койствии ходили легенды, оно вошло в поговорки: «Спокойный, как Кутузов». Но однажды на уроке истории он разволновался.
– Кутузов, к доске, – вызвала Вера Петровна. – Расскажи нам о Наполеоне и Кутузове.
«Наверно, о папе», – подумал Женя.
– Мой папа очень любит наполеон, – спокойно начал Женя, – но ему вредно сладкое и жирное, потому что…
– При чём здесь твой папа? – спросила Вера Петровна.
«Наверно, о дяде Славе», – подумал Женя.
– Дядя Слава, – спокойно начал Женя, – не любит наполеон, он вообще не ест сладкого, потому что…
– Меня это не интересует, – сказала Вера Петровна.
Дело не в том, что Женя боялся получить очередную двойку, дело – в принципе: этот урок он знал!
«Может быть, о брате?!»
– Моему брату Коле нельзя ещё есть наполеон! Ему всего два месяца! Он пьёт только молоко!
– Садись, два, – сказала Вера Петровна.
– Это – несправедливо! – возмутился Женя. – Можете проверить!
Справедливо это или несправедливо – трудно разобраться. С тех пор Женя стал какой-то нервный, и все стали говорить: «Нервный, как Кутузов». Получилась такая новая поговорка.
Настоящий отличник
Однажды после школы Зубов, Кулаков, Сереберцева и Гаврилов пришли на рынок – торговать.
У Гаврилова было маленькое зелёное яблоко, у Сереберцевой была большая жёлтая груша, у Зубова была варёная каша в баночке, у Кулакова ничего не было.
У Гаврилова был бутерброд с сыром. У Сереберцевой не было бутерброда с колбасой (съела – нужны были силы на физкультуре). Зубов кашу продавать стеснялся. Кулаков пришёл за компанию.
– Яблоко, яблоко! – кричал Гаврилов.
– Груша, груша! – кричала Сереберцева.
– Каша, – шёпотом говорил Зубов.
Кулаков молчал.
– Сколько стоит яблоко? – спросила бабушка.
– Десять, – сказал Гаврилов.
– Ого! – сказала бабушка. – Оно такое маленькое, зелёное и червивое.
– Потому что без химии, – сказал Гаврилов.
– Три, – стала торговаться бабушка.
– Пять, – согласился Гаврилов.
– Сколько стоит груша? – спросила бабушка.
– Десять, – сказала Сереберцева.
– Ого! – сказала бабушка. – Она большая и жёлтая, значит, с химией.
– Может, тогда пять? – робко сказала Сереберцева.
– Три, – согласилась бабушка.
А Зубов кашу не продал, потому что к нему никто не подошёл, и в конце концов он проголодался и сам её съел.
А Кулаков напробовался квашеной капусты и солёных огурцов и теперь хотел пить.
Потом Гаврилов, Сереберцева, Зубов и Кулаков пошли домой, и Гаврилов сказал:
– Вот видите, в школе Сереберцева получает пятёрки, а я – тройки, а в жизни наоборот. Так кто из нас настоящий отличник?
– Да, – согласился Зубов, – настоящий – Гаврилов.
– И я так думаю, – сказал Кулаков.
Чудо
– Здравствуйте, дети! Сейчас произойдёт чудо. Сейчас я сяду за рояль, и вы услышите журчание ручейка, шёпот листвы и т. п. Ну как, слышали? Отвечаем хором.
– Да, прям как настоящие!
– Кулаков, ты тоже слышал?
– Вера Петровна, я слышал, как Коробкин прошептал Клеточкиной: «Клетка, я тебя люблю».
– А она?
– А она сказала: «Я люблю Уткина». И ещё…
– Хорошо, Кулаков, садись. Уткин, ты любишь Клеточкину?
– Нет, я люблю Ручкину, а Ручкина любит Полотенцева, а Полотенцев любит Корзинкину, а Корзинкина любит Мячикова, а Мячиков…
– Стоп, Уточкин. Хватит! Мне надо подумать, как дальше вести урок.
– Если можно, Вера Петровна, что-нибудь металлическое, для души. А то мы очень сильно страдаем.
– Ну хорошо. Сейчас произойдёт чудо. Сейчас я сяду за рояль, и вы услышите грохот скатывающейся с лестницы нержавеющей кастрюли. Слышите?
– Да, Вера Петровна, в кайф.
Дядя
На стене в кабинете русского языка между портретом Петра Ивановича Карпова, дедушки Веры Петровны, и портретом Ивана Васильевича Соколова, её двоюродного брата, появился портрет неизвестного мужчины без бороды.
– Это – Пушкин, – сказала Вера Петровна, – поэт.
– А кем он вам приходится? – спросил Кулаков. – Что-то он на вас не похож.
– Правильно, – согласилась Вера Петровна. – Он мне не родственник.
В классе послышалось взволнованное перешёптывание.
– Тогда его надо повесить в коридоре, там, где висят портреты ваших знакомых, – сказала Сереберцева. – Или в конце класса – между сестрой вашего мужа и её старшей дочерью Дашей.
Вера Петровна улыбнулась и машинально поставила Сереберцевой пятёрку в журнал.
– Нет, ребята, – сказала она, – вы не правы. Если бы не Александр Сергеевич Пушкин, неизвестно, что бы со мной сейчас было. Может быть, я была бы фальшивомонетчицей. Благодаря Пушкину я полюбила литературу и стала учительницей. Поэтому он мне тоже как родственник – как дядя.
– Тогда его надо повесить вон там – между окнами, рядом с вашим дядей Славой, – сказал Зубов.
– Пожалуй, – задумалась Вера Петровна. – Пожалуй, Зубов, ты прав.
Она пододвинула стол и полезла перевешивать портрет Александра Сергеевича.
19 октября (воскресенье)
ИНТЕРЕСНОЕ БЫЛО, НО ЭТО СЕКРЕТ.
Штраус Кузнецов
Сергей Сергеевич очень любил музыку, особенно вальсы Штрауса. Он даже сына назвал Штраусом, в честь Штрауса. И получился – Штраус Сергеевич Кузнецов.
– Страус, страус, – дразнили во дворе Кузнецова.
И у Кузнецова развился «комплекс страуса». Он стал очень быстро бегать и мог головой воткнуться в асфальт.
В конце концов Кузнецов сам запутался – страус он или человек. Его потянуло в Австралию.
– Ты не страус, а Штраус, – старался внушить папа. – Первая «ша», понимаешь?
Но папа был один, а ребят во дворе много, и их внушение было сильнее.
Когда у Кузнецова на указательном пальце правой руки выросло перо и ему стало неудобно держать вилку, папа по-настоящему испугался и повёл Штрауса к врачу.
– На что жалуетесь? – спросил врач, не поднимая головы.
– Да вот, – смущаясь сказал папа, – я в честь венского композитора назвал сына Штраусом, а ребята во дворе…
– Все понятно, – перебил врач, – дальше можете не рассказывать. Вчера в этом кабинете взорвался мальчик, которого в честь немецкого композитора родители назвали Бах.
– Что же делать? – растерялся папа.
– Радоваться, что вам повезло, – сказал врач, не поднимая головы. – Ведь есть ещё Глюк и этот… кажется, Пендель.
Пушкину
Школьники окружили памятник. Учительница громким и торжественным голосом задала вопрос:
– Ребята, кому этот памятник?!
– Пушкину! – дружно ответили ребята.
– Правильно, – сказала учительница. – Молодцы!
– Надо же, – удивился стоящий рядом старичок. – Какие замечательные культурные дети! Какой это класс?
– Второй «Б», – ответила учительница. – А я их классный руководитель – Вера Петровна.
– Очень приятно, – улыбнулся старичок. – А что вы делаете сегодня вечером?
– Пушкину! – дружно ответили ребята.
– Да, да, Пушкину, – улыбнулся старичок, – Александру Сергеевичу:
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми…
– Пушкину! – дружно ответили ребята.
– Опять, – раздражённо сказала учительница, достала из сумочки пульт и потрясла им в воздухе. – Батарейки сели.
– Пушкину! – дружно ответили ребята.
– Ну-ка, дайте я попробую, – сказал старичок. – У меня дома такая же история с телевизором.
Он взял пульт, постучал им по коленке, подул на кнопки, вплотную поднёс к голове самого высокого школьника и нажал на «Power».
– Подождём, – улыбнулся старичок, – но, по-моему, всё о’кей.
– Пешкову! – дружно ответили ребята.
– А может быть, дело не в пульте? – растерялся старичок. – Может быть, это какой-то вирус?
– Придётся тащиться в сервис, – рассердилась учительница. – Я в этом ничего не понимаю.
– Не сердитесь, – сказал старичок. – Дети есть дети. Вспомните себя в их возрасте.
Вера Петровна усмехнулась. Она вспомнила, как пятьдесят лет назад – во втором классе – они с Элкой делали подкоп под ювелирный завод.
С 22‑го по 31 октября – страницы куда-то пропали.
Наша надежда
Надо уточнять
Жил-был Коля, которого все называли не просто Коля, а очень способный мальчик Коля, а самые близкие родственники называли его «наша надежда».
Однажды Коля сказал:
– Хоть бы что-нибудь вкусное, сладкое с неба упало.
И ему на голову свалился торт.
– Да не так, – обиделся Коля, – я же не просил на голову, я просил на стол.
Но переделать уже было ничего нельзя, и пришлось Коле есть этот торт столовой ложкой прямо со своей головы и запивать чаем.
«Ладно, – думал Коля, – в следующий раз обязательно буду уточнять».
Ещё восемь желаний
Как-то раз Коля загадал желание: «Вот если я сейчас съем эту шоколадку за два укуса, то родители мне подарят на день рождения собаку».
Загадал Коля и съел спокойненько шоколадку. Ему было не тяжело.
А когда наступил день рождения, родители подарили плюшевую собачку.
– О горе мне, горе! – закричал Коля и схватил себя за волосы (не сильно). – Надо было сказать, что живую! Как же я не догадался?! Балбес!
Но было уже поздно – 10 часов вечера, и Коля взял свою плюшевую собачку, положил под подушку и лёг спать.
Перед сном он ещё (вместо того чтобы почистить зубы) съел две карамели, клубничный мармелад, пастилу… И загадал восемь желаний.
Какие люди!
Стоило Коле сказать или подумать: «Хоть бы мне позвонил директор булочной», как тут же раздавался звонок и директор ласковым голосом приглашал Колю в гости.