Армейская медицинская служба по-прежнему действовала с неослабным напряжением. Количество раненых, доставляемых в госпитали с линии огня, не уменьшалось, а в зените некоторых наступательных операций даже возрастало. Тем не менее эффективность работы военных медиков ощутимо повышалась, люди быстрее исцелялись от последствий ранений, все в большей пропорции, почти максимально возможной, возвращались в строй либо к труду. Этому способствовало многое, о чем шла речь выше, и в том числе последовательное улучшение условий работы госпиталей, совершенствование методов хирургического и консервативного лечения воинов, пострадавших в боях.
Медики нашего госпиталя, как и других лечебных учреждений фронта, работали днем и ночью. Они организовывали уход за ранеными, выводили их из состояния сепсиса, оперировали, лечили и эвакуировали в тыл. Политработники тоже систематически занимались с ранеными и военнослужащими эвакогоспиталя. Повышал свой идейно-политический уровень и руководящий состав — начальник госпиталя, его заместители и начальники отделений.
В марте 1943 года партийная организация госпиталя приняла меня кандидатом в члены ВКП(б). Это было знаменательное событие в моей жизни, и я почувствовал еще большую ответственность за порученное мне дело.
Преобразование административного здания на набережной Волги в многопрофильный военный госпиталь, обслуживаемый нашим коллективом, потребовало для реконструкции больших затрат, изрядных материальных средств и человеческого труда. Эти затраты возместились сторицей, по советской мерке, уже от одного того, как светлели лица раненых, подымался их дух, когда они, спустя считанные часы после боя, оказывались в уютных теплых палатах, с высокими, широкими окнами, которые к вечеру маскировались. Раненых размещали на удобных койках, они были вымыты, острижены, побриты, в свежем белье, накормлены и напоены, под внимательным наблюдением милых сестриц и сведущих врачей. Не раз мы слышали мимоходом в палатах в первые дни после приема раненых такие аттестации новому госпиталю: «Совсем как в кино!..» — из уст молодых, «Ну прямо сказка!..» — от тех, кто постарше. Для медиков это звучало словно благодарность в приказе.
Важен был, разумеется, не только эмоциональный фактор, хотя и его позитивную роль в лечении не стоит умалять, — важны были в общем счете все те возможности для комплексного исцеления от последствий огнестрельных поражений, широкие возможности, которые обеспечивали различное медицинское оборудование госпиталя, оказавшееся в нашем распоряжении, а также лекарства, питание, уход. Видные ученые-медики, не раз посещавшие эвакогоспиталь № 3829 на набережной Волги, отмечали хорошие условия, созданные здесь в трудное время для раненых, защитников нашей Родины. Особенно доволен был профессор В. Н. Шевкуненко, который тогда считал, что этот госпиталь ничуть не хуже ленинградских клиник мирного времени.
И все же чем дальше шло время, тем чаще врачи нашего госпиталя думали и поговаривали между собой о том, что пора бы расстаться с Калинином, хоть и стал он нам дорог, да перебраться поближе к действующим войскам, туда, где наш опыт и знания особенно требуются, и без промедлений. Мы называли такие настроения «пожарными». Они приобрели совсем жгучий накал после разгрома немецко-фашистских захватчиков в Курской битве и содействовавшей в какой-то мере этому разгрому совместной наступательной операции войск Западного и Калининского фронтов. Войска нашей зоны боевых действий, сковывая многочисленные фашистские дивизии, предназначавшиеся для участия в Курской битве, добились существенных успехов. Они прорвали оборону врага, насчитывавшую 4—5 укрепленных оборонительных полос на глубине до 130 километров, освободили ряд городов и населенных пунктов, нанесли врагу тяжелый урон в живой силе и боевой технике. 25 сентября красное знамя взвилось над Смоленском. Наступление Красной Армии продолжалось.
Естественно, это радовало нас и в то же время обостряло чувство неудовлетворенности нашим отставанием от жизни фронта, как мы тогда полагали. Понимая, что подталкивать начальство на войне не следует, я все же не выдержал и при более или менее удобном случае уведомил своего руководителя с фронтового эвакопункта о «наступательных тенденциях», владеющих госпитальными кадрами. Суть ответа, данного мне, сводилась к популярной украинской поговорке, которая рекомендует поперед батьки в пекло не лезть. Мне оставалось искать утешение в том, что мой шеф действительно годился мне по возрасту в отцы.
Вскоре, однако, он известил меня, что в силу определенных тактических соображений наш госпиталь вместе с рядом других решено перебазировать в Смоленск, куда он отправляется незамедлительно на рекогносцировку, и считает полезным, чтобы я отправился с ним.
На следующее утро мы выехали.
По дороге к Смоленску, неподалеку от Вязьмы, провалились с автомашиной сквозь полуразрушенный мост в небольшую, но весьма студеную речку. Когда вытягивали машину, появилось звено фашистских самолетов-истребителей. Все это не помешало моему начальнику М. И. Барсукову обстоятельно изложить в пути свои взгляды на предстоящую передислокацию, а мне внимательно выслушать их и мысленно охнуть. Основной тезис состоял в том, что у него есть на все свои принципы, своя, так сказать, метода. В данном случае предварительно делается рекогносцировка, определяются реальные возможности на месте и затем перебрасывается часть госпиталя, часть, повторил он со значением. Его метода основывается на принципе почкования. Из основного состава госпиталя выделяется, так сказать, отпочковывается какая-то часть людей с необходимым имуществом, перебрасывается на новое место. А уж затем, когда этот десант освоится и закрепится там, передислоцируется весь госпиталь.
Слушаю, пытаюсь представить себе, как справятся с таким переездом наш госпиталь и сотни других, предназначенных шаг в шаг сопутствовать войскам в наступлении, и смешно мне становится, и разбирает злость. Спрашиваю деликатно:
— А может, учитывая темпы и масштабы нынешних сражений, осуществить передислокацию госпиталя единым махом? Выберем, починим, сразу переедем…
И услышал в ответ снисходительное:
— Этот принцип отпочковывания выработан еще во время гражданской войны, и он себя полностью оправдал. Так и сделаем теперь.
Ну что ж, думаю, там видно будет, как-нибудь разберемся…
И вот Смоленск. На него, прославленного в веках, было больно смотреть тогда. Безбрежное скопище развалин, из которых как бы пытались вырваться к небу старые храмы и широко раскинувшиеся, посеребренные морозом древние крепостные стены. Уцелели считанные крупные здания, да и те в шрамах.
Вместе с оперативной группой фронтового эвакопункта, прибывшей накануне, осмотрели несколько зданий, более или менее пригодных для госпитальных нужд. Выбрали самое крупное, пятиэтажное, длиной в большой квартал, принадлежавшее педагогическому институту. Левую половину наше руководство отвело для эвакогоспиталя № 3829, правую — для его собрата под № 1502.
— Тесновато придется… — сказал кто-то.
— Ничего не поделаешь, сами видели смоленские возможности, — развел руками наш начальник. — В пединституте придется разместить три тысячи раненых: тысячу восемьсот — в хозяйстве товарища Царфиса, тысячу двести — в хозяйстве товарища Михайлова.
Что ж, стало быть, следовало тотчас браться за ремонт. В тот же день вызвал из Калинина нашу хозяйственную бригаду, которая должна была в короткий срок приспособить здание для приема раненых. Поджидая своих, прикинул, что требуется сделать вообще, что — в первую очередь, подготовил своего рода ремонтно-строительную программу. Насколько насыщена она была, можно судить хотя бы по тому, что в институтских помещениях не уцелело ни одного окна, были разрушены двери и местами стены, бездействовали отопление и водопровод, повреждена вся электропроводка. Но разводить руками было ни к чему, да и некогда. Снова все, кто был тут из нашего коллектива, ушли с головой в ремонтно-строительные хлопоты.
В первые же несколько дней закрыли окна — где фанерой, где железом, стекол хватило лишь для больших комнат, предназначавшихся раненым. Быстро пустили в ход электродвижок, окрещенный госпитальным людом, не без симпатии, Идеей Днепрогэса, протянули провода от него по всему корпусу. Стали расставлять повсюду печурки из железных бочек с длинными коленчатыми трубами. Полтора года назад мы сконструировали их в Калинине, они находились без дела на складе и вот теперь наконец пригодились. Наладили подвоз воды из Днепра, добыли бочки, кипятильники, бачки. Короче говоря, подгонка здания под госпитальные надобности шла полным ходом. Хозяйственники соседнего госпиталя, с которым мы делили институтский дом, делали, в свою очередь, что могли, не без нашего товарищеского содействия.
Мне пришлось вернуться в Калинин, где продолжалась повседневная работа эвакогоспиталя № 3829 и велась всесторонняя подготовка к завершению передислокации. Приехав из Смоленска, я тотчас ввел товарищей, партийный и медицинский актив, в курс событий, ознакомил с методом передислокации полковника М. И. Барсукова. Однако нам казалось, что перебраться на новое место надо сразу всем вместе, со всем хозяйством и тотчас развертывать работу. Двухэтапный переезд был отвергнут единодушно, так как мог усложнить и оттянуть развертывание госпиталя. Возможно, эта система и имела некий резон в специфических условиях давнего времени, но в нынешней обстановке не годилась. Однако, пока эта «метода» еще не стала приказом вышестоящего начальства, надо было принимать соответствующие меры.
Явился я к своему руководителю и доложил о ходе наших дел, из которых явствовало само собой, без лишних слов, что мы готовимся не к многоэтапной передислокации, а к разовой, одновременной для всех. Последовало сдержанное обещание подумать.
Ждем день, три, пять. Уже приехал начальник того госпиталя, которому предстояло разместиться здесь. Время подпирало, и я отправился на последний разговор с нашим руководителем, готовый в случае чего апеллировать в высшую фронтовую инстанцию. Позже я понял, что, наверное, товарищ, туго расстававшийся с навыками давних времен, за эти дни обстоятельно провентилировал на авторитетном для него уровне проблему «отпочкования» и убедился в ошибочности своих намерений. Меня он об этом, однако, не осведомил. Снова молча выслушал мои аргументы против многоэтапности перебазирования, затем сообщение о полной подготовленности коллектива к работе в Смоленске и, в связи с тем что первая очередь восстановительных работ в основном завершена, объявил: