Внедрялась и действовала новая структура медицинской службы, создававшаяся с учетом опыта советских войск. Предельно приближенная к полю боя, она строилась на четком взаимодействии различных звеньев квалифицированной медицинской помощи воинам, звеньев, образующих в общей сложности единую лечебно-эвакуационную систему. Одним из ярких выражений жизненности и динамичности этой системы явилась огромная по масштабам эвакуация военных госпиталей из районов, которым непосредственно угрожал враг. Лишь за июнь и июль отбыли в глубокий тыл 139 госпиталей на 57 337 коек со всеми своими ранеными и персоналом. В целом до 20 декабря 1941 года было перевезено в глубь страны 395 635 госпитальных коек[3], в том числе 500 коек нашего эвакогоспиталя. А в предвидении наступательных операций Красной Армии осуществлялось обратное движение учреждений медицинской помощи воинам, так называемая реэвакуация, с той же четкостью и размахом.
Между тем специализированное лечение раненых, так называемая эвакуация по назначению, с четким адресом, не сразу получило должное развитие. Известно, что, чем раньше попадает пациент к врачу, целеустремленно работающему как раз в сфере преодоления его недуга, тем лучше для обоих: быстрее поправляется раненый или больной, быстрее и глубже оттачивается мастерство врача. Вот почему мы обрадовались, когда нам сообщили перед отъездом в Калинин, что госпитальная база фронта будет специализирована. Как мы потом узнали, у каждого из 55 военных госпиталей, дислоцировавшихся там в январе 1942 года, уже был свой медицинский профиль. Лечение наиболее частых ранений велось в ряде однотипных лечебных учреждений: огнестрельными ранениями рук и ног занимались 20 госпиталей, грудной клетки — 14, черепа и позвоночника — 8, органов брюшной полости — 4. Во всех госпиталях создавали так называемые «палаты-миксты», то есть палаты для тех, кто страдал одновременно от нескольких ранений и различных болезней. Везде действовали также отделения для раненых со столбняком и газовой гангреной, где шла борьба против этих коварных и опасных осложнений, не терпящих малейшего промедления с лечением. Наконец, существовал специальный сортировочный эвакогоспиталь № 2749 под руководством майора медицинской службы Г. М. Дроздова, принимавший раненых на вокзале и распределявший затем по госпиталям соответственно с характером повреждения и недуга. При тяжелом состоянии раненых, не допускавшем дальнейшей перевозки, их оставляли на первоначальное лечение у наших «лейб-сортировщиков», как мы называли своих коллег из этого эвакогоспиталя.
Ученый медицинский совет при начальнике Главного военно-санитарного управления Вооруженных Сил СССР одобрил организацию специализированных госпиталей для раненых лишь на своем 4-м пленуме в 1942 году. Стало быть, практика опередила на этот раз теорию, и медикам Калининского фронта довелось первыми проторить дорогу ценному и важному начинанию в армейской медицинской службе.
В пути к городу на Волге среди наших врачей только и было разговоров, как пойдет дело на новом месте. Чувствовалось, что госпитальный персонал устал от непрошеной передышки и с нетерпением ждет работы.
А поезд шел медленно. Стояли лютые морозы, перемежавшиеся вьюгами и буйными снегопадами. Путейцы трудились не покладая рук. Наконец 1 января 1942 года эшелон прибыл в Калинин.
В освобожденном Калинине
На перроне нас ждал военврач 2-го ранга А. В. Кориневский, представлявший фронтовой эвакопункт № 165, которому теперь мы были подчинены. Пригласив руководство госпиталя в свое служебное помещение в здании вокзала, он сказал:
— Темп, темп, темп — вот что от вас требуется!
И строго взглянул на меня поверх своих очков, как глядит профессор во время экзаменов на незадачливого студента. А потом четко изложил программу действий:
— Во-первых, весь личный состав должен немедленно покинуть поезд и временно разместиться на эвакопункте, так как вагоны нужны для военно-санитарного поезда. Во-вторых, имущество перегрузить на автотранспорт госпиталя и санитарный транспорт эвакопункта: не исключена возможность воздушного налета. В-третьих, для госпиталя № 3420 предоставляются корпуса Калининской областной больницы, у которых более или менее сохранились стены и крыша. Все остальное восстановить в темпе своими силами. К исходу 2 января госпиталь должен быть готов принять раненых. Не исключено, что тяжелораненые поступят к вам уже завтра утром. Все ясно?
— Так точно, товарищ военврач 2-го ранга! — отчеканил я.
Отправились в город. Он был для меня первым из освобожденных советских городов, и потому, наверное, так остро отозвались во мне его изуродованные черты. Всюду руины — следы пожарищ и взрывов. Я не видел ни одного целого здания. При отступлении фашисты с помощью специальных команд минеров и поджигателей уничтожили не только предприятия, административные здания, памятники архитектуры, но и жилые дома. На пепелищах то здесь, то там нас сиротливо встречали русские печи с высокими трубами. Фашисты оставили памятники своего варварства. Мы остановились у огромных руин из кирпича и щебня. Оказалось, это все, что осталось от здания драматического театра. С болью смотрел я и на пятиэтажное здание педагогического института: крыша сорвана, окна выбиты, проломы в стенах, из первого этажа несет смрадом, гитлеровцы превратили его в конюшню и в сортир заодно.
— Какая мерзость! — вырвалось у меня.
А командир одной из частей, пробиравшийся вместе с нами по лабиринту развалин, усмехнулся:
— Боясь окружения, генерал-полковник Штраус, командовавший стоявшей здесь 9-й армией, лихо драпанул с остатками своих дивизий в ночь на 16 декабря, бросив множество военной техники и личных вещей. Но нагадить они все же успели. Это они умеют.
Корпуса областной больницы, отведенные нашему госпиталю, показались снаружи не так сильно изуродованными, как другие здания. Правда, мы поскучнели, рассмотрев их изнутри, когда договаривались, кому что делать: всякой работы тут требовалось слишком много — и для столяров, и для маляров, и для каменщиков, и для электриков, словом, для всего персонала госпиталя. Поскольку больше рассчитывать было не на кого, каждый из нас становился мастером на все руки. Установив очередность восстановительных работ, мы распределили по объектам наличные силы и взялись за дело, благо подручных материалов да инструмента хватало.
И вот застучали молотки и топоры, зажужжали пилы и рубанки. Кирпичными заплатами прикрывали пробоины от снарядов, в пустые глазницы окон вставляли стекла, частично — фанеру и листы жести. Заодно создавали отопительную «систему», состоявшую из металлических бочек, превращенных в печки, и труб, выведенных в окна. Работали напряженно все — санитары и технический персонал, врачи и сестры.
Когда стемнело, пустили движок — загорелись электрические лампочки. При свете дело пошло еще веселей. Работали целую ночь. С главным в ремонте справились — от зимы укрылись. Как и наметили, первыми восстановили помещения для приемно-сортировочного отделения и для перевязочной. Тем временем подвозили госпитальное имущество: мебель, аппаратуру, инструменты, медикаменты. Всё стали аккуратно расставлять. В палаты вносили кровати и тумбочки, женщины застилали постели, наводили порядок. Быстро появились посты для медсестер, ординаторские для врачей, кабинеты для начальников отделений.
Утром в стороне, где находился вокзал, послышались гул самолетов, стрельба зениток. Небо усеялось десятками облачков от разрывов снарядов. Затем все стихло. Вскоре появились наши хозяйственники с последними грузами, остававшимися на вокзальной площади. Возбужденно, с радостно блестевшими глазами они рассказывали, как зенитчики сбили фашистский бомбардировщик Ю-87, остальных воздушных разбойников обратили в бегство, не дав им сбросить ни одной бомбы. А следом за ними погнался наш «ястребок».
Во второй половине дня началось массовое поступление раненых. Санитарная летучка привезла их с фронта на станцию, где уже ждали госпитальные автомашины. Несколько автобусов доставили раненых к нам прямо из действующих частей. Быстро, но без сутолоки, осторожно и мягко, чтобы никому не причинить добавочной боли, вносили мы их в госпиталь. Мне вспомнилось, что вот так же мы принимали раненых в Черкассах. Только тогда царил летний зной и у многих раненых были тяжелые осложнения, вызванные гнойной инфекцией. Теперь зима и таких осложнений меньше, но зато тяжелые отморожения, чаще всего — пальцев рук и ног. И это несмотря на то, что все наши воины хорошо обеспечены зимней одеждой и обувью.
Раненых привозили с лечебными карточками передового района, то есть линии огня. Красные полосы на них сигнализировали о том, что наложены жгуты, преимущественно на бедра, для остановки кровотечения. Бывали отметки о подозрении на газовую гангрену и столбняк. Значительная часть поступивших страдала комбинированными ранениями в сочетании с начавшимися бронхитами, пневмониями, обострениями гастрита, язвы желудка и другими внутренними болезнями. Такими ранеными занимался доцент А. Л. Михнев, начальник терапевтического отделения. Он знал и умел многое, больные сразу чувствовали это и тянулись к нему.
Еще не все госпитали обосновались на фронтовой базе в Калинине, поэтому вопросы специального лечения нам приходилось решать пока своими силами.
Тем временем в приемно-сортировочном отделении продолжался прием раненых. Они так истомились, что многие мигом засыпали, все равно где — на полу, на носилках, усевшись на стулья или скамьи. Спать им еще нельзя было: предстояли врачебные осмотры, лекарственные инъекции, хирургические процедуры. Пока же появились няни с подносами и угощали горячим сладким чаем, хлебом и мясными консервами, банка на двоих, — пищевой блок еще отлаживался. Многим давали портвейн в лечебных дозах, а кое-кому — по 100 граммов разведенного спирта.
Отогревшись в тепле госпитального дома, в окружении приветливых, заботливых людей, да еще перекусив вдобавок, раненые разговорились. По обыкновению пошли вопросы к политруку И. И. Александрову, которого узнавали всегда не столько по кубикам, обозначавшим его воинское звание, сколько по глазам, всей повадке, проникнутой отеческим вниманием. Его спрашивали о делах на фронтах, прежде всего о наступлении наших войск, о тыловых новостях, о том, когда придут письма, о многом другом. Раненые вспоминали о пережитом на передовой, с благодарностью и восхищением говорили как о героях о санитарах, вытащивших их с поля боя, о санинструкторах, оказавших им первую помощь и доставивших их, где на себе, где на попутном транспорте, в ближайшие батальонный и полковой медицинские пункты.