В последний раз я видел его 12 июня 1929 года в бывшей типографии губернского правления, в которой печаталась моя книжка «Краеведческий вопросник». В то время Петру Хрисанфовичу, надо думать, шел уже 60-й год. Наша встреча была очень теплой и уже совсем при иной политической обстановке. Прежде суетливый, чего-то все опасавшийся, мой старый знакомец теперь выглядел солидно, спокойно и казался мне даже выше ростом.
КТО КАК ПОЧТИЛ ПАМЯТЬ ЛЬВА ТОЛСТОГО…
Газеты — это летописи наших дней. В архивах тоже много материала для истории, но там надо долго рыться, часто — уметь читать старинные почерки, а в газетах читается все легко. Если нам по какой-то счастливой случайности попадет листок даже древней летописи, то мы бережем его как величайшую драгоценность.
По-видимому, я родился собирателем. Если вижу клочок газеты, непременно посмотрю, какого времени и что за газета. Лет двадцать тому назад я где-то набрал большую пачку обрывков уральских газет дореволюционного времени и теперь еще храню их.
Когда исполнилось 50 лет со дня смерти Льва Толстого, я обратился к этим обрывкам и, представьте, нашел там нечто любопытное. Вот обрывок ноябрьского номера «Уральской жизни», выходившей в Екатеринбурге.
В одном месте читаю:
«Когда закатилось русское солнце Л. Н., шадринская городская дума в лице председателя, городского головы купца Василия Мокеева и члена управы мещанина Куликова не допустила в своем заседании почтить этого всемирного гения даже вставанием.
Да сохранятся навсегда в отечественной истории г. Шадринска славные имена этих отменных мужей вместе с именами всякого рода Пуришкевичей, иеромонахов Иллиодоров и т. п.»
На том же газетном обрывке сохранился стихотворный «маленький фельетон». Вот он:
«Почтить Толстого!» — речь была.
И мигом гласные все встали,
Как будто с мест их подняла
Пружина гибкая из стали.
Зато священник-депутат,
Любя сидячий образ жизни, —
Не захотел быть ввергнут в ад
Своим участьем в этой тризне.
Потом сидел еще один…
Но пусть нас это не тревожит:
Обязан каждый гражданин
Служить отечеству, — чем может…
Как говорится: ко всему этому комментарии излишни.
ТЕЛЕГРАММА
Ноябрь 1910 года. Дореволюционная Казань. На восточной окраине города, возле изрытой ямами кирпичных заводов обширной площади, высится почти одинокое трехэтажное здание ветеринарного института. Скучная, казенная архитектура. И тем не менее это — здание высшей школы, это ветеринарный институт.
Студенты его на девяносто пять процентов — бывшие воспитанники духовных семинарий, протрубившие, если кто ни разу не оставался на второй год, целых тринадцать лет учебы. Народ все солидный, положительный, многие с бородами и редко кто без усов. И не мудрено: тот уже поработал народным учителем, тот — земским статистиком, тот отшвырнул от себя поповский сан… Словом, все — дезертиры с подкадильного фронта, которым нет доступа в другие высшие школы, а только в ветеринарный институт, выпускающий специалистов «грязной» работы. Вот причина, почему в ветеринарный институт не шли дворянские сынки, а дезертирам-поповичам — все же высшая школа и все же не поповство!
Сложной жизнью живет студенчество института. Каждый чувствует, что будет обязан служить народу, именно народу. В институте есть своя подпольная организация. Но кто ее члены? Можно лишь догадываться, подозревать. Кто дает сигнал начать политическую забастовку? Кто назначает студенческую сходку, конечно, без разрешения директора, самовольно? А ведь кто-то невидимый сигнализирует, назначает…
В институте есть и свой агент жандармерии. Это — помощник долговязого швейцара Романа — Хасан. Маленький, с хитрыми глазками, с жидкой бородкой, такой противный. К сожалению, о роли Хасана, как шпика, знают не многие и попадаются…
Пришла в Казань тяжелая весть: Лев Толстой покинул Ясную Поляну, куда-то ушел, уехал…
Почему? Куда? С кем? Ведь не один же в таком возрасте?
Томительно идет время в ожидании, когда же будет ответ на эти волнующие вопросы.
И вдруг страшная весть: Толстой умер в дороге!.. На станции Астапово.
И Русь снова забурлила так, как еще не бурлила после бури Пятого года. Полиции и жандармам опять «работа».
Разве можно нам, студентам, оставаться равнодушными!
Но ведь директор Гольцман никоим образом не разрешит сходку, чтобы хоть послать телеграмму в Ясную Поляну: «Толстой» — это же «революция»!
Ладно, без разрешения летучку устроим…
Кончилась первая лекция. Студенты всех курсов высыпали в коридор второго этажа.
— Товарищи, разве можем мы оставаться глухими к смерти Льва Николаевича? — раздается по коридору.
Все оборачиваются на голос.
— Товарищи, давайте пошлем телеграмму в Ясную Поляну. Вот текст: «Казанские студенты-ветеринары скорбят со всем миром». Согласны?
— Согласны! — Ответ единодушен.
«Сходка» кончена. Мчусь на телеграф. Думается: «Примут ли?»
И вот в руках квитанция. «Тула, Ясная Поляна, Толстой». Все сделано!
Вообще, все произошло быстро, даже Хасан не узнал о такой дерзости, иначе поздним вечером пришла бы полиция и потащила на допрос.
Прошло более полувека. В моей памяти до сих пор все былое ясно. Особенно, когда вновь и вновь попадет под руку квитанция о сдаче телеграммы в Ясную Поляну.
ПИСЬМА ГОРЬКОГО
В числе писем, подаренных мне профессором Верой Николаевной Харузиной в июне 1921 года, было два письма Алексея Максимовича Горького. Горьковский почерк, как говорится, узнаешь за версту: буквы прямые, без всякого наклона, сразу видать человека сильной воли. В одном письме буквы довольно высокие, слитые между собой, зато во втором они низки и почти каждая стоит особняком, точно типографского исполнения.
Вот тексты обоих писем:
О приезде вашем, товарищ, домашние мои предупреждены и ждут вас. Квартира светлая, пустая. Я уверен, вы хорошо устроитесь.
Всего доброго вам и крепко жму руку супруги.
Чтобы вам не путаться по городу, вот адрес: Мартыновская, дом Киршбаум, — угловой, кварт. Пешкова.
Кто был адресатом этого письма, пока неизвестно. Нет также и даты. Не был ли адресат подпольщиком и лично мало знакомым Горькому человеком?
Обращает внимание, что слова «вам», «вас», «ваш» написаны с малой буквы.
Писано письмо на листке 21×13 см — половинке почтового четырехстраничного листка, с прямой еле заметной клеточной разлиновкой.
Милостивый Государь Владимир Александрович!
Извините еще раз за беспокойство, причиненное мною Вам, — позволяю себе выяснить причину моего молчания об отказе от квартиры в доме Вашем, ибо, как мне показалось, я не успел при свидании с Вами изложить причины эти достаточно ясно.
Квартира далеко от места службы жены моей и мала для нас — вот почему мы от нее отказались, известить Вас об изменении нашего решения мы не имели еще времени и не считали это важным, ибо не думали, что задаток будет возвращен Вами — вообще это не делается домохозяевами, и та корректность, которую проявили Вы — крайне редка.
Это увеличивает ее ценность и вызывает у нас чувство искреннего почтения к Вам, милостивый Государь.
Дороги не 50 р., а именно корректность, которая так редко встречается у нас в общежитии и потому всегда должна быть подчеркнута.
Даты письмо не имеет. Писано оно также на так называемой почтовой бумаге, только бо́льшего размера — 27×21 см, и также с прямой, еле заметной клеточной разлиновкой.
Кто такой адресат Владимир Александрович, неизвестно. Можно предполагать, что это был довольно культурный человек, вероятно, и почитатель А. М. Горького.
СЕКРЕТАРЬ ГОРЬКОГО
Всегда с удивлением узнаешь, что выдающийся человек является уроженцем твоего родного края. Так, недавно курганская областная газета «Советское Зауралье» сообщила, что известный советский писатель Алексей Кузьмич Югов — уроженец села Каминского Звериноголовского района Курганской области.
Несомненно, для многих уральцев явится большой новостью, что ближайший соратник, «нянька» А. М. Горького — Иван Павлович Ладыжников — родился в селе Пески, в просторечии — Катайские-Пески, Катайского района Курганской области.
Об этом удивительном человеке, которого со времен своей молодости я знаю как «секретаря Горького», я и хочу рассказать.
В начале 1900-х годов А. М. Горький возглавил товарищеское издательство «Знание» после его реорганизации. Стали выходить книжки «Сборников товарищества «Знание», в которых помещали свои произведения Горький, Чехов, Телешов, Елпатьевский, Чириков и многие другие. Когда в том или ином «Сборнике» публиковали произведение Горького, ему предпосылалось несколько строк.
«Право собственности вне России закреплено за автором во всех странах, где это допускается существующими законами.
Г. г. переводчиков просят обращаться за разрешением на перевод и за справками к представителю автора, Ив. П. Ладыжникову»…
Выписываю это из 14-й книги «Сборников товарищества «Знание», издания 1906 г. Душа моя наполнилась гордостью: мой близкий земляк и какие дела он делает!
В конце 1920-х годов я узнал, что Иван Павлович живет в Москве и работает в акционерном обществе «Международная книга», магазин которой помещается на улице Кузнецкий Мост. Направляюсь туда, спрашиваю, как мне увидеть И. П. Ладыжникова.
— А вы пройдите вон туда.