Было около двух часов утра, когда Адель довели до дому. Фридрих отворил. При входе в каморку солдаты испугались. Ни малейшей мебели; четыре голых стены, немного набросанной соломы, и на этой подстилке валялись две женщины, без простыни, без одеяла, без малейшего лоскутка, который бы их прикрывал.
— Куда это положить? — спросил один из солдат.
— Давайте, давайте, — отвечал Фридрих, вырывая у него из рук хлеб, в который тотчас же вцепился зубами.
— Словно собака! Как он голоден-то, братец мой! Ну, вставайте, мы принесли вам провизии. Раздели-ка им порцию: есть у тебя нож?
Другой солдат. Нешто мы ножи употребляем?
Разломивши хлеб, он подходит к одной из женщин и берет ее за руку.
— Ну, никак померла?..
Она поворачивается к нему.
— Это ты! Спаситель милосердный!
Затем, увидя кусок, она хватает его и ест с жадностью.
Сузанна, которую позвала Адель, поднялась молча и, посмотрев на свет с ужасной улыбкой, протянула руки.
— Как прекрасны ангелы!.. Видишь, сестра, они меня не обманули… Это Адель! Она с ними! Я съем крылышко. Я знала, что они меня попросят на свадьбу. Она вся в белом! Какая шляпа у нее! Нет, милостивый государь, я не танцую; после стола уж. Передайте мне этих голубей…
Один солдат. Она бредит.
Адель. Возьми, мой друг, это хлеб.
Сузанна. Хлеб, фуй! Фазан превосходный!.. Десерт!..
Адель. Да, у нее бред.
Сузанна. Устрицы, опять устрицы!
Адель. Но послушай, Сузанна… Это я, разве ты меня не узнаешь? Я, Адель.
Сузанна. Какой хорошенький твой муж!
Адель. Перестань говорить вздор, вот хлеб, держи.
Сузанна. Это мне, не правда ли?
Адель. Да, это тебе.
Сузанна. (Берет хлеб, разглядывает и пробует). Пирог, это от Лесажа; корка превкусная. (Она ест с жадностью).
Один из солдат (товарищу). Как бы я хотел быть богатым!
Другой. И я тоже… Хоть бы для того только, чтобы делать добро подобным людям. У меня сердце разрывается… Слушайте-ка, есть у вас лампа или свеча? Я вам зажгу.
Фридрих. Свеча, когда нет в доме хлеба!
Один из солдат. Оставим мы им наш огарок?
Другой. Правда, капитан ничего не скажет.
Первый. Так пускай он остается. Прощайте, друзья. Постарайтесь быть счастливее.
Адель. Ах, я никогда не забуду, что вы для меня сделали.
Один солдат. Прощайте, прощайте… До свидания.
Другой. Уйдем скорей! Нищета и дружба…
Первый. Тс… Тс… Когда будем за воротами.
Для Адели и ее друзей прекрасен был день, начавшийся с последующей зарей. Солнце вставало над двадцатью четырьмя франками пятьюдесятью пятью сантимами, принадлежащими им. Сколько благословений посылали они храбрым солдатам Беспардонного восемнадцатого полка! Адель была изнурена, разбита вчерашней катастрофой; но она так была довольна, что принесла отраду в дом, и с началом утра принялась петь. Что касается до Сузанны, то ум ее не был более отягощен обманчивыми галлюцинациями. Сон возвратил ей рассудок, и блестящий пир не раздражал более ее аппетита, удовлетворенного хотя менее привлекательной, но зато более надежной действительностью.
— Я не могу опомниться! — говорила она, — Как, все это дали солдаты? Я готова расцеловать в обе щеки этого доброго капитана.
Адель. А сержант, капрал, наконец, все, они обошлись со мной как лучшие из людей!
Фридрих. Зато они могут вполне рассчитывать, что где бы я ни встретил их полк, всегда дам им на водку, разве только у меня не будет ни полушки за душой. Не правда ли, Генриетта, они вполне достойны, чтобы оказать им любовь и признательность?
Генриетта. О, конечно, мой милочка, мы должны им быть очень благодарны, без них сегодня мы бы умерли.
Глава пятьдесят пятая
Опять зубы на полку! — Член благотворительности. — Аудиенция и газеты. — Доставайте себе работу! — Ведь у вас есть приходский священник? — В порядке правил. — Опять длинная фигура. — Второй завтрак.
Сумма в 24 франка 55 сантимов не есть неистощимый капитал. Друзья, зная это, всячески старались достать работы, но нимало в том не успели. На другой день утром об обеде уже не помышляли.
— На этот раз нам придется положить зубы на полку, — Сказал Фридрих. — Как вы думаете, Адель?
— Я не знаю, у меня есть предчувствие. Я непременно чего-то добьюсь в этом отношении.
— Вы не будете иметь успеха. Когда кто-нибудь в несчастье, делай что хочешь, все ничего не выйдет.
— Все равно, зато мне не в чем будет упрекать себя.
Адель вышла и направилась к члену благотворительности. При виде роковой скамьи, на которой так недавно столько страдала, она содрогается, колеблется и едва не возвращается назад. Но нет еще полудня, ее должны принять… Вооружившись решимостью, она переступила порог.
— Куда вы? — останавливает ее неумолимый дворник.
— К барину.
— Еще раннее утро. Приходите в одиннадцать часов.
Адель приходит в одиннадцать. Войти можно. Она входит и после долгих ожиданий и дерзких расспрашиваний в передней получает наконец желаемую аудиенцию.
Член принял ее небрежно, сидя в кресле и читая ежедневный листок, одна статья которого вызывает у него улыбку.
— Что вам нужно? — говорит он.
Адель подробно описывает страшную картину своего положения. Член не прерывал все время своего чтения; уже минут двадцать прошло, когда он, бросивши газету на столик, проговорил про себя:
— По всем соображениям я перейду к Variete. (Вслух). А, вы тут, голубушка! Так вы говорите…
— Милостивый государь, я вымаливаю…
— Да, я вижу, в чем дело. Вы мать семейства?
— Нет.
— Вам нет шестидесяти лет. Вы чем-нибудь нездоровы?
— Нет.
— Вы молоды, у вас здоровые руки, чего еще нужно? Чтобы благотворительный комитет содержал вас и дал возможность ничего не делать?
— Я могу работать и ничего не желала бы лучше.
— Разве мы должны доставлять вам работу?
— Ах, милостивый государь, если бы вы были настолько добры; я в страшной нищете.
— Возможно ли комитету помогать всем таким, как вы? Есть у вас рекомендации? Знаете вы кого-нибудь?
— Нет.
— Подкрепите чем-нибудь вашу просьбу, а там посмотрим.
— Но, сударь, чем же я могу ее подкрепить?
— Разве у вас нет в приходе священника? Очень просто, принесите от него письмо.
— Это потребует времени, а я без хлеба.
— Тем хуже для вас. Я ничего не могу тут сделать.
— А пока что же со мной будет? Стало быть, я должна сделаться воровкой?
— Как вам угодно, но так в порядке правил. Затем нам не о чем больше толковать. Прощайте, прощайте.
Он встал и позвонил.
— Что же вы еще стоите? Вы, стало быть, меня не слыхали?
— Извините, — прошептала Адель, узнавая по длинным складкам его громадного халата ту личность, которая распоряжалась полицейскими.
Вошел лакей.
— Что прикажете?
— Скажите в кухне, чтобы подавали мой второй завтрак, и скорее, потому что я умираю с голода. Да велите к трем часам заложить карету.
— Барин отправится на биржу?
— Да, ступайте.
Адель стояла неподвижная и безмолвная.
— Ну если вы до завтра будете смотреть на меня, что вам от этого прибудет? Или вы хотите заставить меня вас вывести за плечи? Повторяю, ступайте к священнику.
Адели нечего было возражать. Негодующая и вместе смущенная, она проговорила:
— Благодарю вас; я последую вашему совету.
И она удалилась.
Глава пятьдесят шестая
Священник должен быть сострадателен. — Канонисса. — Набожность. — Любопытство. — Какова духовная трапеза! — Пожалуйте в ризницу!
Адель направляется к священнику. «Если меня оттолкнут, — думает она, — ну так я себя не оттолкну, и если судьба все будет преследовать меня, вина будет не на моей стороне. Я испробую все средства спасения. По как приступить к этому священнику? В церковь я не хожу, он меня никогда не видал; еще, пожалуй, станет меня упрекать. Да и то сказать, не съест же! Это священник; они должны быть милостивы и человеколюбивы; религия повелевает им призревать всех. И притом, чего я прошу? Письмо, это так немного стоит. Нет, лучше умереть, чем опять идти к этому злому благотворителю…»
Продаваясь таким размышлениям, Адель подходит к дому священника; сторож указывает ей в конце двора крыльцо.
Адель направилась к нему и после долгого напрасного стучания толкнула дверь и вошла в залу, где на буфете разложены были разные пирожки и сласти. Кругом суетились и бегали туда и сюда несколько женщин.
— Вот так лучше.
— Нет, вот так.
— Вид превосходный.
— Что вы скажете о моей меренге[8]?
Все они так были озабочены, что Адель приблизилась, не будучи замеченной.
— Да посторонитесь, вы мешаете. Вот чуть было не изломали миндальное пирожное!
— А вы зачем здесь? — последовал вопрос.
— Вам что-нибудь нужно? — спросила канонисса, по-видимому, распоряжавшаяся всеми этими приготовлениями, — Машенька, спросите, что им угодно?
Девица Мария подошла к Адели.
— Что вы желаете?
— Я желала бы иметь честь переговорить с батюшкой.
— Если у вас что-нибудь очень нужное, вы можете сообщить мне; это все равно, как бы ему самому; я передам ему в точности. Быть может, это относительно какой-нибудь требы или но вашему личному делу?
— Мне нужно наедине поговорить с ним.
— Наедине?.. О! Но так не разговаривают с батюшкой.
— Напишите ему просьбу об аудиенции, и если он захочет принять вас, он вам ответит.
— Он ответит, но завтра уже будет поздно.
— Когда вы так спешите, то, мне кажется, можете поверить мне ваше дело.
— Я могу его передать только священнику.
— А, это другое дело, я не хочу допытываться. Если я вас спрашиваю об этом, то только в вашем же интересе… Коли у вас секреты, то храните их при себе; я слишком добра, принимая участие…