Воздух между нами потрескивает, секунды тикают.
– Ну что, пошли? – говорит Кейн.
– Да. Пошли.
Мы одновременно поворачиваемся, движемся к зданию аэропорта, и этот потрескивающий разряд все еще висит между нами, и да, отчасти он сексуальный – как и всегда, когда мы оказываемся рядом, – но есть в нем также и гнев, его и мой. Это слишком обнаженно, слишком интенсивно. Слишком по-нашему. Это, блин, сводит меня с ума. Он сводит меня с ума; вот почему я вызвонила его в Бухту, где главное – энергия, а не то, что между нами. Между нами все смешалось, мы оба стремимся к контролю, и я знаю: ему ненавистно то, что у него больше нет контроля надо мной. Я почти чувствую его решимость изменить это и уверена, что он тоже ощущает мою столь же сильную решимость гарантировать, чтобы ничего ему в этом плане не светило.
Мы подходим ко входу, и Кейн открывает мне дверь. Не глядя на него, прохожу внутрь, и он почти мгновенно вновь оказывается рядом со мной. Мужчина в черном костюме жестом приглашает нас пройти. Наш путь ведет прямо к летному полю, где нас ждет знакомый роскошный частный вертолет Кейна с логотипом «Мендес энтерпрайзис» на борту. Перед его распахнутой дверцей он взмахом руки пропускает меня вперед, я поднимаюсь по коротенькой лесенке, и наверху меня встречают те же четыре кожаных кресла, по два с каждой стороны, как и тогда, когда мы с ним летали куда-нибудь на выходные в прошлом. Мы с ним были неразлучны, даже делили квартиру на Манхэттене на неделе. И хотя сейчас мне хотелось бы немного отстраниться от этого прошлого, я выбираю место у окошка справа, как и всегда, потому что на самом деле борьба с некогда привычной нормой на данный момент является пустой тратой энергии.
Снимаю пальто, вешаю его на спинку кресла, устраиваюсь и достаю из сумочки телефон, а затем убираю ее вместе с портфелем под сиденье. Как раз пристегиваюсь, когда телефон начинает звонить, и я вижу на экране, что это Эндрю.
– Теперь, когда вмешалась пресса, ты решил наконец перезвонить? – требовательно вопрошаю я, наблюдая за дверью в ожидании Кейна, который еще не поднялся на борт.
– Я уже спал, когда ты вчера вечером позвонила. А что пресса?
– По-моему, я довольно ясно выразилась по голосовой почте. Они меня перехватили, и я сказала им, что сделала тебе дружеское одолжение, поскольку по-любому была в городе.
Меняю тему, пока не появился Кейн, тогда я не смогу разговаривать:
– То, что ты прислал, – это не признание. И почему он позвонил Александре? Она что, знает его?
– У меня нет никаких указаний на то, что знает.
– То, что это сообщение адресовано ей, довольно ясно об этом свидетельствует.
– Я выясню.
– Мне нужно, чтобы Александра позвонила мне. Я оставила ей сообщение. В доме у жертвы нашли ДНК Вудса?
– Нет.
– Если б он встречался с ней, то нашли бы. У тебя есть какие-нибудь доказательства того, что жертва вообще знала Вудса?
– Мы опрашиваем соседей. Ищем очевидцев.
– Так что, исходя из отсутствия ДНК или материальных улик, указывающих на этого человека, ответ отрицательный.
– Тот звонок…
– Ничто из того, что Вудс сказал в той записи, не имело для меня никакого смысла.
– Лайла, этот человек сумасшедший. И говорил он как сумасшедший.
– Ты теперь специалист по профилированию, а я этого не знаю? Я приехала сюда не просто так, и вообще-то почему ты не расспросил меня подробнее о моих делах?
– Вообще-то я был немного занят, пытаясь поймать убийцу.
– Он не соответствует профилю.
– Тогда давай остановимся на версии убийцы-подражателя, и ты сможешь получить четкое представление об остальной части дела.
– Подражателя? – переспрашиваю я, когда Кейн заходит в вертолет и его глаза встречаются с моими, а бровь приподнимается, показывая, что он не только услышал меня, но и что его реакция примерно такая же.
– Опять двадцать пять? – требовательно спрашиваю я у своего брата. – Я могла бы заявить о нашей юрисдикции прямо сейчас. Даже с Вудсом в качестве подозреваемого.
– Мы оба знаем, что ты не хочешь делать публичное заявление о серийном убийце без крайней необходимости, – говорит Эндрю, в то время как Кейн занимает место рядом со мной и пристегивается. – Я не хочу зря пугать людей, – добавляет он.
– А если произойдет еще одно убийство? Насколько они тогда будут напуганы?
– Послушай… – говорит он. – Лайла, сестренка… Дай мне семьдесят два часа, чтобы попытаться найти Вудса. Если мы не сможем этого сделать, я смиренно попрошу помощи у ФБР.
Набираю полную грудь воздуха и резко выдыхаю.
– Хорошо. Ладно.
– Я тебе позвоню.
– Подожди…
Но он уже отключился, и я начинаю постукивать пальцами по ноге. Кейн хватает меня за руку, чтобы остановить.
– И даже в ярости она прекрасна… Дыши глубже, красавица. Я не хочу, чтобы ты сейчас принялась колотить меня или стенку. Он оказался в центре общественного внимания – вот и дергается.
Дверь захлопывается, предупреждая, что у меня есть лишь около трех минут, прежде чем мы не сможем разговаривать без гарнитур и пилот нас услышит. Выдергиваю свою руку из его руки и поворачиваюсь к нему лицом.
– Насколько замарана моя семья?
– Твой отец – марионетка Почера.
– В каком это смысле?
– Лайла…
– Мне нужны конкретные ответы, Кейн. Ты, случайно, не знаешь – моя семья просто реагирует на политическое давление, чтобы избежать негативной прессы, или они увязли еще глубже? Они в чем-то всерьез замараны?
– Ты же знаешь, что пока я не знаю ответ.
– Знаю? Откуда мне знать, если мы оба в курсе, что ты многое скрывал от меня?
– Что именно я скрывал от тебя?
– Расскажи мне про татуировку.
Двигатель вертолета с ревом оживает, и я тянусь за наушниками, полная решимости при необходимости говорить шифром, но все-таки закончить этот разговор, однако дудки. Рука Кейна внезапно оказывается у меня на затылке, его щека прижимается к моей, а губы – к моему уху.
– Теперь моя очередь задавать вопросы… Моя очередь удовлетворить свое любопытство. Расскажи мне про записку на твоей машине.
Глава 19
Двигатель вертолета яростно ревет, рука Кейна все еще крепко лежит у меня на затылке. Я запускаю пальцы в его волосы, и на несколько мгновений нет ничего, кроме руки Кейна у меня на голове, его губ рядом с моим ухом. Я не откладываю в голове его слова. Я даже не думаю о том, чтобы рассказать ему о записках или о Младшем. В нем есть только правильное и неправильное. И во мне с ним. В нас обоих вместе. Я вдыхаю его аромат, который кто-то другой описал бы как специи и сандаловое дерево, но для меня это любовь. Ненависть. Страсть. Дружба. Кейн был моим лучшим другом. Он был единственным человеком, который по-настоящему знал меня, единственным, кому я доверяла, и внезапно то, что закручивало меня узлом в течение двух лет, оказалось в центре внимания.
– Ты знал, как спрятать тело, – шиплю я ему на ухо. – Ты знал, как заставить его исчезнуть!
– Я просто устранил проблему.
– И чертовски хорошо устранил, – говорю я. – Человек, которого я знала…
– Сделал бы для тебя все что угодно, и я это сделал.
– Мне не нужно было…
– Ты потеряла бы свой значок.
– Меня одурманили, мать твою!
– Ты потеряла бы свой значок.
– Я бы никогда не…
– Черт возьми, Лайла, сама ведь знаешь, что тогда произошло!
– Ты не должен был принимать решения за меня, – шиплю я, отталкиваясь от него и протягивая руку к пряжке ремня безопасности.
Кейн хватает меня за руки, удерживая на месте.
– Мы взлетаем! – кричит он. – Оставайся на месте!
Я резко вдыхаю и выдыхаю, и обрывки той ночи проносятся у меня в голове. Океан, разбивающийся о берег… Ветер… Тяжелое тело на мне… Пот… Звук, который тогда издал тот человек, и эта чертова татуировка. Эта чертова Дева Мария. Я хватаю Кейна за руку, удерживающую мою. Поворачиваюсь к нему лицом, и наши взгляды встречаются, разжигая новую волну гнева и жара между нами. Я хватаю его за галстук и снова притягиваю к себе, его голова опускается к моей, наши щеки снова сталкиваются, но на сей раз мои губы сразу же прижимаются к его уху.
– Татуировка, – шепчу я. – Расскажи мне про татуировку.
– Она похоронена вместе с тем человеком.
Я отдергиваюсь, теперь уже в ярости, и отворачиваюсь, протягивая руку под сиденье, чтобы схватить свою сумку, не колеблясь в своих действиях. Достаю папку с делом, открываю ее и нахожу фотографию татуировки, сделанную в среду утром. Протягиваю ее под нос Кейну. Он застывает совершенно неподвижно – камень в форме человека. Проходят секунды, прежде чем он забирает у меня фотографию и опускает на нее взгляд. Я чувствую, как от него так и исходят волны гнева и потрясения. И тут понимаю: он что-то знал об убитом, но не знал о татуировке. Кажется, время растягивается, прежде чем Кейн возвращает мне фото. Хватаю его и убираю обратно в сумку, на самом деле уже спокойнее. По-моему, я ближе к реальным ответам, чем когда-либо прежде.
Однако Кейн не смотрит на меня. Он откидывает голову назад и закрывает глаза. В нем есть холодность, темнота, на которые я видела только намеки в прошлом. Я застала его врасплох, и это ему не понравилось. Не знаю, что это значит, но намерена выяснить, прежде чем это столкновение закончится. Засовываю свою сумку под сиденье, а затем тоже откидываю голову назад. Но не закрываю глаза. Мне не нравится то, что я могу увидеть, если это сделаю. Вместо этого я начинаю мысленно перебирать все подробности дела. Имена жертв, их возраст, карьера… Я ищу хоть что-нибудь, что угодно, что связывает их, кроме меня как дознавателя.
Ни один из нас не двигается с места, пока мы не оказываемся на земле и молча собираем свои вещи. Мы оба четко сознаем, что разговор, который нам нужен, неуместен в присутствии пилота и с заглушенным двигателем. Дверца открывается, и я перемещаюсь к ней, выслушав несколько приветствий от каких-то незнакомых людей. Слышу, как Кейн дает указания тому, с кем разговаривает.