Что удивительно, – родственники заключенных, как правило, более сплочены, чем сами зеки. У родственников не было ни «коней», ни «петухов», ни «крыс», ни «козлов», ни стукачей, и они не плели никаких интриг друг против друга, в отличие от зеков. У них были только близкие и любимые, попавшие в беду, которым требовалась помощь. И были боль, ожидание и тревога, понять которые могли лишь те, кто стоял рядом, держа передачу в руках, и ожидая своей очереди пройти на свидание.
И пока "близкие и любимые, попавшие в беду", пытались выяснить, кто главнее в зоне, кого можно «сожрать», а о кого сломаешь зубы, пока эти страдальцы плели друг против друга интриги и занимались еще черт знает чем, – матери, отцы, сестры, жены, сыновья и братья искали деньги, чтобы собрать передачу, выполняли различные поручения, о которых просили заключенные, и всячески пытались им скрасить неволю.
Их объединяла общая беда, они всячески помогали друг другу, успокаивали и делились своими историями. Ведь, по сути, прав был тот зек, который сказал, что сидят не зеки, а их родные и близкие.
Глава XLНа повышенной передаче
Возможно, многим родственникам и знакомым тех, кто сидит в МЛС, будет неприятно узнать, но практически любой зек выберет в виде дополнительного поощрения не свидание с близкими, а посылку или передачу. В крайнем случае, бандероль.
В зоне я смотрел какую-то программу про зеков и их родных, и в ней был сюжет о старушке, которую бил великовозрастный детина-сын. Любящее чадо отбирало у мамы пенсию. Дело происходило в какой-то российской деревушке, сын был пьяница, а старушка-мать – несчастна. В итоге соседи не выдержали, сдали дитя в милицию, и его посадили. В этом ролике меня поразили три вещи: во-первых, сын винил свою мать в том, что сидит, во-вторых, несмотря на то, что отпрыск вел себя как последняя мразь, мама все равно продолжала его любить и ждать, и, в-третьих, – поведение сына в колонии. Мать собирала передачи для своего ребенка и ездила в зону на свидания, но от встреч он отказывался, а вот еду забирал. Тогда меня особенно зацепила эта двуличная принципиальность: беспочвенные обиды на мать и получение посылок с абсолютно чистой совестью. А потом, еще немного посидев в зоне, я понял, что в этом нет ничего страшного: передача – это святое!
Уже в СИЗО понимаешь настоящую ценность посылки. Несмотря на то, что подследственным можно получать по тридцать килограммов продуктов в месяц от родственников, и многим столько передают, «кабанов» (так зонах и тюрьмах называют посылки и передачи) ждут с нетерпением. Казалось бы, попробуй, съешь такое количество еды… Но съедают… Съедают даже гораздо больше!
Чаще всего в камерах следственного изолятора сидят по несколько человек, которые хорошо «греются» (те, кому помогают из дома, а «грев» – это материальная помощь), и по несколько человек, которые не «греются» вовсе. Обычно все продукты из посылок "кладутся на общак", т. е. в общее пользование. Делить их стараются поровну. Продукты из передач используют, в основном, как дополнение к «положняку» (еде, которую готовят в СИЗО). Естественно, что разделенные на большое количество ртов посылки заканчиваются довольно быстро. А, учитывая, что во многих камерах людей, которые не «греются», сидит больше, чем тех, кому помогают из дома, то посылок не хватает.
В СИЗО я узнал, как "зовут кабана". Где-то после обеда, перед тем, как охранники начинали разносить по камерам передачи, зеки становились возле двери, наклонялись и начинали хрюкать в «кормушку» (открывающееся окошко в двери, через которое подают еду, письма, передачи и вообще все, – находится чуть ниже пояса). Картина была потрясающая: куча взрослых мужиков, сидя на корточках, хрюкают в дверь, и каждый раз, когда кто-нибудь проходит мимо, прислушиваются, – не поставили ли там сумку с продуктами. Это делалось как бы полушутя, но, когда после обряда хрюканья под дверью, открывалась «кормушка», и в нее начинали подавать продукты, зеки утверждали, что им удалось "вызвать кабана". Причем, они в это верили, не до конца, конечно, но верили.
Практически в каждой камере с «первоходами» (зеками, попавшими в МЛС впервые) сидел «строгач» (у кого больше одной ходки в зону). Никто из «строгачей», с которыми я сидел, не «грелся». Им это и не нужно было, поскольку во всех камерах, где они находились вместе с общим режимом ("первоходами"), «строгачи» занимали верхушку иерархии, становились смотрящими и начинали распоряжаться всеми продуктами. Рассказывая о том, как нужно жить, о страданиях в зонах и своем героическом прошлом в борьбе с милицейским беспределом, они прекрасно питались и выменивали, или просто выклянчивали более-менее дорогие вещи и средства по уходу за собой.
Помню случай, когда один из таких «смотрящих», морочивший нас рассказами о том, как сидел он еще при Советском Союзе, и о том, что его дома ждут молодая, красивая жена и дорогие автомобили, а также хваставший своим знакомством с ворами, устроил истерику из-за того, что один парень за ужином съел кусочек сала, который он присмотрел для себя. И это при том, что ели сало из посылки того самого парня.
Поход за передачей в зоне был сопряжен с большим нервным напряжением, поскольку не ты один ждал посылку от своих родственников. Рассказывали, что некоторые зеки отмечали в календаре время, которое осталось другим заключенным до получения передач. И за пару недель до этого начинали навязывать свою «дружбу» будущим счастливцам. Но то были очень хитрые зеки. И их было немного.
Когда дневальный сообщал, что ты должен идти за передачей, все, кто был рядом, оживлялись. Даже те, с кем ты мало общался, начинали называть тебя «братишкой», похлопывать по спине и интересоваться: "Ну, что там наша мама привезла?!"
А когда ты волок сумку с едой с КПП в отряд, все более-менее знакомые зеки тебя радостно приветствовали и тоже называли «братишкой», даже те, с кем, кроме приветствий, ты ни разу словом не обмолвился. В подобной ситуации желательно здороваться вежливо, но так, чтобы сразу была видна дистанция в отношениях.
Цирк начинался в отряде. Там появлялась уйма неожиданных друзей, которые начинали живо интересоваться здоровьем твоих родных и предлагали попить твоего кофе с твоим же шоколадом. А после непринужденной беседы за чашечкой кофе ненавязчиво просили угостить салом. Кроме «друзей», приходили люди и просили "дать на встречу" (святая просьба, отказать в которой невозможно, поскольку «встречать» будут кого-то из штрафного изолятора). Кроме того, нужно было угостить чем-нибудь завхоза, бригадиров и прочих заключенных при должностях. После всего этого приходили совсем уж жалкие и зачуханные зеки, у которых никогда ничего нет. И это только в родном отряде, а ведь могли ещё из соседних найтись нуждающиеся «друзья». И все эти люди ходили по кругу, пока у тебя что-то было, либо пока ты не начинал откровенно посылать, – кого-то грубо, кого-то вежливо. После этого зеки начинали обижаться и обсуждать, какой ты плохой и жадный, забыв, что ты уже роздал многое из передачи.
Помню, знакомый парень мне как-то сказал: "В начале срока я не мог есть, когда на меня кто-то смотрел, обязательно нужно было поделиться, сейчас же вообще по барабану, даже послать могу, чтобы не пялились".
Так со временем жалость в зоне уступает место расчетливой жадности: угощаешь только близких людей или тех, кто потом может пригодиться. Остальных же учишься красиво посылать, и тебе становится абсолютно "по барабану" их плохое отношение.
Не знаю, как в других колониях, но в нашей зоне заключенные утверждали, что милиция у них крадет продукты из передач.
Посылки приходили по почте. Их приносили в зону и вскрывали сразу при зеках, после чего отдавали. Передачи же привозили в колонию родственники, отдавали их работницам "комнаты свиданий", те обыскивали сумки на глазах у посетителей и только после этого разрешали общаться с заключенными. Пока шло свидание, передача лежала открытой в соседней комнате. После того, как встреча заканчивалась, родственники уходили, а заключенных вели забирать передачи. В них всегда лежал список продуктов с указанием веса. Зек должен был написать в этом листке, что передачу получил и претензий не имеет.
После всех формальностей ошалевшие от свидания мужики второпях складывали продукты в свои сумки и уходили в отряд, даже не сверяясь со списком, точнее с указанным там весом. И только придя и разложив передачу, обращали внимание, что части продуктов не хватает. Если быть точным, то продукты были все, а вот их частей не хватало.
В качестве примера приведу колбасу, которую «свиданщицы» (так в зоне называли работниц "комнаты свиданий") разрезали на несколько частей. Собирая в отряде эти части воедино, зеки обнаруживали, что в палке копченой колбасы (другие в зону передавать не разрешали) не хватает куска из середины. Звонили родственникам, те в недоумении утверждали, что передавали колбасу целиком.
Кофе, конфеты, печенье, – буквально из всего, из чего можно было украсть незаметно какую-то часть, – обворовывалось. При этом у «свиданщиц» было понятие «справедливости»: они тянули только у зеков, которым приходили большие и богатые передачи, хотя, может, это делалось в надежде на то, что не заметят… Замечали, но ругаться не шли – себе дороже, тем более, что обе женщины (в "комнате свиданий" работали две тетки) были женами милиционеров, занимавших высокие должности в зоне.
Глава XLIХотите адвоката? – Их есть у нас!
За время своего срока я встретил буквально нескольких заключенных, довольных работой своих адвокатов. Остальные же в один голос говорили, что защитили бы себя сами гораздо лучше, и что адвокат – это тот же милиционер только за твои деньги.
Будущий зек имеет право на платного адвоката, но если у него нет денег, то защитника предоставят «бесплатно». Конечно, деньги за него тоже придётся вернуть, точнее их, не спрашивая, высчитают из зарплат заключенного, но все равно выйдет намного дешевле. А зачем платить больше, если результат все равно будет нулевым?