– Ты видишь то, какой я хотела бы быть, Рич. А он видит, кто я на самом деле. Я никогда не оправдаю твоих ожиданий, хоть я и хотела. Я пыталась. Но я всегда буду оправдывать его ожидания, даже если мне этого не хочется. Я – это я. Я не могу быть тем, чем не являюсь.
– Я вижу больше, чем ты думаешь, Лайла.
– Какая-то часть меня хотела бы, чтобы это было правдой. Другая на самом деле чертовски рада, что это не так.
Я поворачиваюсь и на сей раз спешу вниз по ступенькам, не оглядываясь. Оказавшись у своей машины, ловлю себя на том, что ищу глазами записку, но записки нет. Младший исчез. Устраиваюсь на водительском сиденье и решаю, что это хорошо, что Рич уезжает. Я не могу быть рядом с ним прямо сейчас – только не тогда, когда расследование коснулось моей матери, которая, вполне возможно, была убита. Я не хочу, чтобы на меня давили, заставляя быть хорошей. По правде говоря, я хочу позволить себе быть действительно чертовски плохой.
Глава 19
Пятнадцать минут спустя, едва только я въезжаю на подъездную дорожку, ведущую к огромному белому особняку моего отца, и паркуюсь под ивой – других машин поблизости нет, – как звонит Мерфи.
– Что случилось с Ричем, агент Лав? – интересуется он.
– Я не могу говорить за Рича.
– Я спрашиваю вас, а не Рича.
– Здесь для него небезопасно.
– Вы предполагаете, что Кейн Мендес может убить его?
– Вообще-то я не припомню, чтобы упоминала Кейна, и, честно говоря, я первая хотела бы ударить его коленом в пах, а потом повторить.
Он какое-то время молчит.
– Агент Лав!
Я почти уверена, что предстоит выговор, но не чувствую особого желания принимать его прямо сейчас.
– Этой ночью я почти не спала. Это объясняет мою версию любезности на сегодня.
– Представьте, будто вы работаете под прикрытием, а человек, за которого вы себя выдаете, хорошо выспался, и исправьте свое поведение.
Воздерживаюсь от остроумного ответа насчет того, что предпочитаю, чтобы мои ролевые игры заканчивались удовольствием, которого этот разговор мне не доставляет.
– Селекторное совещание уже закончилось?
– Да, закончилось. И Кейн подбросил нам нежданный подарочек, подав иск против полиции Нью-Йорка и нашего нью-йоркского отделения, оставив нас – вас – вне поля зрения. Следовательно, у вас есть два варианта: либо немедленно заявить о нашей юрисдикции, либо сегодня же вернуться домой и предоставить эту честь нью-йоркскому бюро. Какого-то промежуточного варианта нет. Времени в запасе тоже.
– У меня тут запущен процесс, который я не могу принудительно остановить. Мне нужно время до завтрашнего дня, чтобы все сделать должным образом.
– У вас есть время до полуночи, чтобы либо все мне рассказать, либо я ожидаю увидеть вас завтра в лос-анджелесском самолете. И не надо мне ничего доказывать. Это все равно без толку. Понятно? Скажите «да, директор» или «да, говнюк вы эдакий». Или скажите «нет». Это все равно ничего не изменит.
– Да, директор, – выдавливаю я.
– О, подчинение… Как это мило. – Мерфи отключается.
Я морщусь и засовываю телефон в карман куртки, выхожу из машины и пересекаю двор, машинально проведя пальцами по маминому плющу на лепнине.
– Иноземье, Лайла… – шепчу я, снова пытаясь заставить себя перенестись в эту воображаемую зону, свободную от любых эмоций.
По дюжине каменных ступеней поднимаюсь на широкую террасу, где слева и справа от входа стоят два тяжелых деревянных кресла-качалки. Оказавшись там, тянусь к дверной ручке в надежде, что дверь не заперта, но она не поддается. Звоню в звонок. Дверь открывает симпатичная блондинка лет двадцати с небольшим, в сиреневом бархатистом спортивном костюме и футболке с глубоким декольте.
– Здравствуйте, Лайла, – приветствует меня она.
– Вы меня знаете?
– Тут целая куча ваших фоток. Я Кэти, новая домоправительница.
– Домоправительница… – повторяю я, давясь от едва сдерживаемого смеха. – Не буду спрашивать, что подразумевает ваша должностная инструкция. Дайте войти.
– Вашего отца здесь нет.
– И?..
– И я не могу…
Я делаю шаг вперед и сталкиваюсь с ней нос к носу, тесня ее так, что она инстинктивно пятится. Вхожу в фойе в форме полумесяца и поворачиваюсь к ней.
– Где Дженнифер, кстати? – Я имею в виду ту «домоправительницу», которая была до нее и практически вырастила меня и моего брата.
– Без понятия. Ее уже здесь не было, когда я приступила к работе.
– Ясно. Я просто подожду отца у него в кабинете.
Не обращая внимания на лестницу прямо передо мной – из того же серого дерева, что и пол у меня под ногами, – сворачиваю направо и захожу в кабинет отца. Поворачиваюсь, и Кэти бросается ко мне.
– Простите, – говорю я. – Мне нужно сделать несколько звонков без посторонних ушей. Фэбээровские дела.
Закрываю двойные двери и запираю их на ключ.
Уверенная, что у меня есть всего несколько минут, прежде чем по требованию отца сюда ворвется мой брат, чтобы выпроводить меня, спешу к массивному письменному столу из красного дерева и сажусь. Мой взгляд поднимается к книжным полкам, обрамляющим зону отдыха, заставленную массивной удобной мебелью, и перед глазами у меня проскакивает образ моей матери, уютно свернувшейся в одном из кресел с книжкой, пока отец работает. Выбрасываю его из головы и тянусь к выдвижному ящику, только чтобы обнаружить, что тот заперт. Зная своего отца лучше, чем многие могут подумать, я встаю, подхожу к бару в углу, открываю кожаный футляр, в котором хранится дорогущая затычка для бутылки, и вынимаю ее, чтобы достать спрятанный под ней ключ. Вернувшись к письменному столу, открываю ящики и начинаю просматривать папки, то и дело снимая на телефон банковские выписки, контракты с поставщиками, чеки и практически все, что мне хочется проанализировать более подробно. Фотографирую даже визитные карточки, которые отец засунул в верхний ящик стола, а также несколько цифр, нацарапанных в блокноте.
Через двадцать минут понимаю, что хватит испытывать судьбу, запираю стол и возвращаю ключ в кожаный футляр в баре. Собираюсь уже уходить, но бутылка скотча сорокалетней выдержки, стоящая на стойке, вполне вписывается в мой план на остаток утра. Хватаю ее и направляюсь к двери. Кэти сидит на лестнице и вскакивает, когда я выхожу. Она устроилась прямо под хрустальными капельками люстры моей матери, что задевает меня по личным причинам, которые сейчас наверняка неуместны и смехотворны. У меня есть о чем беспокоиться и помимо девицы, которую мой отец нагибает за своим письменным столом.
Я прохожу мимо нее и выхожу за дверь, закрыв ее за собой. Торопливо спускаюсь по ступенькам и сворачиваю к стоянке – только для того, чтобы увидеть того говнюка-миллиардера собственной персоной, Почера, идущего мне навстречу. Его двухместный «Ягуар» с откидывающимся верхом припаркован рядом с моей дерьмовой прокатной тачкой.
– Лайла, – приветствует он меня с таким самодовольным выражением на лице, что мне хочется влепить ему оплеуху. Темно-синий костюм идеально сидит на его худощавой фигуре, уложенные лаком волосы цвета соли с перцем облегают голову как шлем.
– Почер, – отзываюсь я. – Вы знаете, что люди говорят о таких идеальных костюмах, как ваш?
– Что хотели бы позволить себе такой?
– Что это костюм финансового гангстера, – говорю я. – По крайней мере, так мы называем подобную публику в Бюро.
– Подобную публику? Вроде Кейна Мендеса?
– Кейн другой породы, он пожестче. Вы это знаете. Почему вы здесь?
– Ваш отец оставил здесь материалы, которые нужны ему для сегодняшнего благотворительного аукциона, а сам он сейчас занят подготовкой к своему выступлению. Вы присоединитесь к нам?
– Поскольку меня не приглашали и поскольку мне предстоит разобраться с кое-какими трупами и финансовыми гангстерами, то нет.
Начинаю обходить его. Он заступает мне дорогу.
– Что привело вас сюда, Лайла?
– Захотелось поваляться на своей старой кровати и посмотреть, смогу ли я почувствовать запах духов моей матери. Вы ведь помните ее, верно?
Глаза у него сужаются.
– Да. Помню. Вы больше похожи на нее, чем я думал.
– Не отойдете в сторонку? – прошу я.
– Конечно.
Почер отступает, чтобы пропустить меня, и я иду к своей машине, чувствуя, как он наблюдает за каждым моим шагом. Открываю дверцу и поворачиваюсь, чтобы увидеть, что Почер по-прежнему стоит посреди тротуара и просто таращится на меня.
– Совсем забыла, – говорю я. – Я еще и вот за этим приходила. – Поднимаю бутылку. – Отец задолжал мне ее.
– Довольно дорогой скотч… И за что же он вам ее задолжал?
– За то, что терплю вас, хотя это лишь притупит остроту моих чувств. С утра будет так же гадостно, как и всегда.
Я забираюсь в машину, закрываю замки и сваливаю на хер оттуда.
Просить об одолжении, когда я чувствую себя стервой, которая не прочь взять в руки бейсбольную биту – поскольку пистолет будет уже явным перебором, – нелегко, вот почему я появляюсь у двери Лукаса с подарками. Звоню и жду около тридцати секунд, прежде чем начать стучать. Наконец он рывком распахивает дверь – все тот же чуть облагороженный Тарзан с облупившимся от загара носом, в облегающей белой футболке и рваных джинсах.
– Наверное, приятно работать из дома, служа в инвестиционном банке или чем ты там еще занимаешься, – говорю я.
– Чем я там еще занимаюсь? – огрызается он. – Я зарабатываю хренову тучу бабла для большей части этого городишки и за его пределами!
– Верно. Деньги зарабатываешь. Много. – Я поднимаю бутылку, но не позволяю ему хорошенько разглядеть ее и делаю шаг к нему. – А я с подарками – ну, в общем, с подарком.
Лукас отступает и позволяет мне войти, и я останавливаюсь в фойе перед ним.
– Это действительно хороший подарок, – заверяю я его, демонстрируя ему горлышко бутылки.
Он опускает на нее взгляд.
– Охереть… Сорокалетний односолодовый виски! Ты принесла мне бутылку скотча за пятнадцать тысяч долларов?