30 декабря – это последние и самые нервные поиски посуды под праздничные блюда. Если в течение года у тебя хотя бы раз видели миску, это означало, что, минимум, человек пять попросят ее 30-го, а некоторые вернутся еще и 31-го в слабой надежде, что она тебе не понадобилась…
31 декабря. Вся зона живет надвигающимся праздником. По телевизору смотрят новогодние программы, люди суетятся в «чайной» (единственном месте в секторе, где есть розетки). Очень многие стараются помыться, чтобы встретить Новый год чистыми. Уборщики по пять раз в час выносят мусор, поскольку ведра заполняются с неимоверной быстротой. Зеки друг с другом постоянно пьют чай и кофе, и что-то громко обсуждают. Атмосфера в секторе напоминает предпраздничную кухню: все бегают, суетятся, готовят, нервничают – в общем, готовятся к Празднику.
Для празднования Нового года заключенные объединяются в компании. Столы обычно накрывают в «хатках» (кубрики, состоящие из двух нар, прохода между ними и тумбочки, т. е. некое подобие квартиры). К ужину у многих все готово, остальные же в спешке заканчивают приготовления.
Вечерняя проверка, на которой начальник зоны поздравляет и желает всем скорейшего освобождения. Потом нас собирает отрядник, если дежурит, и тоже душевно желает всего хорошего.
Восемь вечера. Телевизор в «ленинке» (комната для проведения культурно-массовых мероприятий) гремит новогодними программами. Темп передвижений ускоряется до предела. Все поздравляют друг друга с наступающим. Новый год уже вплотную навис над зоной, он сгустился, его можно потрогать. Милиционеры начинают чаще обходить отряды (это называется новогодним усилением) их тоже поздравляют от всей души, они так же искренне отвечают.
Проводы. Отбой в зоне в новогоднюю ночь – в два часа, поэтому в десять зеки садятся за столы и начинают провожать старый год. Едят, разговаривают, смеются, ждут. Многие идут смотреть новогодние шоу в «ленинку». К двенадцати завариваривают чай, кофе, – все, что есть, и ждут обращения президента. Алкоголя в зоне нет.
Двенадцать часов. За забором свободные граждане гремят салютами. Зеки тоже встречают праздник, поздравляют друг друга – даже те, кто мало общается между собой; гуляют, разговаривают. Искренне желают скорейшего освобождения всем, даже тем, кому сидеть еще лет пятнадцать.
На улице периодически заваривают "общий чай" (пятилитровые ведра чифира, сделанного из чая, сданного заключенными на уборки), – его могут пить все желающие.
Такого духа, света и единения, как на Новый год, в зоне не бывает больше никогда!
Правда, несколько лет назад это настроение вдруг стало как-то массово угасать. И все же я верю, что, несмотря, ни на что, вера в чудо и в будущее, которая под Новый год проявляется особенно сильно, навсегда останется с нами, – как со свободными людьми, так и с зеками. Потому что без нее – никак, потому что она помогает нам жить и творить, и потому что, порой, надо просто верить, и тогда все получится!
С Новым годом нас всех, – тех, кто в зоне, и тех, кто на свободе! С Новым Годом и Рождеством! И никогда не теряйте Веры в лучшее, а, главное, – в самих себя!
Глава XXVКаждому свой храм
Многие душегубы в зоне приходят к Богу и в церковь. Некоторым она действительно помогает найти душевный покой, и они даже после освобождения продолжают посещать храм. Ну, а кто-то ходит в церковь просто, чтобы походить.
Церковь в зоне помогает многим найти внутреннее успокоение и забыть о том, где они находятся. Ее тихое, прохладное и немного темное помещение выдергивает зека из суетного мира колонии, помогает успокоиться, подумать о жизни и решить какие-то важные душевные проблемы.
Удивительно двоякое отношение у заключенных к батюшкам, служащим в зонах и тюрьмах.
Ни один зек не пойдет исповедоваться в СИЗО к священнику. Когда мой сокамерник собирался в тюрьме креститься, его строго-настрого предупредили, чтобы он не рассказывал батюшке никаких подробностей, связанных с уголовным делом. Не знаю насколько это обоснованно, но зеки считают: "Все, что знает священник, знает и опер", – так моему сокамернику сказал смотрящий за хатой (камерой) зек, мотающий уже не первый срок.
Товарищ во время исповеди старался держать язык за зубами.
В зоне же отношение к священнослужителям меняется. Заключенные получили срок, им скрывать нечего, душа успокаивается, и подследственная паранойя уходит, сменяясь тоской, недоверием к другим заключенным и тягой к чему-то светлому и спокойному. Вот тут-то многие и приходят к священнику и в церковь.
Священнослужитель в нашей зоне был добрым дядькой под пятьдесят, совмещающим работу в нашей церкви и каком-то приходе на свободе. Он постоянно спешил, но с его слегка подпитого лица никогда не сходило благоговейное выражение.
Помню, как я, потеряв крестик, пошёл в церковь брать новый. Батюшку я словил уже убегающим по своим делам. Выслушав мою просьбу, он на ходу сказал прочитать мне "Отче наш". Я с запинками, в лёгком аллюре, дошел до середине молитвы, после чего священник, не сбиваясь с ноги, остановил мое чтение наизусть, достал из дипломата пакет с крестиками, отдал мне один, перекрестил и, обойдя меня на вираже, убежал в закат. Наказав на прощание выучить молитву.
Но, несмотря на всю спешку, службу в церкви он наладил прекрасную. Почти каждый вечер церковь была открыта. Туда можно было прийти, послушать, как зеки читают вслух библию, помолиться, подумать.
Сам же священник проводил воскресные и праздничные богослужения.
Большинство заключенных были православными, поэтому в зоне стояла небольшая, но аккуратная церквушка. И поэтому же крупные православные праздники проходили с размахом и богослужениями.
Но были в зоне и католики. Чтобы они не чувствовали себя одиноко, через воскресенье приходил ксендз. Поскольку костел на территории колонии поместить было негде, да и заключенных исповедующих католицизм было немного, ксендз проводил встречи-богослужения в библиотеке.
У меня по соседству жил католик, бывший таможенник из Гродненской области. Он был уже в возрасте, очень добрый, его ждала семья, и сидел он «прицепом» по какому-то очень громкому делу. Так вот, он ходил на каждую встречу к ксендзу. Было видно, что эти службы действительно ему нужны. Священник давал ему книги, которые таможенник потом читал. Практически все католики зоны ходили на встречи к ксендзу. А в библиотеке был специальный уголок для книг по католицизму, которые мог прочитать каждый желающий.
Но, если католики отмечали свои праздники в узком кругу и тихо, то православные, которых было большинство, праздновали всей зоной.
На крещение строили купель. Причем, начинали делать ее изо льда за несколько недель до купания. В сам праздник батюшка проводил богослужение, на которое собиралась уйма зеков, потом освещал воду и все пришедшие заключенные начинали по очереди купаться. Я обычно наблюдал за этим действом из окна, поскольку на улице было холодно, и даже вид горячего чая, которым поили только что окунувшихся, не грел.
Самым же крупным праздником и по подготовке, и по проведению, была Пасха.
Этот праздник чувствовался заранее, когда в «отоварке» (зоновском магазине) можно было заказать себе куличи. Кому-то их передавали родственники. Зеки готовили какие-то блюда, не то, чтобы сильно праздничные, но все-таки выделяющиеся из серых будней.
Утром, в день Пасхи, завтрак задерживался примерно на час: в это время батюшка освящал еду в столовой. Потом зеков запускали, а там их ждали, кроме классической каши, крашеное яйцо и кусок кулича (когда грянул кризис, его заменили на кусок очень белого хлеба).
После завтрака проходило праздничное служение и освящение куличей. А потом зеки ходили, ели куличи, бились крашеными яйцами и поздравляли друг друга с праздником.
Но, несмотря на купания и праздничное настроение на Пасху, зеки как бы верили не до конца, хотя и очень сильно. Набожность и суеверия у них сочетались с цинизмом, выросшим на негативном жизненном опыте. Поэтому они как бы верили и в церковь, и в Бога, но не верили ни в чистые помыслы людей, представляющих божественные институты, ни в не менее чистые помыслы прихожан. Об этом особенно любил вспоминать батюшка у нас на "химии".
За нашим ИУОТ (исправительное учреждение открытого типа) был закреплен священник, до этого отсидевший около десяти лет. Причем досиживал срок он как раз на нашей "химии".
Периодически он собирал нас в актовом зале и рассказывал о своей жизни и о том, что сидеть нужно спокойно и аккуратно, иначе можно поехать обратно в зону. В принципе, все, что он говорил, было понятно и так, но некоторые зеки почему-то считали его "милицейским батюшкой": якобы он говорил, то, что было выгодно администрации.
Отец Пит, назовем его так, уже в зоне понял, что станет священником. Когда же он попал на «химию», то поступил в семинарию и учился, пока досиживал срок. Тогда многие зеки считали, что он, таким образом, хочет быстрее уйти на УДО (условно-досрочное освобождение), подкалывали его, но Отец Пит никого не слушал. Выйдя на свободу, он "взял шефство" над «химиями» в нашем городе. Постоянно привозил туда коллективы с концертами, устраивал для всех желающих бесплатные походы в театр, покупал нуждающимся еду. Он помогал зекам, как мог, и пытался объяснить им, что у каждого человека свой путь к Богу. Конечно, он это делал не всегда правильно и психологически тонко, поэтому многие Отца Пита воспринимали в штыки. Но сейчас я понимаю, что батюшка старался от чистого сердца, и до всех, кому это было нужно, он смог достучаться.
Вообще, церковь – вещь сугубо индивидуальная, и каждый находит в ней что-то свое: кто-то – простое успокоение и отдых от окружающего мира, кто-то – возможность быстрее уйти на УДО, а некоторые действительно приходят к понимаю Бога. Ведь вера, по сути, происходит не от переносимых трудностей, а от зрелости души.