиции, сказал, что со мной «хочет поговорить генерал-майор».
На мои возражения у моих визитеров оказались весомые аргументы: «Если вы не подчинитесь, то нам придется применить силу. Вам-то ладно, а вот о хозяине дома вы не думаете». Мне ничего не оставалось, как подчиниться.
По пути мне было предложено заехать на базар и купить фруктов. Это предложение меня сильно удивило. Но все объяснилось достаточно быстро. Привезли меня не к генералу, а в аэропорт. Мне объяснили, что мое пребывание в Узбекистане в качестве журналиста крайне нежелательно, и вручили билет до Москвы.
Второй раз меня депортировали из Узбекистана в 2005 году. Я прилетел в Узбекистан как раз в тот день, когда на популярном в Средней Азии сайте «Фергана. ру» была сделана перепечатка из русского Newsweek моей статьи о подавлении восстания в Андижане.
В Узбекистан меня попросту не пустили и два дня держали в транзитной зоне, уговаривая купить билет в любую страну. Я принципиально отказывался, и в итоге власти официально депортировали меня из страны.
Обижаться на узбеков мне не приходится: обе депортации оказались для меня хорошей рекламой. Так, в 2005 году я даже попал в топ новостей дня.
Более того, мне кажется, что и своих целей Ташкент не добился: у Узбекистана с Россией безвизовый режим, а значит, мне «на смену» приедут другие журналисты. А вот для Туркменистана такая политика более эффективна — у этой страны визовый режим со всеми странами мира, а разрешение на въезд дается только «проверенным товарищам».
5. Самые «советские» республики
«Мы жили как в раю!»
— Настанет день, когда жизнь в прежнем СССР мы будем вспоминать как лучшие годы, — убеждал меня в далеком 1991 году солидный дядечка, депутат непризнанной Приднестровской Молдавской Социалистической Республики. Тогда я лишь посмеялся над этим высказыванием, но, как мне пришлось позднее убедиться, этот прогноз оказался верен для многих жителей бывшего СССР. Особенно сильна была тоска по распавшемуся Союзу в неблагополучных регионах.
Так, если в России после распада СССР стало лучше жить довольно много людей, то в среднеазиатских республиках (за исключением Казахстана), кроме ничтожной по численности прослойки новоявленных феодалов и баев, после крушения коммунистической системы гораздо хуже стали жить все местные жители.
«Работа в Москве, запись только одни сутки» — такое объявление можно встретить практически на всех ташкентских базарах. Те же, кто продает, нахваливая, товар, не преминут подчеркнуть: «Брат, не скупись — покупай, это же российское качество!»
— Вот говорят, что русские нас захватили, а сейчас многие к ним добровольно в рабство едут. Нет, при СССР мы жили как в раю, хотя и не понимали этого! — приблизительно такую точку зрения мне приходилось слышать в Средней Азии очень часто.
Сегодня Центральная Азия — это, пожалуй, единственное место в мире, где российский паспорт является предметом зависти и уважения. «Настоящая» заграница для местных жителей — несбыточная мечта; отказы в визе в американских посольствах достигают здесь 90 процентов. Олицетворение успеха для уроженца Центральной Азии — найти работу в Москве или же, на худой конец, в любом крупном российском городе. В Киргизии и Таджикистане прибыльно работает целый ряд фирм, легально устраивающих соотечественников на работу в России. Результат налицо: практически все дворники в Москве — таджики или киргизы.
Города-призраки
В шестидесятые годы прошлого века Москва начала создавать энергетическую базу Средней Азии. Высоко в горах в сотнях километров от больших городов строились плотины, шахты. При стройках социализма создавались поселения — прообразы городов светлого коммунистического будущего.
В образцово-показательные города, символизирующие мощь советской империи, способной освоить даже отсталые отдаленные окраины, ехали добровольцы со всего Советского Союза.
Так высоко в горах образовались «русские» островки: Рогун, Нурек, Малисай, Шуроб, Янгиабад. Коренные жители жестоко завидовали переселенцам. У приезжих была великолепная зарплата, в новоявленных городках обязательно наличествовали кинотеатры, стадионы, а ассортимент магазинов соперничал с московским. Сегодня почти все эти поселения превратились в города-призраки.
В восьмидесятые годы прошлого столетия шахтерский город Шураб был известен как «кочегарка» всего Таджикистана. Это был русский «островок». Жители окрестных кишлаков ездили сюда как на экскурсию. Получить здесь квартиру считалось огромной удачей. В городе было московское снабжение, людям платили очень большие зарплаты. Стиль жизни здесь был вполне европейский, и все местные таджики свободно говорили по-русски.
Когда попадаешь в нынешний Шураб, создается впечатление, что город пострадал от массированных налетов вражеской авиации: руины домов, редкие, с испугом глядящие на приезжего, одетые в лохмотья люди. Лишь полустертые вывески — клуб, магазин, Дом культуры — напоминают о том времени, когда в этом страшном месте была совсем другая жизнь.
В восьмидесятые годы в городе проживали около 16 тыс. человек. Сейчас здесь осталось четыре тысячи жителей. Главная причина бегства людей — закрытие большинства шахт. Если в советское время в год добывалось около 10 млн. тонн угля, то сегодня от силы 30 тыс. тонн. В советское время здесь работало 3 тысячи рабочих, а сейчас лишь около 400 человек.
Зимой дома не отапливаются, температура в квартирах опускается ниже нуля. Водопровод в городе фактически не работает, и местные жители вынуждены выстраиваться с ведрами у машин с цистернами.
Трехкомнатную квартиру в Шурабе можно купить за несколько сот долларов. Но даже за такие деньги их тут не покупают. Дома попросту ломают, а добытый строительный материал вывозят жители соседних кишлаков. Бывший городской парк, которым когда-то так гордились шурабцы, сегодня превращен в пастбище для скота. А стадион, где когда-то любила тренироваться уроженка города пятикратная чемпионка мира по гимнастике Нелли Ким, сегодня распахан под огороды.
Пожалуй, в наиболее плачевном положении оказались здесь местные русские — их в городе осталось около 800 человек, и почти все они пенсионеры. В отличие от таджиков, у них нет родственников, которые могут помочь им. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, местные славяне ходят пешком в находящийся в 12 километрах районный центр Исфара и продают на базаре личные вещи.
Другим таким русским анклавом был город Чкаловск на севере Таджикистана. Это был первенец атомной промышленности СССР: из урана, добытого и обогащенного здесь, был запущен первый атомный реактор и сделана первая советская атомная бомба. После распада СССР город покинуло около 80 процентов населения. В опустевшие квартиры заселились жители окрестных деревень. И сегодня этот бывший первенец советской энергетики практически не отличается от обычного таджикского кишлака.
Похожая судьба постигла почти все такие городки. Однако есть, по крайней мере, одно исключение. Шахтерский городок Янгиабад (раньше здесь добывали уран) выручила относительная близость к Ташкенту. Ташкентцы стали скупать квартиры в Янгиабаде (стоимостью меньше 1000 долларов), как дачи.
Конечно же, запущенность сохраняется сегодня и в Янгиабаде. Так, например, памятник Петру Чайковскому из-за обветшалости приобрел неожиданные черты: у композитора появилась «маска» — и он стал похож на Фантомаса. Однако для этого неожиданного курорта подобное оказалось даже плюсом: ташкентцы любят фотографироваться у этой новой «достопримечательности».
Сегодня в Янгиабаде трудно увидеть шахтеров, однако и зимой и летом полно ташкентцев. Летом здесь можно спасаться от ташкентской жары и бродить по горам, а зимой кататься на горных лыжах. Так, один предприимчивый местный житель построил здесь небольшую канатную дорогу и оборудовал трассу. И, по горькой иронии судьбы, грандиозные планы Москвы по покорению труднодоступных горных районов Центральной Азии закончились появлением небольшого курортного городка в 100 километрах от Ташкента.
Республики Центральной Азии все более напоминают типичные страны третьего мира, а пришедшие в упадок бывшие «стройки века» служат лишь напоминанием, что не так давно в этом регионе была совсем другая жизнь.