[24]. Этот отрадный и многозначительный факт также явился крупным вкладом медиков в великое дело победы.
Но что же, собственно, питало эти неординарные успехи?
Если принять во внимание обилие беспримерных трудностей, выпавших на долю нашей военно-медицинской службы, а также огромный размах ее деятельности, да почти четырехлетнюю длительность Великой Отечественной войны, то прежде всего приходит на ум, что все решали правильная постановка дела, высокая организованность.
Чудеса без чудес
После капитуляции неприятеля мне пришлось принять в свое распоряжение госпитали для солдат и офицеров вермахта близ Мемеля. Они были в ужасном состоянии, как отмечалось выше, — сплошная антисанитария и бесчеловечность. Должен добавить, что, прежде чем можно было приступить к лечению несчастных, брошенных своими врачами и командирами, понадобилось потратить немало сил для расчистки этих авгиевых конюшен. И всем нам, как выяснилось позже, подумалось тогда об одном: не очень-то уж глубоки корни хваленой бюргерской аккуратности и распорядительности, вот до чего довели бездумная исполнительность и раболепное повиновение, веками вбивавшиеся в души немецких солдат, что-то совсем не видны рыцарские доблести, издавна приписывавшиеся прусскому офицерству и его последователям, если дипломированные доктора в крученых серебристых погонах, со всяческими бляхами и бляшками на мундирах, так нагло, при свете дня, надругались над своими соотечественниками, которые стали жертвами войны, затеянной их же фашистским государством, и над собственным профессиональным долгом, человеческим достоинством!..
Многое довелось повидать и пережить советским медикам за годы войны, но только не подобный распад личности, не такое коллективное самоуничтожение. Горячим летом 1941 года на Юго-Западном фронте, где я тогда служил, при отступлении наших войск сама земля, казалось, горела под ногами. А санитары и санинструкторы, рядовые советские парни и девушки, вытаскивали раненых с поля боя, тут же перевязывали и переправляли на медпункты или прямехонько в медсанбаты. И врачи и медсестры по всем правилам антисептики колдовали, что было сил, над пострадавшими, не давали им задерживаться «в гостях у смерти», как тогда говаривали, возвращали побыстрее к жизни.
Как ни усложняли неожиданные обстоятельства работу советских медиков, они в абсолютном большинстве продолжали действовать нормально в любых условиях.
Однажды, в июле 1941 года, когда нашему пункту медицинской помощи пришлось изрядно покочевать со сражающейся частью, мы вдруг обнаружили на очередном биваке, что кончаются медикаменты, бинты. Но только приладились кипятить старые бинты, побывавшие на раненых, да стали прикидывать, куда отправить людей за медикаментами, как из леса выкатился краснокрестный бежевый автобусик — и прямо к нам.
Бегу навстречу. Ведет машину лейтенант средних лет, с медицинскими знаками различия на петлицах.
— Сыворотки есть? — спрашиваю.
— Все имеется, — ответил он.
Лишь после того, как мы вдосталь пополнили свой фармацевтический арсенал, я сообразил, что впервые вижу этого лейтенанта. Оказалось, он из другой дивизии, о которой я не слышал, как и он — о нашей. Их сегодня вывели в тыл, на переформирование. Он узнал об этом в пути, возвращаясь с уцелевшей базы медикаментов. И подумал: зачем же отвозить такое добро в тыл?.. По голосу боя отыскал нас, чтобы затем догонять своих.
Поблагодарить его не успел, лишь крикнул вслед:
— Бывай, друг!..
— Бывай! — ответил он, разворачивая автобусик.
Ему, очевидно, и не требовалась моя благодарность. Судя по всему, для него, как и для всех нас тогда, жизненно необходимо было как можно активнее и плодотворнее участвовать во всенародной борьбе с захватчиками, беря на себя максимум в делах и в ответственности. Такое стремление я живо ощущал почти у всех, с кем привелось работать на войне. Вот это-то и составляло, по логике вещей, нерушимый фундамент нашей организованности, ее, так сказать, первичный элемент.
Но сколько он ни был прочен, ему, конечно, не было дано подменять стержень организованности — руководство. Оно осуществлялось непосредственно Главным военно-санитарным управлением при участии медицинских управлений фронтов и армий. Эта сфера деятельности военно-медицинской службы тоже обладала рядом отличительных черт, несвойственных такого рода службам всех других армий того периода.
Начать хотя бы с того, что руководство нашей службой на войне носило творческий характер, всемерно стимулировало неустанное совершенствование методов и средств лечения раненых и больных воинов, а также форм его организации. Кто-то из медицинских светил, побывавших в нашем госпитале в Смоленске примерно в середине войны, между делом сказал: «Наша военная медицинская служба мало-помалу превращается в крупнейший научно-исследовательский комплекс…» Сказал он это так, что не понять было — то ли в похвалу, то ли в осуждение. А мне подумалось: ну и что ж, со временем наука всюду переплетется с практикой. Но было не до диспутов.
Между тем организация работы наших военных медиков действительно давала определенные основания для такого заключения. Наиболее эффективная система медицинского обеспечения боевых действий войск в современных условиях, лечебно-эвакуационная, разработанная в СССР в преддверии Великой Отечественной войны, была затем, в ходе ее, завершена, усовершенствована, а главное, успешно внедрена и продолжала развиваться. Видные деятели медицины США, Англии и Канады, приезжавшие в СССР в июле 1943 года, не скрывали интереса к нововведениям советских медиков в уходе за ранеными, к нашей системе оказания им не просто специализированной, но и квалифицированной помощи. Нигде более не практиковались эвакуация раненых по назначению и лечение их по специальности, задуманные и освоенные у нас в боевой обстановке.
А как настойчиво и, я бы сказал, вдохновенно стимулировала система управления нашей военно-медицинской службой творческий рост ее основных кадров, в особенности неустанное оттачивание хирургического мастерства! Инспектора ГВСУ, которыми стали в войну многие крупнейшие ученые-медики, получившие высокие воинские звания, до генерал-лейтенантов медицинской службы включительно, периодически появлялись во фронтовых и армейских госпиталях как заботливые наставники. Они сердечно делились с военно-полевыми медиками своими безмерными знаниями и бесценным опытом, гражданской мудростью. Взыскательный контроль за качеством лечения, за каждой хирургической операцией неразрывно сочетался в военных госпиталях с разбором и обсуждением наиболее показательных примеров медицинской работы. И все главные хирурги, начиная с «самого главного» академика Н. Н. Бурденко и его заместителей, не уставали помогать младшим коллегам и словом, и примером, и поучительными образцами хирургического лечения.
Профессор А. В. Тафт, возглавлявший одно из хирургических отделений эвакогоспиталя № 3829 в Калинине, а до войны кафедру в Харьковском мединституте, сказал мне как-то, что в институте ему приходилось меньше заниматься педагогикой, чем в эвакогоспитале. И добавил с оттенком удивления:
— И это, знаете ли, не идет мне во вред! Н-да…
Такая педагогика высокого класса обращалась на пользу всем, и главное — раненым воинам.
Да не только старейшины военных медиков, по существу, вся советская медицина деятельно поддерживала и разжигала творческий дух в своих авангардных военно-полевых отрядах. Не без заботы ГВСУ, конечно, «советские врачи на всем протяжении Великой Отечественной войны, — отмечается в «Опыте советской медицины», — наряду с уже известными и постоянно применяемыми методами и средствами хирургического лечения, широко пользовались разработанными советскими учеными новыми методами диагностики и терапии, в частности новыми методами хирургической помощи при различных боевых травмах и новыми модификациями ранее производившихся оперативных вмешательств. Все эффективные, дававшие благоприятные результаты, новые методы диагностики и терапии немедленно становились достоянием всех лечебных учреждений армии»[25].
Первейшей предпосылкой эффективных действий военно-медицинской службы являлся заблаговременный маневр полевыми медицинскими учреждениями. А он требовал от медицинских начальников быть ежечасно в курсе боевой обстановки, получать сведения о динамике боя, операции. Поэтому приказом наркома обороны от 10 сентября 1942 года командиры всех степеней обязывались систематически и своевременно ориентировать медицинских начальников об изменении боевой обстановки.
Среди того, что способствовало совершению советскими военными медиками чудес без чудес, необходимо назвать демократический характер управления их боевым трудом. В должной мере используя действенность воинских порядков и приказов, наши медицинские начальники всех рангов в то же время делали ставку прежде всего на добрую волю, высокую сознательность подчиненных. Взаимное доверие и уважение было нормой служебных взаимоотношений, что не исключало, понятно, систематического контроля исполнения, являвшегося правилом, и гласного разбора допущенных ошибок, упущений как урока для всех.
В создании такой благоприятной рабочей атмосферы в многочисленных госпиталях и других разнообразных организациях военно-медицинской службы велика была роль ее руководства, тон тут задавало Главное военно-санитарное управление. Мы регулярно получали новейшую медицинскую литературу, инструкции о применении новых средств и методов лечения. А также, хотя и не в точно обозначенные сроки, ибо все зависело от хода дел, поступали к нам на места служебные письма начальника ГВСУ генерал-полковника медицинской службы Е. И. Смирнова, в которых со всей откровенностью, дозволенной военным временем, прямо, точно и неизменно с уважением к читателю трактовались самые насущные и острые вопросы деятельности военных медиков.