На заре перестройки молодому американцу Полу попала в руки газетная статья о советских хиппи. Тот факт, что в далекой тоталитарной России у него есть единомышленники, произвел на молодого человека настолько сильное впечатление, что он тотчас засобирался в дорогу.
В Москве Пол останавливал на улице людей и спрашивал их на английском, где можно найти хиппи. В конечном итоге нашел не только хиппи, но и жену-москвичку, а скоро у молодоженов родился и ребенок.
Увы, брак оказался недолговечным. Дело в том, что жена американца оказалась «типичной буржуазной мещанкой»: она работала сама и хотела, чтобы тем же занимался и муж. Но Пол не для того уехал так далеко, чтобы заниматься какой-то постылой, совсем не творческой работой, у него были более серьезные планы: он хотел осчастливить человечество.
После развода американец поселился в одном из пустующих домов российской столицы, предназначенном на снос.
«Я мечтаю создать здесь коммуну таких же, как я, — Людей Земли. Мир денег и насилия останется вне этих стен. Мы будем вместе слушать хорошую музыку, рисовать картины и любоваться цветами», — на чудовищной смеси русского с английским объяснял он мне где-то двадцать лет назад.
Потом я «потерял» Пола и вспомнил о нем, когда начал писать эту книгу. Я почти мгновенно нашел Пола через соцсети. Он по-прежнему в Москве, работает сиделкой у больной Альцгеймером мамы одной из его бывших жен.
Американец возмущен «инспирированным ЦРУ переворотом на Украине» и горячо поддерживает ополченцев Донбасса.
3. «У России темная душа» — немецкие фрики
Немало фриков в хорошем смысле этого слова я встречал и среди немцев. Так, моя приятельница Бригита, студентка физфака МГУ, сделавшая мне приглашение в ГДР, уже после объединения Германии уехала преподавать немецкий в Монголию, причем зарплату она получала такую же, как местные жители, а жила в монгольской семье.
— В ГДР и СССР я пожила, в ФРГ тоже! Мне захотелось чего-нибудь нового, — объясняла мне свое решение Бригита. Пребывание в стране Чингиз-хана затянулось, домой выпускница МГУ вернулась только через несколько лет, причем не одна, а с сыном — монголом по отцу.
Подобные типажи встречаются и среди немцев Западной Германии. Так, например, мой приятель Ульрих уехал жить в Россию частично из любопытства, а частично из комплекса вины: его отец воевал на Восточном фронте.
Кстати, косвенной причиной переезда моего приятеля в Россию было как раз падение Берлинской стены. После объединения Германии в восточных землях начались погромы общежитий иностранцев, и это для убежденного антифашиста Ульриха оказалось последней каплей.
В Москве немец устроился журналистом-фрилансером и живет здесь уже лет двадцать, хотя и разочаровался в России, придя к выводу, что у нее «черная душа».
Впрочем, и «немецкой душой» мой немецкий приятель был совсем не доволен:
— Мы стары душой еще с рождения. Как-то я был на вечере с очень вкусной едой, но люди ели ее вяло, неохотно. У них уже нет естественных, животных желаний в хорошем значении этого слова.
Между прочим, отец Ульриха как раз никакого комплекса вины не испытывает. Он приезжал к сыну в Москву и на такси, взяв его в качестве переводчика, отправился по «местам своей боевой славы».
«Он спрашивал у водителя, какая высота холма, который удерживали советские войска, и сокрушался, что его батальон не смог взять это укрепление. Мне было очень стыдно!» — рассказывал мне новоявленный москвич.
Впрочем, такой комплекс вины характерен лишь для старшего поколения. Молодежь уже раздражают постоянные напоминания о «вине немцев». Они хотят забыть об этом, резонно замечая, что после окончания Второй мировой войны уже прошло много лет.
4. Очаровательные разгильдяи
Я никогда не был в Италии, но благодаря моей дружбе с итальянцем Марио понял эту страну достаточно хорошо. Мой приятель работал в западной правозащитной организации, но, несмотря на это, его взгляды представляли причудливую смесь коммунистической и фашистской идеологий. Марио обожал СССР, восхищался Лениным и Сталиным, а к Муссолини испытывал «сложные чувства». Особенно итальянец ненавидел американцев, считая, что именно эта страна является источником бед для всего мира. Иногда, напившись в ресторане, он начинал громко кричать, что «все американцы — пидорасты».
Надо сказать, что итальянец был страстен не только в политике. Несмотря на то, что он был женат, он не мог пропустить ни одной юбки (это занятие Марио называл «охотой»). При этом странный правозащитник искренне любил свою жену и обожал своих детей.
К вину итальянец был тоже неравнодушен и без спиртного обедать просто не садился. Кстати, при этом алкоголиком мой приятель не был. Как он мне объяснял, итальянцы ежедневно пьют с подросткового возраста, и у них вырабатывается четкий иммунитет к алкоголю.
Любил мой приятель и покушать, а также обожал готовить. Так, он часто угощал меня собственноручно приготовленными «спагетти по-карбонарски».
В общем, если охарактеризовать в нескольких словах Марио, то можно сказать, что его страстью были политика, вино, еда и женщины.
При этом мой знакомый был добрым отзывчивым человеком и лично мне (да и не только мне) помогал неоднократно.
Сначала я думал, что Марио очень нетипичный итальянец, но после того как я побывал в той части Косово, что контролируется итальянскими военными, то я изменил свое мнение. Итальянцы стояли на посту с неизменными бутылочками пива и откровенно заигрывали со всеми проходящими албанками и сербками.
«Все говорили об арабских террористах, и в каждом тамбуре поезда «Вена — Рим» стояли солдаты с короткими автоматами вроде «шмайсеров», блондинистые, строгие, надежные. Утром я проснулся от невиданной красоты за окном — Доломитовые Альпы. Вышел в тамбур и оцепенел: на железном полу в расхристанной форме сидели черноволосые люди, дымя в три сигареты, шлепая картами об стол и прихлебывая из большой плетеной бутыли. Карабины лежали в углу, от всей картины веяло безмятежным покоем», — описывает в книге «Гений места» свое знакомство с итальянцами Петр Вайль, и мне к этому добавить нечего.
5. Последний самурай
В 1991-м в самолете из Кишинева в Москву я познакомился с японским политологом Ютакой Акино. Мы оба летели с войны в Приднестровье, так что общие темы для разговора нашлись сразу. В конце нашей беседы Ютака предложил мне поужинать вечером в одном из японских ресторанов в Москве. Тогда для меня рестораны, а уж тем более японские (где все было по баснословным ценам, за доллары!), были большой роскошью, и я даже боялся, что Ютака на встречу не придет.
Но все прошло хорошо. Кстати, японская пища мне тогда не понравилась. Мой новый знакомый сказал, что в молодости он тоже не любил японскую еду, считал, что она «попахивает больницей», а вот теперь пришел к выводу, что она полезней европейской.
Я уже стал было забывать о своем японском знакомом, но тут он вновь вышел на меня, прочитав мои статьи в «Независимой газете». Ютака предложил мне вместе ездить по «горячим точкам».
Ширококостный, состоящий из сплошных мускулов Ютака Акино внешне напоминал скорее монгола, чем японца. В молодости он был известным в Японии дзюдоистом и борцом сумо, а сейчас всерьез увлекался регби. Как признался мне бывший борец, в жизни профессора политологии ему не хватало острых ощущений, и он решил из кабинетного ученого превратиться в «ученого практика».
Мы побывали с Ютакой практически во всех «горячих точках». Некоторые его привычки были странны для жителей бывшего СССР. Так, когда мы ждали чего-то (а у журналистов это часто), то японец, чтобы «экономить силы», клал под голову кроссовки и мгновенно засыпал.
— Мгновенно засыпать и просыпаться я научился, когда готовился к чемпионату страны по дзюдо. Тренер часто будил меня по ночам, я должен был вскочить и поклониться. После чего мне разрешалось продолжить сон. После этого я научился засыпать и просыпаться мгновенно. Такие психические упражнения очень полезны, невроза у меня точно нет! — хвастался мне Ютака.
Увы, боевики не знали об этом полезном психическом упражнении и очень удивлялись, обнаружив на линии фронта спящего на кроссовках здоровенного иностранца. Иногда поступки «политолога-практика» были несколько рискованны.
Так, как-то мы с Ютакой приехали в ставку знаменитого чеченского полевого командира и по совместительству бандита Руслана Лабазанова. Хозяин только что вернулся из поездки: по бокам смиренно стояли боевики, а молодая миловидная женщина снимала с «чеченского Робин Гуда» ботинки. Японец стал немедленно фотографировать эту сцену. К счастью, Лабазанов отнесся к странному поступку гостя благосклонно.
Также, когда мы ночевали в сельских домах в Таджикистане, Ютака совершенно не понимал, что идти в туалет в одних трусах, по местным обычаям, неприемлемо. Таджики было пытались деликатно делать японцу замечания, но поняв, что Ютака просто не понимает, что от него хотят, смеялись и махали рукой.
Справедливости ради надо заметить, что Ютака Акино искренне пытался соблюдать обычаи стран, по которым мы путешествовали. Так, я объяснил профессору, что в Средней Азии нельзя сразу же говорить о деле, а вначале нужно поговорить на абстрактные темы. После этого японец начинал беседу так:
— Здравствуйте, я японский профессор Ютака Акино. Как жена? Как дети? (это произносилось скороговоркой — И. Р.). Ну так вот… (дальше следовал конкретный вопрос, интересующий профессора).
Также мне запомнилась наша беседа с генералом Александром Лебедем. Генерал долго и с напором что-то объяснял нам своим знаменитым на всю страну басом. В конце беседы Ютака хитро посмотрел на Лебедя, подмигнул ему и спросил.
— Генерал, а Курила наша или ваша?
Александр Лебедь от ответа на вопрос уклонился.
Некоторой трудностью было также то обстоятельство, что японский профессор не пил совершенно. Например, грузинские партизаны в Абхазии отказывались нам показать свой лагерь, пока мы не выпьем с ними по «рогу» вина. Ютака воспринял это застолье как суровое испытание. Свой «рог» он выпил, после чего бросил мне фотоаппарат: «Игорь, позаласта, снимать!» — и мгновенно отрубился.