Но в то же время следует подчеркнуть, что, за исключением приведенного выше высказывания Захарченко, которое можно назвать антисемитским лишь с большой долей условности, руководство сепаратистов не допускало явных антисемитских высказываний. Примечательна точка зрения общественного деятеля ДНР, министра иностранных дел этой республики с 2014 по 2016 год Александра Кофмана:
«Мы же сейчас говорим о политической элите, о лидерах, а с каких это пор Дремов стал лидером? Давайте возьмем на улице какого-то алкоголика, спросим его, как он относится к евреям, он будет говорить, что евреи испортили ему жизнь, заставили пить, но это же не является выражением позиции государства.
Мне хотелось бы рассказать вам смешную историю, чтобы проиллюстрировать, какой развитый антисемитизм в ДНР. Часто муссируются слухи, что и Бородай, и Стрелков, к которому, кстати, я не очень хорошо отношусь, якобы антисемиты. И вот в самом начале нашей освободительной войны была такая история.
Пришел наш активист, не буду называть имя этого человека, он уже не в движении— к Бородаю и Стрелкову в кабинет, они вдвоем сидели, и начал рассказывать о каких-то проблемах. А закончил разговор тем, что, мол, «этого жидяру Кофмана надо убирать, потому что жиды — они и то и се».
Этот человек вышел через две недели не из кабинета, а из подвала, просто из-за того, что он оскорбительно отозвался о народе. Возмущены были оба, и Стрелков, и Бородай. Об этом инциденте я узнал случайно спустя полгода».
На самой же Украине антисемитизм сегодня будто бы испарился. Все сторонники Евромайдана подчеркивают свою приверженность европейским ценностям, которые несовместимы с проявлением расовых фобий.
Сегодня отказались от какой-либо антисемитской риторики представители даже крайне правых партий, чем они откровенно грешили в первые годы украинской независимости. И все же в беседах со мной почти все мои собеседники-евреи признавались, что до конца «своими» они для украинцев так и не стали.
Вроде бы их считают друзьями и почти братьями, но все же о «пятой графе» не забывают. Ну, во всяком случае, так моим собеседникам кажется, и потому тревога по поводу своего будущего на земле двух Тарасов — Бульбы и Шевченко — их до конца не покидает.
«Возможно, нам и не нужно было лезть в этот «спор славян между собой». Как бы мы в этом конфликте опять крайними не стали. Не наше это еврейское дело!» — поделился со мной своими опасениями один киевский профессор.
Глава 6Мои знаменитости
Мне всегда было скучно работать в президентском пуле (хотя иногда и приходилось) — мне больше нравилось общаться с полевыми командирами, региональными лидерами. Поэтому «мировых знаменитостей» среди моих знакомых не так уж и много. Но кое-какие встречи с ними за долгие годы в журналистике все-таки были. Приведу те из них, которые как-то врезались в память.
Немного о многих
Михаила Горбачева я встретил на какой-то тусовке в начале 90-х. Тогда у меня к нему никаких претензий не было, поэтому я просто не знал, о чем его спросить, и не стал к нему подходить. А вот моя встреча с Путиным напоминает анекдот про чеховского героя, гордившегося тем, что газеты написали про то, что он попал под лошадь.
В принципе, я мог бы до конца жизни гордиться тем, что мне нахамил «сам Путин». В 2000-м в составе журналистского пула я летал с ним в Ташкент. На пресс-конференции прямо в аэропорту каждому журналисту разрешалось задать один вопрос, а я попытался задать два, и российский президент достаточно жестко меня оборвал.
После «ссоры» с Путиным я решил прогуляться в город и спросил, где выход из аэропорта, у какого-то узбекского чинуши, но он был настолько потрясен организацией встречи с великим россиянином, что просто не стал мне отвечать.
С Сергеем Шойгу я познакомился, когда он был министром МЧС, на войне в Чечне. Вместе с двумя американскими фотографами я подошел к охране Шойгу и попросил, чтобы они взяли нас с собой в вертолет. Охрана обещала выяснить все у Шойгу. Ответ нам передали отрицательный, мы было приуныли, но тут мимо нас к вертолету проследовал сам министр.
— Здравствуйте, я — журналист из «Известий», а это американский фотокорреспондент. До Грозного не подкинете?
Шойгу остановился.
— Здорово, мужики! Не вопрос — идите в вертолет.
С министром обороны Павлом Грачевым, печально знаменитым своей фразой, что возьмет Грозный за два часа одним десантно-парашютным полком, я вместе летал в Таджикистан. Я подошел к его пресс-секретарю, молодой сексуальной даме, и попытался договориться об интервью.
Женщина ответила, что сейчас не получится, но в ближайшее время она «все устроит».
Через несколько дней она мне позвонила и предложила, чтобы я осветил какую-то совершенно не интересную мне встречу министра. То есть мне предлагали бартер: доступ к телу в обмен на выгодную Грачеву публикацию. Меня этот вариант не устраивал, так что интервью у Павла Сергеевича я брать не стал.
Я довольно много летал с министром иностранных дел России Андреем Козыревым по бывшему СССР. Это было время, когда Россия сдавала в ближнем зарубежье буквально все, и поэтому неудивительно, что русские, оказавшиеся в «горячих точках», были готовы растерзать министра (его охране приходилось очень нелегко).
Кстати, кто-то из «патриотичных» писателей отметил, что либералы чувствуют просто физическое отвращение и страх перед большим скоплением людей. По крайней мере, по отношению к Козыреву это верно; в частности, я был свидетелем того, с каким трудом приднестровские власти уговаривали его выступить перед людьми.
С президентом Грузии Эдуардом Шеварднадзе я познакомился в Западной Грузии во время боев со звиадистами. Несколько газет опубликовали мой снимок испуганного президента с подписью: «Шеварднадзе на линии огня». При мне к грузинскому президенту подошел какой-то оборванный местный житель, и, к чести Шеварднадзе, он дал знак пропустить к себе крестьянина. Они даже обнялись.
А вот массового мародерства грузинской армии (ограблены были почти все местные жители) президент «не замечал». Так, например, когда я брал интервью у Шеварднадзе, под дверью администрации томилась крестьянка, пытавшаяся пожаловаться президенту на солдат, отобравших у нее корову.
С таджикским президентом Рахмоном Набиевым у меня были чисто коммерческие отношения. Во время гражданской войны он бежал в свой родной Худжанд, хотя формально и оставался президентом. Я раздобыл его домашний телефон (мобильников тогда не было) и регулярно звонил ему. Обычно президент говорил какие-то незначащие банальности, но, учитывая его статус, я всегда мог продать его интервью западным агентствам — получались почти халявные деньги.
С ныне страшным таджикским диктатором Эмомали Рахмоном я познакомился во время гражданской войны, когда он был еще председателем кулябского облисполкома. Я пил чай с лидером Народного фронта, уголовником с 23-летним стажем, бывшим буфетчиком Сангаком Сафаровым, когда к нему, кланяясь, зашел какой-то человек. Это и был ныне могущественный Эмомали Рахмон. Кстати, тогда он еще не был таким толстым (меня всегда удивляла эта особенность бедных стран — добившись власти, их лидеры сразу полнеют).
Именно Сангак Сафаров привел к власти Эмомали Рахмона, и ходили слухи, что с таджикским президентом уголовный авторитет обращался, как с мальчиком на побегушках. Увы, в мирное время бывшему буфетчику пришлось пожить совсем недолго. По наиболее распространенной версии, Сангак Сафаров вспылил и застрелил своего бывшего сподвижника, полевого командира Файзали Зарипова, после чего охрана последнего открыла огонь, и в результате начавшейся перестрелки погибли 17 человек, в том числе и бывший лидер Народного фронта.
В любом случае эта смерть была выгодна Эмомали Рахмону, который очень быстро превратился в могущественного диктатора.
Наивный идеалист
Но наиболее близкие отношения среди среднеазиатских лидеров у меня были с киргизским президентом Аскаром Акаевым.
Единственный киргизский ученый мирового уровня, настоящий интеллигент, великолепно знающий как русскую, так и зарубежную литературу, этот человек резко выделялся на фоне коллег-соотечественников и был, без сомнения, «белой вороной» киргизской политики.
Мое знакомство с Акаевым произошло в начале 90-х. Я был на пресс-конференции киргизского президента в Москве, где он рассказывал о великолепном положении русскоязычных в республике. Увы, это не соответствовало действительности — русские массово уезжали из страны. В своей статье я вначале процитировал киргизского президента, а потом описал реальную ситуацию в республике.
На следующий день мне позвонили из киргизского посольства: «Аскар Акаевич приглашает вас на свою подмосковную дачу. Он очень нуждается в вашем совете».
Дача Акаева совсем не походила на президентский дворец — это был небольшой, но добротный деревянный дом. В прихожей стояло несколько пар лыж, все было по-домашнему, очень уютно. Выяснилось, что еще со времен ленинградского студенчества Акаев любит лыжные прогулки по зимнему лесу.
Киргизский президент встретил меня в тренировочном костюме.
— Игорь, все, что вы написали, — правда. Да, русские уезжают, хотя я и делаю все возможное, чтобы они остались, — сказал Акаев, наливая мне в пиалку чай. — Вы поймите: Киргизия — глубочайшая провинция. Нам очень не хватает знаний. Вот вы бы взяли и написали нам концепцию национальных отношений. У меня есть идея привлечь в республику специалистов из России, Европы, США — нам очень нужны грамотные люди.
После посиделок на подмосковной даче я неоднократно встречался с Акаевым в Киргизии. Во время каждой из таких бесед я искренне восхищался совсем «нецарской», очень интеллигентной манерой поведения моего собеседника и в то же время ловил себя на мысли, что киргизский президент выглядит все более усталым и даже растерянным.
Грусть Акаева была объяснима. Его благие помыслы и начинания плохо приживались в местном «климате». Дело в том, что киргизский лидер стремился построить в своей республике классическое демократическое государство, «среднеазиатскую Швейцарию», как писали журналисты.