тавляется? Подготовила сцену и позволила кому-то еще нанести удар?
– Я должна его увидеть! – восклицает она, начиная протискиваться мимо меня. – Я должна…
Хватаю ее за руку.
– Нет. Тебе нельзя заходить за ленту.
– Я должна его увидеть!
– Александра!
Заслышав голос брата, я резко оборачиваюсь, когда он хватает ее за плечи.
– Тебе нужно успокоиться, – дает он ей блестящий совет, как будто это еще больше ее не раскипятит. – И тебе не стоило приезжать сюда, тем более за рулем.
– Я должна увидеть его! – орет она, доказывая мою правоту и даже на йоту не успокоившись. – Отвали!
К Эндрю подходят двое патрульных, и Александра в их присутствии заходится еще пуще. Следует несколько минут хаоса, и в итоге Эндрю оказывается по эту сторону ленты, подхватывает ее и уводит. Я смотрю, как они уходят, направляясь к парковке, оба патрульных тянутся за ними, и мне не нравится, куда движутся при этом мои мысли. Мой брат – хороший человек, но он слишком глубоко во всем этом увяз. Может, даже еще глубже, чем мне хочется верить, и я должна вмешаться, прежде чем он кончит так же хреново, как Эдди.
Дожидаюсь, пока они не скроются за углом, а затем направляюсь к машине Кейна. Как только та появляется в поле зрения, вижу и его самого. Кейн стоит, небрежно прислонившись к своему спортивному «Мерседесу». Ждет меня, и, как недавно заявил Мерфи, он враг всем, кроме меня. Не знаю, насколько это соответствует действительности – знаю лишь, что Кейн способен зарыть для меня труп, если это понадобится. Для женщины, с головы до ног перемазанной кровью, которая только что убила человека, это чертовски романтично.
Он наблюдает за моим приближением, но, слава богу, не идет мне навстречу и не сюсюкает со мной. Я останавливаюсь перед ним.
– Я выбросила свой значок.
– Когда?
– Несколько минут назад. Я тоже убила ради тебя.
– Как это понимать, Лайла?
– Геймер сказал мне, что убил тебя, и после этого пути назад для него уже не было. – Это чистая правда, которую я готова признать только в данный момент. – После таких слов он должен был умереть.
– И ты винишь меня в своих действиях?
– Нет. Нисколько. Но этот значок не давал мне скатиться к безумию. А ты подталкиваешь меня к нему.
– И что же ты предпочитаешь?
– Дело не в том, что из этого я предпочитаю, потому что безумие всегда побеждает. Ты знаешь, что победил. Речь о том, что правильно, а что неправильно.
– И куда это утверждение нас приводит?
– Я дам тебе знать, когда решу.
Я подхожу к пассажирской дверце «Мерседеса», и когда Кейн открывает ее и облокачивается на нее, поворачиваюсь к нему.
– Я насвинячу в твоей машине.
Он хватает меня, притягивает к себе и крепко и быстро целует, прежде чем отстраниться.
– У тебя кровь на лице, – говорю я.
– Кровь меня не беспокоит, – говорит Кейн. – Если только она не твоя.
Он отворачивается, и до меня доходит, что Кейн относится к крови точно так же, как я к трупам: она не вызывает у него ровно никаких эмоций. В этом и заключается различие между нами, которое кажется довольно существенным. Мертвые тела для меня – это оболочки некогда живых. А кровь – это магия жизни. Я могу убрать разделяющий нас с Кейном значок, но не кровь. И все равно сажусь к нему в машину.
Глава 31
Надежно укрывшись за дверцами «Мерседеса», мы с Кейном всего лишь раз нарушаем воцарившуюся тишину. Строго говоря, нарушаю ее только я. И всего двумя словами:
– К тебе.
Кейн смотрит на меня – сильные черты его лица скрыты в полутьме – и ничего не говорит в ответ. Мне нравится это в Кейне. Он не тратит слов попусту. Он не видит необходимости в объяснениях и пустой болтовне. В данном случае Кейн просто заводит мотор, включает передачу и увозит нас из этой проклятой марины. Остальная часть поездки проходит в тишине. Это непринужденное молчание многое говорит о том, насколько нам комфортно друг с другом, и приводит к тому, что сейчас мне нужно больше всего: ко сну.
Это был чертовски долгий день, да и прошлой ночью я почти не сомкнула глаз, так что откидываю голову на кожаную спинку сиденья, закрываю глаза и отключаюсь. Мне даже не снятся сны. Никаких воспоминаний о крови, ножах и убийствах. И я даже не замечаю, что заснула, пока меня не будит звук открывающегося гаража. Выпрямляюсь, смотрю на поднимающуюся дверь, и это очень приятное и долгожданное зрелище. Это место для меня – надежное убежище, оазис, окруженный прочной стеной, в котором мне не нужно выхватывать пистолет и открывать огонь или пробиваться сквозь море окружающих меня акул.
Я даже не жду, пока умолкнет мотор. Выбираюсь из машины и захожу в дом через кухню. Пересекаю гостиную и, даже не колеблясь, начинаю подниматься по лестнице. Вхожу в спальню и направляюсь прямиком в роскошную мужскую ванную комнату, отделанную серым камнем и кафелем. Опять-таки без всяких колебаний снимаю с себя всю одежду, включаю душ и встаю под горячую воду.
И сразу же вижу лужу крови у себя под ногами. Так много крови… В голове у меня проскакивает воспоминание о том, как я падаю навзничь на пропитанный кровью ковер. Кровь – вот что меня бесит. Чертова кровь… Мотаю головой и прижимаю руки к лицу. Дверь душа открывается, и появляется Кейн, все еще полностью одетый. Он протягивает мне стакан виски. Я выпиваю его и смотрю на его щеку.
– Черт, Кейн… Ты весь в крови. – Протягиваю ему стакан. – Сотри ее!
Он прищуривает на меня глаза, но не говорит того, о чем, как я знаю, сейчас думает: «Ты все еще не оправилась от всей этой крови». Берет у меня стакан и убирает его – не знаю куда, да это и неважно, – прежде чем раздеться и присоединиться ко мне. Я хватаю флакон и брызгаю на него гелем для душа. И это не романтические заигрывания. Я просто хочу смыть кровь.
Кейн встает под струи воды, и мыльная вода растекается по его напрягающимся то тут, то там мышцам. Он отлично выглядит. Этот факт, а также его деньги и власть – вот причина того, что каждая голливудская старлетка в этом городе хочет завоевать его расположение. Но только не я.
– Я не буду заниматься с тобой сексом, даже несмотря на то, как ты выглядишь голым, – заявляю я.
– Я знаю, – говорит Кейн, убирая волосы со лба.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что это не то, что тебе сегодня от меня нужно.
– И что же мне нужно?
– Поговорить.
– Про что?
– Про твой значок. От которого, как мы оба знаем, ты все равно не сможешь избавиться.
Я не особо сильна гримасничать, но все же это случается время от времени, когда что-то особо меня вдохновляет. А его неоднозначные послания – как раз такой случай. Так что кривлюсь.
– Это ведь то, чего тебе всегда хотелось.
– Только не по тем причинам, по которым ты решила сделать это сейчас.
– Правда? И какие же у меня были причины?
– Развязать нам обоим руки. И это не вышло.
– О чем, черт возьми, ты говоришь, Кейн?
– Я беру на себя всю грязную работу, чтобы тебе не пришлось.
– Теперь уж нет. В этом-то и суть. Теперь мы оба свободны.
– В том-то и дело, что это не так. Я тяну тебя за собой в одну сторону. Ты тянешь меня за собой в другую. И в итоге мы придерживаемся золотой середины. Вот почему мы вместе.
– Ты говорил, что хочешь этого, – повторяю я.
– Ты можешь уйти из Бюро и по-прежнему оставаться собой, но если ты уйдешь прямо сейчас, в твоем нынешнем душевном состоянии, это изменит тебя. И я, возможно, смогу с этим смириться, но ты не сможешь.
– Я хочу опять дать тебе по физиономии.
– Если после этого моя ладонь коснется твоей щеки, я позволю тебе.
– Ты мне позволишь? Ну всё, с меня хватит… – Я направляюсь к двери. Кейн притягивает меня к себе и целует.
– А как насчет запланированного разговора?
– Все в этом мире меняется. Это больше не то, что тебе нужно.
Его губы вновь накрывают мои, и я не сопротивляюсь. Он прав. Все в этом мире меняется, и в этом весь смысл того, зачем я бросила свой значок в воду. Мне нужны перемены.
Я просыпаюсь в постели Кейна, завернутая в простыни – такие божественные, словно они сотканы из тончайших, как паутина, нитей; сквозь окно рядом с кроватью льется солнечный свет. Переворачиваюсь и вижу, что Кейн лежит на спине, уставившись в потолок. Я тоже устремляю туда взгляд.
– Первые три мысли, которые сейчас пришли тебе в голову, – произносит он.
– Я в твоей постели. Эти простыни реально мягкие и наверняка стоят целое состояние. У меня нет моего значка. Твоя очередь.
– Ты в моей постели. Эти простыни действительно стоят целое состояние. И у тебя нет значка. – Кейн встает и натягивает пижамные штаны. – Я приготовлю кофе.
– Ты ошибаешься, – говорю я, зная, о чем он думает. – Я не хочу его возвращать.
– Не хочешь, – соглашается Кейн. – Но тебе нужно его вернуть.
После чего направляется к двери, и я смотрю ему вслед.
– Ты чертовски ошибаешься, Кейн Мендес.
– Скажи мне это после того, как выпьешь свой чертов кофе! – слышу я его удаляющийся голос.
Резко вдыхаю и выдыхаю, прикусив язык, чтобы не выкрикнуть что-нибудь в ответ. Я поговорю с ним об этом за кофе. Отбрасываю простыню и голая, как и в тот день, когда родилась, иду в ванную. Писаю. Направляясь к раковине, чтобы почистить зубы, осознаю, что моя одежда из фильма ужасов бесследно исчезла – Кейн позаботился о ней. Когда он не ведет себя как классический говнюк, то и вправду может быть прямой противоположностью говнюку.
Я чищу зубы и натягиваю одну из футболок Кейна, прежде чем направиться в спальню, где мой взгляд падает на тумбочку, на которой я вчера оставила заряжаться свой телефон. Хватаю его и вижу пропущенный звонок от моего отца. Присев на кровать, слушаю голосовое сообщение: «Твой босс был прав. Это серьезная победа. Ты жива, и все кончено».
Никаких тебе «я волновался за тебя, Лайла» или «как ты, Лайла?». И да, я ненавижу этот вопрос, но отец должен достаточно заботиться обо мне, чтобы задать его. Причем еще вчера вечером, а не сегодня утром. Вместо этого он повторяет то же самое, что сказал мне Эндрю. Это похоже на угрозу со стороны моего отца, а в утреннем свете – на еще одно предупреждение от моего брата. Это подводит меня только к одной мысли: Геймер, может, и мертв, но вот люди, которые наняли его убить меня, – нет. Я спешу к двери и спускаюсь по лестнице. Кейн стоит возле кофемашины и поворачивается ко мне лицом, когда я останавливаюсь на противоположной стороне кухонной стойки, кладу рядом с собой телефон и опираюсь о нее руками.