«Ты будешь доволен тем, что заставишь американцев уважать себя. Признайся, ты ведь вон из кожи лез, чтобы они считали тебя своим. Ты восхищаешься их энергией, их комфортом, их гигиеной, их мощью, их волей. Оглядываешься вокруг, и тебе кажутся отвратительными нерадивость, нищета, грязь, инертность, нагота твоей вшивой и неимущей страны. И тем обиднее сознавать всю тщетность собственных усилий — все равно не стать таким, как они.
Можно стать лишь их копией, примерным воспроизведением. Это обидно и потому, что, кроме всего прочего, знаешь: твое восприятие разных сторон жизни — в самые тяжелые или самые счастливые дни — не так примитивно, как их. Нет, никогда ты не допускал мысли, что существует только белое или только черное; не думал только о хорошем или плохом, о боге или дьяволе. Всегда, даже если это казалось невероятным, ты в черном находил отблеск белого», — писал о восприятии земляками американцев классик мексиканской литературы Фуэнтос.
Схожей точки зрения придерживается и журналист и писатель Петр Вайль: он обвиняет мексиканцев в «тяжелом комплексе перед северным соседом»: «Здесь никто не назовет жителей Соединенных Штатов американцами. Они — Americanos del norte, с уточняющим и умаляющим дополнением: северные американцы. Они хуже, но богаче и сильнее. Они опасны для американцев настоящих, латинских. В Аргентине издеваются над действительно смешными вывесками «Сандвичерия» и «Вискерия», но канью пьют в основном туристы. Официанты и таксисты охотно обсуждают вопрос с одним рефреном: «Неужели забудем такос и эмпанадос и перейдем на гамбургеры». Примерно то же пишут и газеты: «Станем богаче, но потеряем самобытность. Узнаваемо».
Забавно, что одного из героев Борхеса «не столько занимала Аргентина, сколько страх, чтобы в других частях света нас не сочли дикарями, он почитал Францию, но презирал французов; ни во что не ставил американцев, но одобрял постройку небоскребов в Буэнос-Айресе».
Но, на мой взгляд, такое подозрительное отношение к американцам объясняется не только комплексами.
Опасаясь прихода к власти коммунистов, а нередко и просто чтобы обеспечить надежную прибыль американским компаниям, Вашингтон часто поддерживал редкостных негодяев.
Я уже писал о роли США в перевороте в Гватемале, но подобные примеры можно продолжать долго.
Например, Америка помогала гаитянскому диктатору Франсуа Дювалье. Этот милый человек любил лично пытать своих противников. Особенно он гордился своим изобретением — шкатулкой-человековыжи-малкой: сжимающимся футляром с прикрепленными кинжалами с внутренней стороны.
Другой друг США — никарагуанский диктатор Анастасио Сомоса Гарсиа — переделал в тюрьму одно из крыльев своего дворца. Все камеры были выполнены в форме гробов, поставленных на попа, — в них можно было только стоять. Был в резиденции и зверинец хищников — диктатор любил кормить их мясом своих жертв.
К слову сказать, поддерживать своих «негодяев» свойственно всем империям — в том числе и канувшему в лету СССР, но для латиноамериканцев это вряд ли было утешением. Поэтому неудивительно, что в Латинской Америке были сильны антиамериканские сантименты и, как следствие этого, симпатии к коммунистам.
Против США работала и разница культур, то, что ныне часто критикуемый американский политолог Сэмуэль Хантингтон называл «конфликтом цивилизаций». Я уже писал о почти религиозном отношении латиноамериканцев к семье, их любви к простым земным радостям: шумным пикникам, танцам. Все это резко контрастирует с американской системой ценностей, где работа, как правило, стоит на первом месте.
— Американцы — неискренние люди. Они улыбаются тебе, а в душе считают тебя грязным мексиканцем! — убеждал меня водитель Uber в Мехико-сити.
Забавно, но на том же самом раздражении «американской улыбкой» ловил себя и я сам (о чем и написал подробно в книге «Непарадная Америка»).
Как это ни странно, но русские по психологии ближе к мексиканцам, чем к американцам. Так, в США местные русские мне часто говорили, что им легче иметь дело с латинос, чем с белыми. Возможно, именно этими культурными особенностями и объяснялось то, что американская модель оказалась нежизнеспособной как в России, так и в Латинской Америке.
Тимошенко гондурасского разлива
Интересно, что вначале СССР вовсе и не собирался экспортировать коммунизм в Латинскую Америку, но ситуация в регионе развивалась так, что не воспользоваться этим было просто грех.
Например, революция на Кубе произошла без всякой помощи СССР; Кремлю лишь оставалась убедить повстанцев действовать в «нужном направлении».
После Кубы коммунистическое партизанское движение спонтанно развернулись во многих латиноамериканских странах, а Москве лишь оставалось помогать местным товарищам деньгами, оружием и советами. Далеко не везде это привело к смене режима, но в очень многих странах региона былое влияние СССР чувствуется и сегодня.
Когда я путешествовал по Никарагуа, то «советикос» с теплотой там вспоминали многие. Почти все люди старшего и среднего поколения в Никарагуа учили русский язык в школе и институте. И хотя увидеть людей, сносно говорящих на нашем языке, мне так и не пришлось, по нескольку десятков слов (в основном почему-то экзотических: «обезьяна», «черепаха», «крокодил», «кокос») знают очень многие никарагуанцы.
При этом подкупает, что почти все они хотят практиковаться в подзабытом ими (или так и не выученном) языке Пушкина. Например, проводник по джунглям, как только увидел мой российский паспорт, стал пытаться читать на кириллице — выяснилось, что он учил полгода русский язык в армии.
Самый коммунистический город мира
Достаточно забавна и ситуация в Мехико-сити, где львиная доля достопримечательностей имеет коммунистический подтекст.
Весь город расписан огромными полотнами-фресками, или муралами (по-испански «стена». — И. Р.) художников-коммунистов; в основном Диего Риверы и Хосе Давида Сикейроса. В глазах просто рябит от пятиконечных звезд и красных знамен. Темы тоже на наши похожи: возмездие капиталисту, раздача земли помещика крестьянам, ликвидация неграмотности.
Ривера и Сикейрос враждовали. Первый был троцкист (кстати, именно он был прообразом эренбургского Хулио Хуренито), а второй — сталинист, устроивший чудовищное по глупости покушение на Троцкого. Оба художника часто ездили в СССР. В одном из музеев Мехико-сити целый зал посвящен картинам Риверы о СССР; в основном художник писал советских детей.
Разочаровавшись в руководстве СССР после разоблачения культа личности, неистовый сталинист Сикейрос поехал в маоистский Китай, где призывал местных художников перестать ориентироваться на советских художников, а опираться на традиции национальной живописи.
Товарищ с Запада пытался объединить мексиканских и китайских художников в один союз, основанный на «истинных принципах социалистического реализма». Судя по всему, эта деятельность Сикейроса многим нравится в Мексике и сегодня. Например, в одном из музеев мурализма я посмотрел восторженный фильм о дружбе классика мексиканской живописи с китайскими товарищами.
Во Дворце изящных искусств можно увидеть, пожалуй, самую знаменитую фреску Диего Риверы «Человек на перепутье». Первоначально этот мурал заказал сын Рокфеллера. Но разразился скандал: Рокфеллер требовал заменить Ленина в центре картины на «абстрактного человека», а художник не согласился. В результате фреска была уничтожена, но Ривера написал ее вновь на стене Дворца искусств в Мехико-сити, добавив к фигуре Ленина еще и Троцкого. На полотне слева изображены пороки капиталистического мира, а справа — достижения мира социализма.
У фрески почти непрерывные экскурсии мексиканцев. Несмотря на мое слабое знание испанского, я понимал экскурсовода просто отлично: Ленин, Маркс, Троцкий, Сталин, коммунизмо, империализмо.
«Похоже, именно жизнь под фресками, талантливо изображающими гнусность угнетателей и рабство рабочих, сформировала особый мыслительный и речевой этикет мексиканцев. На уровне риторики Мексика осталась едва ли не единственной социалистической страной в мире, не считая Кубу и Северную Корею. В государстве, никогда не упразднявшем свободное предпринимательство и частную собственность, до сих пор лучшая похвала политическому деятелю —»революционер», только, разумеется, «подлинный». Термин «революционный» выскакивает как бы сам собой, вроде постоянного эпитета с общепозитивной окраской», — отмечает в книге «Гений места» Петр Вайль.
Крайние левые (порой доходящие до глупости) взгляды мексиканских интеллектуалов — интересный феномен, но он характерен не только для этой страны, но для и Латинской Америки в целом. Практически все знаменитые латиноамериканские интелектулы: писатели Габриель Маркес и Кортасар, художник Ботеро — придерживались крайне левых взглядов. Например, Габриэль Маркес боготворил Фиделя Кастро, а Кортасар в открытую помогал сандинистам в Никарагуа.
После коллапса
После распада СССР и «предательства» Москвой Кубы латиноамериканские левые впали в замешательство, переходящее в уныние.
— Почему вы забыли Ленина?! — приходилось мне слышать в Латинской Америке.
Однако потом начался конфликт Кремля с Западом, и местные «революционеры» вздохнули с некоторым облегчением. Конечно же, это было уже совсем не то, что прежде, но все же Москва стала вновь (пусть и слабым) центром сопротивления США.
Правда, отношение местных левых к Владимиру Путину двойственное. Они восхищаются им как «борцом с США», но осуждают его «гонения» на геев, «репрессии» против «Pussy Riot». Но пока все же плюсы, с точки зрения левых, перевешивают минусы.
Например, оскорбление меня в Чьяпасе школьной учительницей — конечно, крайность и редкость, а вот с вежливым удивлением, почему я из «такой прекрасной страны, как Россия» перебрался в США, мне приходилось сталкиваться достаточно часто.
Лев Троцкий и другие мексиканские коммунисты
Тем не менее сказать, что латиноамериканские левые разбираются в тонкостях марксизма, будет сильным преувеличением. Большинство этих людей, скорее, на эмоциональном уровне восхищаются любыми «анти-капиталистическими» и «антиимпериалистическими» идеями. В этом я убедился, посетив музей Троцкого в Мехико-сити.
Сегодня это очень бойкое место. Здесь можно встретить туристов из всех стран мира, но преобладают все же латиноамериканцы, причем не только из Мексики.
При музее действует огромный магазин марксистской литературы, а также кафе, где «любимый салат Троцкого» тебе принесут симпатичные официантки с красной звездой на рубашке.
Содержится музей на деньги фонда Троцкого, организованного его внуком, министерства культуры, а также (и это основная сумма) от доходов от продаж в магазине и кафе.
В музее можно посмотреть кабинет, спальню, кухню, библиотеку и даже туалет опального коммуниста. На одной из стен сохранились следы пуль от неудавшегося покушения на Льва Давидовича Сикейросом и другими мексиканскими коммунистами. По одной версии, покушавшиеся были настолько пьяны, что не сумели попасть в Троцкого, а по другой — они и не
собирались его убивать, а попросту хотели испугать, чтобы он уехал из Мексики.
Однако Меркадер был удачливей, о чем и свидетельствует могила с серпом и молотом во дворе дома.
Но вернусь к латиноамериканским посетителям музея. Вот мой типичный диалог с ними:
— Вам нравится Троцкий?
— Конечно, очень!
— А Ленин?
— Еще бы!
— А Сталин?
— Само собой!
Похоже, что в головах этих людей большая путаница. Что, впрочем, неудивительно, если учесть, что даже любовница Троцкого, знаменитая мексиканская художница-коммунистка Фрида Кало, рисовала портрет Сталина, а над ее кроватью висели портреты Маркса, Ленина, Сталина и Мао Цзэдуна.
Маркс, Ленин и Мао, по крайней мере, объяснимы. А вот портрет Сталина в спальне Фриды выглядит так же дико, как если бы булгаковская Маргарита держала над своей кроватью фото критика Латунского.