– Не лжешь? – вызывающе бросаю я. – Татуировки, Кейн! Я видела твое лицо, когда показала тебе тогда в вертолете фотографию татуировки на убитом. Я знаю, что ты знаешь больше, чем говоришь мне.
– Насчет этих татуировок, Лайла Лав! – Кейн подступает ко мне, и у меня возникает такое же желание отпрянуть, как и вчера вечером у него в кабинете. Но на сей раз нет противоборствующего желания поцеловать его, а потом прикусить ему язык. Запах крови с места преступления все еще стоит у меня в ноздрях, а глава преступной семьи, привязанный к стулу за дверью, подавляет по крайней мере некоторые из моих побуждений.
– Я же говорил тебе, – резко бросает Кейн, – оставить их нахрен в покое!
– Теперь уже не могу, – говорю я. – Тот татуировщик…
– Ты думаешь, я не побывал во всех тату-салонах в том районе и за его пределами, Лайла? Ты и вправду думаешь, что я до сих пор не вижу того человека на тебе и не хочу отомстить за тебя?
– И все же ты молчал целых два года, – указываю я. – Ты не нашел ответов. Прошло слишком много времени. Так вот, тот татуировщик…
– Говорит, что он глубоко верующий человек и что Дева Мария вдохновляет его, отсюда и татуировки, – перебивает меня Кейн. – Я уже поговорил с ним лично, причем более чем подробно. За этим салоном следят. Я установил за ним наблюдение. А теперь тебе пора уходить.
– Уходить? У тебя в гараже связанный человек, который, как ты думаешь, убил твоего отца! Никуда я не уйду, пока ты убиваешь его.
– Несмотря на тот факт, что мир был бы только лучше без этого ублюдка, у меня с ним договоренность – перемирие, которое гарантирует спокойствие на моей территории, и я намерен сохранять такое положение вещей. Я не убью его, если только он не оставит мне иного выбора.
– Вот как ты относишься к людям, с которыми у тебя перемирие?
– Он убил моего отца и следил за тобой, Лайла, – что, повторяю, я рассматриваю как угрозу. Так что можешь не сомневаться, что именно так я к нему и отношусь.
– Ты только предполагаешь, что он убил твоего отца, и я не думаю, что факт слежки за мной стоит рассматривать как угрозу. Он дал мне подсказку, которая ведет меня к чему-то, чего я не совсем понимаю. Но там есть ответ. Мне нужно поговорить с ним.
– Какую еще подсказку? Какой ответ и на какой вопрос?
– Мне нужно поговорить с ним, – настаиваю я.
– Так вот как ты решила все это разыграть? Хочешь стать соучастницей его похищения и того, что последует дальше?
– Теперь ты защищаешь мою честь? Вообще-то я только что заставила этого типа думать, будто явилась сюда поиграть с тобой в какую-то ролевую игру.
– И это было верное решение. Неважно, кем или чем мы являемся наедине, для этого человека ты – моя женщина, и если он хоть пальцем тебя тронет, то умрет. Это как раз то послание, которое тебе требовалось отправить.
– Нет. Что мне действительно требовалось сделать, так это арестовать вас обоих.
– По каким обвинениям, Лайла?
– Тебя – за похищение, – говорю я.
– Он не стал бы выдвигать обвинения. Никакого преступления не совершено. Уходи.
Теперь я отступаю, и мой значок – невидимая граница между нами.
– Если он окажется мертвым, я арестую тебя. Ты понял? Мне придется.
– Я же тебе говорил… Я не стану убивать его без крайней необходимости.
– Слова истинного главы преступной семьи Мендес!
– Я тот, кем должен быть, по причинам, в которые, я надеюсь, тебе никогда не придется вникать. А что касается моего ареста, то все, что мы сейчас говорим, записывается, агент Лав.
– Теперь ты мне угрожаешь?
– Я все еще защищаю тебя, – говорит он. – Освобождаю от ответственности. Теперь тебе не нужно подвергать сомнению свое решение уйти. Я сделал это за тебя.
– Ипать тебя, Кейн!
– Как-нибудь потом, Лайла. Что тебе сказал старик?
– Я сама с ним поговорю. Ты же все равно все записываешь. Так что я ничего не потеряю, если останусь.
– Ты сейчас уйдешь, а когда завтра утром проснешься, помни две вещи: тебя никогда здесь не было и я сделал то, что должен был сделать, чтобы защитить тебя.
От того, как он произносит эти слова, холодно и расчетливо, по спине у меня пробегает холодок.
– Как это понимать, Кейн?
– Ты сейчас уйдешь, Лайла.
Эти слова – вошедшая в поговорку захлопнутая дверь. Он отгородился от меня. Я вижу это. Я чувствую это, и поскольку я единственный человек на этой планете, который когда-либо влиял на него, это опасно для всех, кого он намерен наказать.
– При одном условии, – пытаюсь я торговаться.
– Прости, красавица. Как бы мне ни нравились твои требования, но только не в этот раз.
Его рука опускается на мою, лежащую на стойке. Я отстраняюсь, но не раньше, чем чувствую легкий укол, на который вполне можно было бы и не обратить внимания, – только вот это Кейн, и точно так же, как он ничего не говорит без какой-либо цели, так и его действия подчиняются тому же правилу.
– Черт возьми… – шиплю я, когда комната вокруг меня начинает вращаться. – Что ты только что со мной сделал?
– Наделил тебя даром отрицания вины за незнанием последствий. Меньше знаешь – крепче спишь.
Я пошатываюсь, и он ловит меня. Мои пальцы сжимаются у него на футболке, гнев преодолевает туман, охватывающий меня.
– Да я сейчас… Ипать тебя, Кейн!
Дурацкое сочетание этих слов – последнее, что я помню, прежде чем все погружается во тьму.
Глава 2
Я моргаю от яркого света, фокусируясь на плоском белом пространстве, напоминающем потолок, и, черт возьми, никак не могу пошевелиться. Нет. Скорее не хочу. Все тело как свинцовое, во рту пересохло. И еще я как будто хватила какого-то анестезирующего средства, поскольку, несмотря на горький привкус, мучающий меня прямо сейчас, вроде как не могу найти свой собственный язык. «Вот гадство…» Я не могу найти свой язык!
Адреналин захлестывает меня, и я рывком принимаю сидячее положение, каким-то образом ухитрившись ударить себя в подбородок – руки тоже словно чужие. Начинаю водить по зубам вдруг обнаружившимся сухим языком, и металлический привкус крови смешивается с каким-то другим мерзким привкусом у меня во рту. Упершись кулаками в матрас, медленно осматриваю комнату, поскольку я еще слишком одуревшая, чтобы что-либо делать быстро. Однако хорошая новость заключается в том, что я нахожусь в своей спальне в Хэмптоне и, как вскользь замечаю, прикрыта одеялом, которое обычно лежит на кресле в углу. Плохая же новость – это что я напрочь не помню, как взяла это одеяло, не говоря уже о том, как, черт возьми, забралась в кровать. И если я вдруг не добавила к списку уже имеющихся у меня психических отклонений еще и лунатизм, то либо кто-то уложил меня сюда, либо я страдаю потерей памяти.
Пытаюсь пошевелиться, но эта свинцовая тяжесть в конечностях так и не проходит, и ощущение того, что я заперта здесь как ловушке, отправляет мой разум в темное, засасывающее, словно болото, место – в прошлое. В голове у меня проскакивает картинка: я на пляже, под спиной у меня песок, сверху – навалившееся на меня тяжелое жаркое тело. Понятия не имею, как я тогда туда попала, но на каком-то уровне знала, что меня чем-то одурманили. Еще раз мысленно прокручиваю эту сцену. Черт, я не хочу этого! Но она здесь, у меня в голове, и просто приходит ко мне.
Я стою на пляже, ветер треплет мне волосы, соль на губах. И тут какой-то мужчина хватает меня. Я не вижу его лица. Я не вижу его лица! Начинаю сопротивляться – толкаю его, пинаю. Мне нужен мой пистолет. Где мой пистолет? Не могу заставить свое тело слушаться. Не могу оторвать этого мужика от себя. Рубашка на мне рвется, и я ощущаю спиной песок. Его тело наваливается на меня.
– Я убью тебя! – кричу я. – Я убью тебя!
Его рот прижимается к моему уху.
– Ты будешь слишком мертва, чтобы кого-то убить, – обещает он низким, скрипучим голосом с каким-то акцентом. – Но не раньше, чем я закончу с тобой, а это будет не скоро.
– Нет! Нет!
– Нет! – кричу я и, все еще погруженная в это воспоминание, все с тем же беспомощным чувством, которое я испытала, оказавшись в ловушке под этим монстром, нахожу в себе силы сбросить одеяло. Силясь обрести контроль над собственным телом, поднимаю руки и начинаю размахивать ими, заставляя вернуться ощущения. Как только мне это удается, начинаю двигать ногами, и тут моя рука опускается на тяжелую сталь Куджо, моего верного дробовика, лежащего рядом со мной. Его присутствие говорит о том, что в какой-то момент я приняла сознательное решение завалиться в постель и прихватить его с собой. И все равно в голове полнейшая пустота.
Прижимаю пальцы к вискам и заставляю себя сосредоточиться. Что последнее, что я помню? Что? Ничего. Я поворачиваюсь и позволяю ногам утвердиться на полу. По-прежнему ничего. Медленно встаю, пробуя ноги, и если не считать тумана в голове, со мной вроде всё в порядке. Подтверждаю это предположение несколькими осторожными шажками, которые постепенно превращаются в неустанное расхаживание по комнате. «Кабинет?» Я находилась в своем кабинете, пытаясь найти способ оправдать Вудса – козла отпущения, призванного прикрыть профессиональные ликвидации, которые все остальные называют просто убийствами. Пусть даже Вудс записал свое признание на видео и покончил с собой. А потом мне доставили пиццу с запиской от Младшего…
Я останавливаюсь, и воспоминания накатывают на меня жестко и быстро. Мое решение ворваться в дом Кейна и потребовать от него ответа касательно его секретов и этих убийств… Я, надевающая на него наручники, едва только открывается дверь, и он, предлагающий мне посмотреть, что находится у него в гараже… Старик, привязанный к стулу… Спор с Кейном… Я крепко зажмуриваюсь.
– Вот же черт… – бормочу я, припомнив тот укол в руку. Широко распахиваю глаза и стискиваю зубы. – Этот ублюдок усыпил меня!
Опустив взгляд, убеждаюсь, что я по-прежнему одета, только ноги у меня босы – как будто не заметила бы, если б голая расхаживала по комнате. Хотя, может, и не заметила бы, поскольку Кейн, урод, чем-то одурманил меня. И сделал это, зная, что той ночью на пляже я тоже была чем-то одурманена.