— Задушу!
Что было дальше, она помнила смутно, так как почти потеряла сознание. Насильник уже хотел сбежать, но тут появился Озеров. Все дальнейшее он уже знал. Это же она повторила и в милиции, и в районной прокуратуре, куда попало их дело.
Задержанный, оказавшись инженером одного из московских промышленных предприятий Гришиным Владимиром Сергеевичем, от дачи показаний отказывался. Но, после проведения очной ставки с потерпевшей, ее слова подтвердил и свою вину признал.
Он заявил, что его, очевидно, черт попутал. В тот памятный вечер он проходил мимо их дома и что-то попало ему в ботинок. Он, опершись спиной на стену дома, чтобы вытряхнуть камешек, увидел, как в открытом оконном стекле отразилась комната, где у стены на кровати лежала голая молодая симпатичная женщина. Другие окна в их квартире были темны, он понял, что дома больше никого не было.
Не отдавая себе отчета, он разыскал небольшую лестницу и через раскрытое окно проник незваным в комнату.
В суде подсудимый свою вину полностью признал и слово в слово повторил все то, что говорил на следствии. Озеров с женой дожидаться приговора не стали, ушли из здания суда.
Прошло свыше трех лет. Однажды меня вызвал прокурор Союза ССР — Роман Андреевич Руденко и протянул письмо:
— Занятное письмо от заключенного. Он утверждает, что готов раскрыть новые обстоятельства по своему делу.
Письмо оказалось от Гришина.
Через день я уже входил в лагерь. Пока я ждал осужденного, лагерный начальник успел рассказать мне, что Гришин дисциплинарных взысканий не имеет. Работает в цеху бригадиром, осужден на долгий срок за изнасилование.
Высокий, худощавый Гришин, с еле приметными ямочками в уголках рта и открытым взглядом карих глаз, безусловно располагал к себе. Представившись, я извлек его письмо и спросил:
— Ваше?
Он утвердительно кивнул.
Я продолжил:
— Мне поручено с ним разобраться. Готов внимательно вас выслушать. Вы написали, что имеете желание рассказать, что-то новое. Так? На предварительном следствии и в суде вы во всем признались. Какие же тут еще могут на этот счет возникнуть новые обстоятельства?
— В протоколах дела все отражено правильно. Да только я никакого преступления не совершал.
Меня эти его слова не удивили: многие осужденные собственную вину категорически отрицают. И мне показалось, что наш разговор будет бесплодным. Но я ошибся.
— Дашенька, — продолжал Гришин, — человек рисковый. Надо было ее выручать. Вот я и решился собой пожертвовать. Другого выхода не было.
— Вы имеете в виду жену генерала Озерова?
— Да, ее. Ведь она была моей любовницей!
— Побойтесь бога! — прервал его я. — Зачем вы ее черните? Вам это не поможет.
— Я сказал правду. А ваше право мне верить или нет, — произнес Гришин и продолжил: — Я был в нее влюблен еще со школьной скамьи. Строили планы: учиться в одном институте, пожениться. Да только судьба распорядилась иначе. На экзаменах она не набрала нужных баллов. А вскоре вдруг выскочила замуж за этого генерала и не по любви, а, скорее, в отместку за свою институтскую неудачу. Да только это не помешало нам встречаться. Я проживал в однокомнатной квартире со своими родителями и младшей сестрой. Нам только и осталось, что встречаться у них в квартире, когда Озеров либо уезжал в командировки, либо по пятницам, когда он приходил с работы очень поздно. Честно сказать, я всякий раз боялся, что нарвусь на большие неприятности. Самое удивительное, что Дашу это вроде как и не пугало.
— Ну а как прикажете тогда понимать все то, что вы с вашей возлюбленной придумали?
— Я уже сказал, — грустно проговорил Гришин, — надо было выручать ее. Она все это сама придумала.
— Чем объяснить, что, находясь в заключении уже свыше трех лет, вы только теперь решились все это сообщить?
— Здесь никакого секрета нет. Я бы отсидел весь срок и нашей тайны бы не выдал. К сожалению, суд определил наказание весьма строгое — 10 лет лишения свободы. Боюсь, что его не выдержу, да и родителей жалко.
Скажу откровенно: я проникся к нему полным доверием и мне стало его искренне жаль. Вот почему я решил, что обязательно получу разрешение возобновить следствие по его делу и довести его до логического конца, с отменой в отношении его приговора суда.
Подписывая свое официальное заявление в прокуратуру, Гришин попросил дать ему чистый лист бумаги и, старательно начертив что-то, протянул его мне:
— Это план их трехкомнатной квартиры. На нем я указал расположение комнат и кухни, а также где и какая стояла мебель… Кроме того, я указал, где Озеров спал и работал за письменным столом, где были книжные полки и где находился бар со спиртным. Разве не ясно, что все это мне могло быть известно лишь при условии, если я там неоднократно бывал?
На этом мы и расстались. Я все доложил Руденко и получил его согласие на возобновление следствия.
Все, что касалось школы и института я без особого труда выяснил, и это полностью подтвердило слова Гришина. Дошла очередь и до Дарьи Озеровой.
Она пришла в прокуратуру вовремя. Это была красивая молодая особа, элегантно одетая, чуть слышный аромат легких духов окружал ее этаким облаком. Она держалась уверенно и независимо.
— Вы от следствия ничего не скрыли? — начал я.
— Я человек достаточно грамотный и знаю, что в присутственном месте необходимо говорить правду, и только одну правду.
— Тогда объясните, с какой целью вы наговорили бог знает что на Гришина?
— Это он сказал вам сам?
— Да.
— Вы его видели?
— Видел.
Ее лицо сразу осунулось, побледнело, и из широко открытых глаз брызнули слезы.
Несколько минут рыдания сотрясали все ее тело. Потом, все еще глотая слезы она твердым голосом заявила:
— Во всем, что с нами случилось, виновата я. Ведь мне ничего другого не оставалось, как врать и врать. Ведь в противном случае муж бы меня убил. О следствии и суде я не подумала. Мне казалось, что все обойдется и его отпустят. Все вышло иначе…
В общем, она рассказала все, как было. Закончив исповедь, она обратилась ко мне:
— Где Володя, что с ним? Что нам делать? Помогите.
Я понял, что она любит Гришина, поспешил ее успокоить:
— Не волнуйтесь, у него все образуется.
Все ее новые показания я записал в протокол, который она обреченно подписала.
— Меня посадят?
— Вам ничего не будет, а Гришина освободят.
Ее глаза радостно вспыхнули. Больше я ее задерживать не стал, и она ушла счастливой походкой человека, сбросившего с себя тяжелый груз, унося запах своих легких духов. Больше мы с ней не встречались.
Я оперативно подготовил протест прокурора Союза в Верховный суд на отмену уже состоявшегося приговора народного суда по делу Гришина за отсутствием в его действиях состава преступления. Этот протест Руденко охотно подписал и очень скоро состоялось решение. Гришин обрел свободу.
А спустя еще неделю в приемную прокуратуры Союза зашел и он сам, в новом костюме, с модным галстуком, гладко выбритый и посвежевший. И пришел он с единственной целью — меня отблагодарить. Не скрою, я был этим тронут.
— Ну а как обстоят ваши взаимоотношения с Дарьей?
— Она с мужем расходится. Мы решили жить вместе.
Такая вот вышла история. Во всяком случае я искренне хотел, чтобы у них все было хорошо.
Насильник-убийца
Рано утром 13 июля 1990 года в Москве, недалеко от станционной платформы загородной электрички, проходящей уже в районе города, был обнаружен в кустарнике труп гражданки Малеевой, 35 лет, изнасилованной и убитой ударами ножа в сердце. Ее личность была установлена по документам, находившимся в ее сумочке, подобранной недалеко от трупа и, видимо, отброшенной во время борьбы с насильником.
Там же лежали постоянный проездной билет на электричку и незначительная сумма денег.
Было очевидно, что преступник поздно вечером выследил Малееву, когда она, выйдя из электрички, через парк шла к своему дому.
Преступник действовал осмотрительно: никаких следов он не оставил.
По заключению судебно-медицинской экспертизы Малееву убили после того, как изнасиловали.
На следующий день, 14 июля, недалеко от этого места было совершено еще одно преступление.
Примерно в 23 часа из троллейбуса вышла гражданка Гробылина, 28 лет. Перейдя на другую сторону Дмитровского шоссе, она пошла к своему дому по плохо освещенной дороге. Там ее и нагнал преступник. Он, подойдя к ней, заявил, что впереди четверо подозрительных мужчин, и предложил Гробылиной проводить ее до дома, но она отказалась. Тогда незнакомец умерил шаг, и ей показалось, что он пошел своей дорогой, но он неожиданно выбежал ей наперерез и, угрожая ножом, попытался оттащить ее в темный закоулок.
Гробылина стала звать на помощь, и преступник с ожесточением ударил ее ножом в грудь.
К счастью, ранения пришлись правее сердца и у Гробылиной хватило сил добраться до своего дома и постучать к соседям. Вызвали «скорую помощь», которая и доставила Гробылину в Институт им. Склифосовского.
Прибывшие на место происшествия представители прокуратуры и оперативно-следственные работники милиции никаких следов преступника не обнаружили.
О том, что случилось, Гробылина смогла рассказать на следующий день после операции. Она весьма смутно помнила преступника. По ее словам, он был чуть выше среднего роста, на вид старше 30 лет, худощавый, говорил с хрипотцой, раньше она никогда его не видела.
Тем временем, посчитав свою новую жертву убитой, он в течение следующего часа, в том же районе выследил некую Федорову, 30 лет, которая прогуливалась в одиночестве возле своего дома. Напав на нее и угрожая ножом, он попытался затащить в неосвещенный сквер и там, очевидно, изнасиловать. Но и эта женщина не только стойко сопротивлялась, но смогла вырваться, а удар ножом, направленный в сердце, скользнул мимо, поскольку Федорова прикрыла грудь ладонью правой руки.
Обо всем этом Федорова рассказала сама. Ее описание преступника совпало с тем, что сказала Гробылина.