, который был уверен в своих силах и не считал никакого противника себе равным. Здесь, как говорится, развернулся поединок Ахилла и Мемнона[465]: Кв. Помпей Нигер, римский всадник из Италики[466], выступил из наших рядов на бой. Поскольку ярость Антистия мысли всех обратила от трудов к зрелищу, строи смешались: ведь столь сомнительной была победа какого-либо бойца, что казалось, только гибель обоих прекратит битву. Так страстно и жарко каждая сторона желала победы своему. Когда жаждущие доблести спустились на равнину и стали видны их щиты, покрытые блестящими похвальными знаками, их битва определенно кончилась бы, если бы вскоре легкая пехота ради охраны лагеря не появилась недалеко от нашего лагеря. Поскольку наши всадники отступили и вернулись к лагерю, противники стали с жаром их преследовать. Они же все, подняв крик, напали на врага. А когда враги, устрашенные этой атакой, обратились в бегство и многих потеряли, всадники вернулись в свой лагерь.
26. Цезарь за доблесть дал Кассианской турме 13 тысяч сестерциев, префекту — пять золотых ожерелий, легкой пехоте — 10 тысяч сестерциев. В тот же день А. Бебий, Г. Флавий и А. Требеллий, римские всадники из Асты[467], покрытые серебром, перебежали к Цезарю. Они сообщили, что все римские всадники, находившиеся в лагере Помпея, составили заговор, чтобы его предать; по доносу раба они были схвачены, и лишь они трое избежали ареста и перебежали. В тот же день было перехвачено письмо Гн. Помпея урсаонцам[468]: «Хотя до сих пор из-за нашего счастья мы отбивали врагов, но, если бы могли их вывести на равнину, война закончилась бы раньше, чем вы думаете. Но они не осмеливаются вывести в поле войско, состоящее из новобранцев, и ведут войну с нашими гарнизонами: ведь они осаждают отдельные общины и оттуда получают себе продовольствие. Поэтому я буду сохранять за нашей партией общины и вскоре закончу войну. Я намерен послать к вам когорты. Ведь лишенные нашего продовольствия, они неминуемо обратятся к сражению».
27. Через некоторое время, когда наши случайно разбрелись, было убито несколько всадников, рубивших деревья в оливковой роще. Тогда же перебежали рабы, которые сообщили, что на третий день мартовских нон[469] произошло большое сражение у Сориции и был большой страх и что Аттий Вар[470] защищает крепости в округе. В этот же день Помпей двинул войска и остановился напротив Гиспалиса[471] в оливковой роще. Прежде чем Цезарь двинулся туда же, стала видна луна около шестого часа. Двинувшись к Укуби, Помпей приказал сжечь укрепление, которое он оставлял, и, сжигая город, он ушел в большой лагерь. Когда через некоторое время Цезарь начал завоевывать город Вентиспон, тот сдался, и Цезарь двинулся в Карруку и установил свой лагерь напротив лагеря Помпея. Помпей сжег город, который закрыл перед ним ворота. Воин, который в лагере убил своего брата, был захвачен нашими и забит дубинами. Двинувшись отсюда, Цезарь прибыл на равнину Мунды[472] и разбил свой лагерь напротив помпеянского.
28. На следующий день, когда Цезарь двинулся дальше, он узнал от своих разведчиков, что Помпей с третьей стражи стоит в строю[473]. Услышав это, он выдвинул вперед знамя. Ведь Помпей потому вывел войска, что еще до этого писал своим сторонникам в общине Урсон, что Цезарь не хочет выйти в долину, потому что большая часть его войска состоит из новобранцев. Этим письмом он весьма укрепил мысли горожан. Полагаясь на это мнение, Помпей считал, что он может делать все. Он защищался и природой этого места, и укреплениями города: ведь вся эта местность, как мы говорили выше, была покрыта великолепными холмами, и их не разделяла никакая равнина.
29. Но у меня нет никакого резона умолчать о том, что произошло в это время. Между обоими лагерями располагалась равнина приблизительно в пять миль, так что вспомогательные войска Помпея защищались и городом, расположенным на возвышении, и природой этого места. Начинаясь отсюда, равнина вблизи выравнивалась, а подход к ней пересекался рекой, которая делала доступ к ней очень неудобным: ведь, проходя по обрывистой и болотистой местности, она текла вправо. И Цезарь, увидев прямой строй, не сомневался, что нельзя двигаться прямо через центр равнины для боя с врагом. И это все понимали. К этому прибавлялось, что место хорошо подходило для конницы, что день был солнечным и безоблачным, так что казалось, что и время избрано бессмертными богами для сражения. Наши радовались, но некоторые и боялись, ибо в этом месте решались дело и судьба всех, так что сомневались, как бы дело не рухнуло в течение часа. И вот наши двигаются в сражение, и мы считаем, что противники сделают то же самое. Но те не решились двинуться далее чем на милю от укреплений города, близ стены которого они решили сражаться. Итак, наши идут вперед. Между тем характер местности требовал от противника, чтобы и он при таких условиях стремился к победе. Однако враги не отказались от своего решения, и не спустились с возвышенности, и не отошли от города. Когда наши твердым шагом приблизились к ручью, противники не перестали сопротивляться на неровном месте.
30. Их строй состоял из 13 легионов, по бокам которых находилась конница с шестью тысячами легких пехотинцев и почти таким же количеством вспомогательных войск. Наши войска насчитывали 80 когорт[474] и восемь тысяч всадников. И вот когда наши приблизились к неровному месту на краю равнины, стало казаться, что превосходство на стороне врага, ибо возникла опасность, как бы он жестоко не ударил с высоты. Когда Цезарь это заметил, то, боясь, как бы по его вине не случилось что-либо плохое, приказал остановиться. Когда этот приказ достиг ушей людей, они приняли его тяжело и враждебно, считая, что Цезарь помешал им завершить сражение. Эта задержка взбодрила врагов, ибо они сочли, что войска Цезаря боятся вступить в сражение. Так возгордившись, они захватили неровное место, что доставило нашим еще большую опасность. Воины десятого легиона заняли свое место на правом фланге, левый фланг заняли третий и пятый легионы, а также вспомогательные войска и конница. При большом крике началось сражение.
31. Хотя наши превосходили врагов доблестью, те, однако, защищались с возвышенного места, и огромный крик стоял с двух сторон. Потоком неслись метательные копья, так что наши уже почти не верили в победу: ведь стычка и крик, с каким сталкивались враги, были одинаковы при атаке. В обоих рядах, поскольку и те и другие проявили равное рвение к битве, нагромоздились пилумы и погибло множество противников. Как мы говорили, правый фланг держал десятый легион. Хотя его воинов было немного, они своей большой доблестью внушали врагам страх и так решительно начали их теснить, что те для подкрепления начали переводить свой легион на наш правый фланг, чтобы наши не охватили их сбоку. Как только стало производиться это движение, конница Цезаря начала теснить левое крыло. И с такой доблестью началось сражение, что не было места в строю для помощи. И когда с обеих сторон раздался крик и шум мечей зазвенел в ушах, неопытные души охватил страх. Как сказал Энний, «нога давилась ногой, и оружие терлось об оружие». И врагов, неистово сражающихся, наши начали отодвигать. Помощью им был город. И вот в самые Либералии[475] рассеянные и обращенные в бегство, враги не остались в живых, кроме тех, кто бежал в то место, откуда они вышли. В этом сражении погибло с их стороны около 30 тысяч человек. Погибли Лабиен и Аттий Вар, которым были устроены похороны. Погибло до трех тысяч римских всадников, частью из города, частью из провинции. Наши потеряли до трех тысяч человек, частью пехотинцев, частью всадников, раненых было до 500. У противника было отнято 13 орлов, значки и фасции[476], а кроме того, было захвачено 17 военачальников. Таков был исход дела.
32. Когда в результате этого бегства помпеянцы составили себе оплот в виде города Мунды, наши были вынуждены окружить его валами. Вместо дерна были нагромождены оружие врагов и их трупы, вместо вала — щиты и пилумы, а сверх того — убитые, мечи, кинжалы, головы врагов, и все было повернуто к городу на страх врагам, которые и знаки доблести увидели, и были окружены валом. Так галлы[477] начинают нападать на город, будучи окруженными трупами врагов, нанизанными на копья и дротики. Молодой Валерий[478] с немногими всадниками бежал из этого сражения в Кордубу и сообщил о случившемся Сексту Помпею, находившемуся в Кордубе. А тот, узнав о сражении, распределил все деньги, которые имел с собой, между всадниками и сказал горожанам, чтобы они отправились к Цезарю просить мира. Сам же он во вторую стражу ушел из города[479]. Гней же Помпей устремился к своему флоту в Картею[480], которая отстояла от Кордубы на 170 миль. Когда он прибыл к восьмому милевому столбу, П. Кальвиций, который до этого стоял во главе лагеря Помпея, послал к нему вестника с такими словами: если он нездоров, то пусть пошлет носилки, на которых будет можно внести его в город. Когда письмо было послано, Помпей был внесен в Картею. Сторонники его партии сошлись в дом, куда его внесли (они считали, что пришли тайно), чтобы узнать о войне и что он хочет. Когда их сошлось много, Помпей отдался под их покровительство.