ставшей жертвой фашистских налетов. Вражеские бомбардировщики нет-нет да и обрушивали свой смертоносный груз на нас, хотя и видели красные кресты. Осколок одной из бомб, сброшенных на прилегающий к лесу участок ХППГ № 138, ранил девушку в левое предплечье и застрял там. Она сразу же попала в руки врачей, ей ввели противостолбнячную сыворотку, наложили на рану съемную гипсовую шину, установили в палате неослабное медицинское наблюдение.
Советские военные медики добились многого в упорной борьбе против смерти, они умели удалять рассеченные пулеметной очередью сегменты кишечника или желудка, сохраняя жизнь раненым, побеждали шок и приостанавливали кровотечения, недавно считавшиеся гибельными, успешно оперировали на сердце и легких, на суставах и костях. Но еще не все и не всегда им было подвластно. И надо же случиться тому, что ранение Лены принесло с собой одно из таких немногих, наиболее опасных и трудно преодолимых заболеваний — столбняк.
Установив это, наши врачи сделали все, что только могла тогда медицина, для спасения «нашей дочки», как называли ее многие у нас — и медики и раненые. Неоднократно вводилась противостолбнячная сыворотка, дважды было сделано переливание крови. Но продолжительность судорог, сотрясавших сначала ее лицо, а потом все тело, неудержимо нарастала. Противостоять им было невозможно. Вот уже доподлинно — больше дня длился час…
Мы с ведущим хирургом Залманом Теодоровичем Талмудом опять подошли к кровати, на которой лежала Лена. Страшно было смотреть, как пронизывали ее судороги, интервалы между которыми все уменьшались. Чтобы облегчить ее муки, я взял на руки эту небольшую, хрупкую совсем еще девочку, по зову сердца приехавшую на фронт. Но ей уже не нужна была никакая помощь…
Все в госпитале тяжело переживали несчастье, постигшее молоденькую связистку, и мы все еще испытывали бессилие в борьбе с таким страшным врагом, как столбняк, уносившим многие жизни.
Но борьба за жизнь раненых продолжалась, в том числе и в палатках нашего «полевого подвижного». И победы опережали тут поражения, хотя каждая утрата была, конечно, невосполнимой.
В числе тяжелых операций, совершенных в те летние дни в ХППГ № 138, выделялась своей сложностью и, пожалуй, до некоторой степени спорностью резекция коленного сустава майору Андрею Михайловичу Григоренко. Он был доставлен к нам из медсанбата с ранением в правое колено и рекомендацией ампутировать поврежденную ногу. Я присутствовал тогда при приеме раненых, и мне бросилось в глаза, что Григоренко, несмотря на внешнюю ухоженность, производил впечатление тяжелораненого — был бледен, глаза блестели, лицо покрыто мелкими каплями пота. Температура у него оказалась около 40 градусов, пульс был учащенный.
Осмотрев ого, я убедился, что газовая гангрена тут ни при чем. Все же этот раненый чем-то тревожил меня. Пригласил ведущего хирурга З. Т. Талмуда, вместе осмотрели еще раз майора, ознакомились с рентгеновским снимком области ранения. Когда остались наедине, наш ведущий, известный ленинградский хирург, ученик знаменитого Ю. Ю. Джанелидзе, заметил, что рана инфицирована, в полости сустава находится гной, наружный мыщелок бедра поврежден, вдоль бедренной кости значительная трещина.
Исходя из своего опыта, Талмуд считал, что раненому показана ампутация. Он аргументировал это развивающимся сепсисом и тяжелым повреждением бедренной кости. Вынести такой приговор значило сделать человека инвалидом. Однако в сохранении ноги был большой риск. Но где его нет на войне?
Возникало много вопросов, а ответов было мало. И в этот момент я вспомнил подполковника, которого оперировал в 1942 году в эвакогоспитале № 3829, в Калинине, вскоре после показательных операций профессора С. С. Юдина, используя его методы. Общее состояние и характер огнестрельного ранения того раненого были почти аналогичны тем, что и у Григоренко. А ему очень помогла обширная резекция коленного сустава. Через неделю он почувствовал себя хорошо: температура стала нормальной, появился аппетит, начал двигать пальцами стопы, почти полностью исчезли боли. Вскоре был эвакуирован в тыл. Так в чем же дело, почему надо ампутировать ногу нашему майору?!
Когда я все это рассказал ведущему хирургу, он внимательно меня выслушал и сказал:
— Валяйте!
Для меня его одобрение было очень важно, тем более выраженное со студенческой, товарищеской непосредственностью, до того не ощущавшейся в наших отношениях. Прежде всего я был рад, что официально апробировано мое намерение предотвратить инвалидность человека. Кроме того, меня подбодрило одобрение крупного хирурга-ученого. Ну и, понятно, для меня было важно то, что в сложной ситуации я самостоятельно принял такое решение.
После выбора хирургической тактики я подошел к раненому и рассказал, как обстоят дела. Его чувства были понятны. Он сказал, что ему предлагали ампутацию в медсанбате, а он наотрез сказал «нет», решив держаться до последней возможности…
На операции все шло обычно. Подготовлено операционное поле. Сделал тексторовский, полулунный разрез, ниже коленной чашечки. Из полости сустава хлынул гной. Были вскрыты карманы в области жировых тел, удалены осколки наружного мыщелка бедра, спилены и выровнены концы обоих мыщелков и площадка больше-берцовой кости. Перевязаны кровоточащие сосуды и проведен туалет раны. Полость сустава была покрыта сульфидином с помощью юдинского распылителя, наложены три направляющих шва. Приступил к моделированию кокситной гипсовой повязки. Здесь же наладили переливание крови.
Когда раненый очнулся от наркоза, он прежде всего потянулся руками к правой ноге. И как же засияли его ввалившиеся глаза, когда он убедился, что «полный порядок в доме», как сам сказал тут же! Отличное настроение помогло ему в борьбе с сепсисом. Вечером температура продолжала быть высокой. Но общее состояние начало улучшаться. На вторые сутки температура снизилась, появился аппетит, наладился сон. С каждым днем здоровье Андрея Михайловича заметно улучшалось, и на 12-е сутки он был отправлен в тыл.
Четвертый год войны соединения нашего фронта начали в ожесточенных сражениях на подступах к оборонительным рубежам витебской группировки противника. Вскоре они были прорваны. Советские войска устремились вперед. Вдоль дорог все чаще попадались брошенные орудия гитлеровцев, исковерканные черные танки с большими белыми крестами по бокам. А впереди ждали такие же или еще более укрепленные узлы обороны, за которые надеялось зацепиться командование фашистских армий, охранявших пути в Прибалтику и Восточную Пруссию.
Вместе с нашими войсками двигались полковые медицинские пункты, оказывавшие первую помощь. На небольшом удалении от них следовали медицинские учреждения первой линии, и среди них ХППГ № 138. В новых районах боевых действий чаще встречались крупные населенные пункты, мы располагались в более или менее уцелевших зданиях, тотчас заполняя их своими заботами и бесконечными трудами.
Военно-полевая хирургия больше, чем какая бы то ни было иная сфера общей медицины, сопряжена с неожиданностями. Вдруг все может повиснуть на волоске, решает лишь инициатива и смелость хирурга да, конечно, милость случая. В этом еще раз убедила нас одна из операций, проведенных жарким июльским днем после взятия города Краславы.
Врач Т. М. Первенцева, возглавлявшая приемно-сортировочное отделение, сразу же вызвала ведущего хирурга, увидев на медицинской карточке (карточке передового района с красной полосой) раненого Морозова, молодого солдата, три восклицательных знака — сигнал наибольшей опасности. Наш многоопытный ведущий З. Т. Талмуд заподозрил проникающее ранение сердца. А после рентгеновского исследования, сделанного тотчас, счел, что плоский осколок прикрывает в толще мышцы полость левого желудочка сердца. Отсюда следовало, что при неудачном повороте раненого может возникнуть смертельное кровотечение. Стало быть, спасение в одном — в срочной операции.
Это было уже по второй половине дня, начавшегося для нас с рассветом. Талмуд изрядно устал, да и годы давали знать о себе. Пришел он ко мне и говорит:
— Товарищ майор, поступил молодой солдат с ранением сердца, попрошу вас прооперировать его, я буду помогать.
Это было так не похоже на нашего ведущего, всегда бравшего на себя самое трудное, что я, не удержавшись, спросил:
— Как вы себя чувствуете?..
— Неважно. — И добавил: — Прошу вас, пошли оперировать. — Был он бледен, понур.
— Может, отдохнете? Я попрошу Кеворкова…
— Что вы, что вы! Пошли…
Я внимательно посмотрел рентгеновский снимок, мысленно представил себе ход раневого канала. Потом с помощью переносного рентгена мы с Залманом Теодоровичем осмотрели на экране аппарата сердце раненого. Довольно четко было видно, как осколок размером примерно два на полтора сантиметра перемещается вверх и вниз в унисон с сокращением левого желудочка сердца. Сошлись во мнении, что этот осколок находится в толще мышечного массива желудочка, который обеспечивает артериальной кровью весь организм. Обсудили технику проведения операции, подготовили операционное поле, дали наркоз и приступили к осуществлению намеченного плана.
Прежде чем приступить к последовательному изложению хода этой операции, автор просит читателя учесть следующее: все, о чем идет речь ниже, свершилось, естественно, при предельном напряжении всех сил врача и его помощников, на том взлете энергии и чувств во имя спасения человека, когда самое невозможное представляется возможным — и нередко становится им. Так, как произошло и в этом случае.
А шло все в следующем порядке. Когда мы расширили узенький канал, через который осколок прорвался в сердце, и удалили прилегавшее к сердцу ребро, закровоточила внутренняя грудная артерия, поврежденная при ранении. Кровь брызнула мне в лицо, на маску. Мы с Талмудом, работавшим в качестве ассистента, быстро наложили зажимы на верхний и нижний концы этой артерии и перевязали ее. При осмотре раны натолкнулись на какую-то мягкую ткань, издававшую неприятный запах, удалили ее: это был кусочек одежды раненого.