Это он доводит меня до белого каления.
Это он заставляет меня хотеть чего-то, делать что-то, быть чем-то.
Он останавливается передо мной, и пятачок песка между нами – это точно то место, где тот монстр изнасиловал меня.
– Почему ты здесь, Кейн?
– Ты должна была рассказать мне о татуировке на том мертвеце в Эл-Эй.
– Зачем? Чтобы ты мог все уладить за меня? Как уладил все за меня той ночью?
– Да. Чтобы я мог разобраться с этим так же, как разобрался в ту ночь. Тебя чем-то одурманили, Лайла. Я защищал тебя.
– Да ну? – отзываюсь я; холодный дождь вдруг льет как из ведра, заливая мне лицо и волосы. – Поскольку все, что я помню, это как я лежу на песке, голая и беспомощная, а когда я поднялась на ноги, чтобы позвать на помощь, ты разговаривал с этим уродом. Разговаривал, Кейн! Он не заслуживал того, чтобы с ним разговаривали!
– Ты думаешь, я не собирался заставить его заплатить за то, что он с тобой сделал? Думаешь, я не был готов убить его? Я держал его в удушающем захвате, пытаясь выяснить, полез ли он на тебя сдуру в одиночку, или его кто-то нанял, – когда ты вдруг набросилась на него.
Он имеет в виду тот момент, когда я заметила на поясе этого монстра нож, которым, как я знала, он намеревался убить меня, и схватила его. После чего стала вонзать его ему в грудь, раз за разом. Двенадцать раз – это было так чертовски хорошо, что я даже этого испугалась.
– Мне не хотелось ждать, пока ты закончишь свою болтовню с ним, – говорю я. – И откуда мне знать, что именно этим ты и занимался? Какие бы вопросы я тебе ни задавала, ты так и не дал мне прямого ответа. Я не знаю, что с тобой правда, а что ложь.
– Я никогда не лгал тебе, Лайла.
– Ты думаешь, утаивание информации – это не ложь? – Дождь все усиливается, и я уже кричу сквозь него. – Это ни к чему нас не приведет! Вали домой, Кейн!
И я не дожидаюсь его ответа. Бросаюсь бежать к дому, и к тому моменту, как я рывком сдвигаю стеклянную дверь и врываюсь внутрь, волосы и одежда у меня уже насквозь мокрые. Но когда я поворачиваюсь, чтобы закрыть ее за собой, Кейн проталкивается следом и запирает нас изнутри.
– Я сказала, иди на хер домой, Кейн!
– Не сейчас, – говорит он, захватывая мою руку, подступая ко мне и притягивая ближе, после чего одна его рука перемещается мне на спину, а другая – на затылок. – И на случай, если ты этого не поняла, давай уж я буду изъясняться на твоем языке. Хер я сейчас куда уйду!
Его рот накрывает мой, он целует меня, и его язык долго ласкает мой язык. Его вкус знаком мне настолько, как никто другой не понял бы. Это развратно. Это сексуально. Это та опасность, вызывающая болезненную зависимость, которая и есть Кейн Мендес. Это человек, который, я знаю, убил бы ради меня, и я хотела, чтобы он это сделал. О господи… Как бы я хотела, чтобы он это сделал!
Толкаю его в грудь, отрывая наши губы друг от друга.
– Я тебя сейчас просто ненавижу!
– Покажи мне, – говорит Кейн, отпуская меня, чтобы снять свой мокрый пиджак.
Я могла бы сказать «нет». Я должна была сказать «нет». Но он – это ответ на ту бурю внутри меня, на которую слишком долго не было ответа. И он задолжал мне его. Стягиваю худи через голову и отбрасываю в сторону. Наши взгляды встречаются, между нами разгорается прежний огонь. Мы раздеваемся. Без слов. Без вопросов. Мы просто раздеваемся, и я не перестаю наслаждаться каждым дюймом его горячего, твердого тела. Я заслуживаю этого. Он у меня в долгу. Кейн делает то же самое. Он смотрит на меня. Прикасается ко мне, даже на самом деле не прикасаясь. Обладает мною так, как не обладал ни один другой мужчина. И это даже еще толком не раздевшись. Я теперь никогда не позволю ему большего. Хотя нельзя отрицать, что понимание между нами, свобода быть теми, кто мы есть, и тот факт, что мы не можем быть ни с кем другим, все еще существуют, так что почему бы и нет? Мы убивали вместе. Мы одинаково задвинутые. Бонни и Клайд прекрасно бы нас поняли.
Кейн тянется ко мне, но я уже сама тут как тут, придвигаюсь к нему, и когда его пальцы запутываются в моих мокрых волосах, а язык проникает мне в рот, я позволяю ему почувствовать, как сильно я это ненавижу – хотеть его. Как сильно я ненавижу его секреты. Как сильно я ненавижу то, насколько ему хорошо. Я все еще в бешенстве. Яростно хватаю его за волосы и тяну.
– До чего же я тебя ненавижу!
– Я знаю, – отзывается он, прикусывая зубами мои губы, и совсем не нежно – острая боль и желание пронзают меня насквозь, и когда я прихожу в себя, то уже лежу на спине на диване, а его большое тело лежит на мне сверху.
– Но ты же знаешь, что говорят о любви и ненависти, – произносит Кейн, кладя одну руку мне на грудь, а другой обхватывая мои ягодицы. – Это тонкая грань, и я вполне могу с этим ужиться.
– Уверена, что можешь! – говорю я, опять разозлившись, но все еще выгибаясь под его прикосновениями. – Потому что тогда ты сможешь и дальше хранить свои секреты.
– А как насчет твоих секретов, Лайла? – бросает он, переворачивая нас на бок и оказываясь у меня между ног. – Какие у тебя секреты?
– Нет у меня никаких секретов, – отвечаю я, и у меня вырывается горький смешок, вызванный ненавистью к самой себе. – Кроме двенадцати ударов ножом.
Кейн запускает пальцы мне в волосы, оттягивая мою голову назад и заставляя посмотреть на него.
– Я убил бы его ради тебя без всяких угрызений совести. Я заставил бы его мучиться. Разве это не то, что ты хочешь услышать? И такая моя готовность делает меня не бо´льшим монстром, чем ты сама, когда ты желаешь, чтобы я это сделал, или когда ты сама это делаешь.
– Ты оправдываешь свои действия и мои тоже. Это опасно.
– Ты любишь все опасное, Лайла. Как раз в этом-то и есть настоящая проблема, так ведь? Ты думаешь, что это плохо. Думаешь, что не должна хотеть меня так, как ты меня хочешь.
– Да, не должна. И не могу.
– Ну а это ты как назовешь? – говорит Кейн, не давая мне времени осмыслить эти слова или даже позволить им вызвать хоть какую-то реакцию. Он наваливается на меня, входит в меня, соединяя нас в единое целое. И прежде чем я успеваю понять его намерения, выпрямляется и увлекает меня за собой. Теперь я оказываюсь сверху, оседлав его, и мои пальцы впиваются ему в плечи. И я знаю почему. Его послание таково: это был мой собственный выбор. Это я хочу этого. Это я хочу его.
– Сволочь… – шиплю я.
Его губы изгибаются в улыбке, взгляд скользит по моей груди, прежде чем вернуться к моему лицу, и он заявляет:
– Черт, до чего же я скучал по тебе, Лайла Лав!
Я наклоняюсь к нему, прижимаясь губами к его уху.
– Ненавижу тебя, Кейн Мендес!
Он снова хватает меня за волосы – он вообще любит хватать меня за волосы – и оттягивает мою голову назад, приближая мои губы к своим.
– Ты меня еще не убедила.
Наши губы соприкасаются, и неистовство, до сих пор кипящее где-то глубоко внутри, прорывается на поверхность. Вспыхивает огнем. Поцелуи… Прикосновения… Движения в такт. Я ненавижу каждое такое мгновение. Я нуждаюсь в каждом таком мгновении. И не скрываю ни того, ни другого. Впервые с тех пор, как в последний раз была с ним, я полностью отпускаю тормоза. Потому что с ним это можно. Потому что дьявол не судит тебя по грехам твоим – он вознаграждает тебя удовольствием. О боже… Просто-таки невероятным удовольствием. И когда все заканчивается, когда мы прижимаемся друг к другу, оба дрожа всем телом, я обмякаю. Полностью обмякаю, как эмоционально, так и физически. Я позволяю Кейну перевернуть нас на бок и опять прижимаюсь к нему – сама, по своей воле. Никто из нас не произносит ни слова, как будто мы знаем, что стоит нам хоть что-то сказать, как всему этому конец.
Я закрываю глаза, но не для того, чтобы заснуть. Заставляю себя закончить сеанс воспоминаний о прошлом, который я уже начала. Представляю себя над телом того мужика, с ножом в руке…
Кейн оказывается рядом со мной.
– Он мертв, Лайла. Отдай мне нож.
– Ты уверен? Уверен, что он мертв?
– Да. Еще как уверен.
Когда он забрал у меня нож, мой взгляд упал на татуировку в виде Девы Марии с текущей изо рта кровью. Уже тогда я понимала, что эта татуировка чем-то важна. А теперь знаю, что Дева Мария – это ответ на те вопросы, которые до сих пор я и не думала задавать.
– Расскажи мне об этих татуировках, Кейн, – прошу я, нарушая наше молчание.
– Лайла… – выдыхает он, и я знаю, что этот тон приведет к его дурацкому ответу: «Я не знаю».
– Естественно, у тебя нет ответа… – Приподнимаюсь и смотрю на него. – Потому что ты думаешь, что стоит довести меня до оргазма, то я заткнусь.
– Первое не имеет никакого отношения ко второму.
– Я повторю это еще раз. Чушь. Люди гибнут как мухи, а ты знаешь что-то, о чем не говоришь.
Я откатываюсь от него и встаю с дивана, подхожу к ближайшему стулу и хватаю лежащее там одеяло. Завернувшись в него, поворачиваюсь к нему лицом, и теперь Кейн уже сидит. Голый, и, в отличие от Рича, он мне таким нравится, что лишь еще больше заставляет меня ненавидеть его и мое решение быть с ним сегодня вечером.
– Езжай домой, Кейн, – говорю я, оставляя при себе требования, которые планирую предъявить ему, до того момента, когда между нами будет нечто большее, чем одеяло, связанное крючком моей мамой.
Ожидаю, что он начнет спорить, но он не спорит. Встает и натягивает брюки и рубашку, которую не удосуживается застегнуть; его галстук и пиджак перекинуты через руку.
– Я ухожу, но я не ушел.
Кейн направляется к двери, и я не удерживаю его, глядя ему вслед и дожидаясь, пока он не выйдет, крепко прихлопнув за собой дверь. Говорят, что дьявол – в деталях. А я говорю, что дьявол хранит эти детали при себе, и собираюсь выяснить почему. И неважно, насколько сильно я люблю ненавидеть этого человека, – я все равно с него не слезу. И обязательно получу ответы на свои вопросы.