Маленькая пьеса о соблазнителе.
Нет, я пью только воду – Поешьте – Я мало ем. Если я и выпиваю иногда, то только из соображений гигиены.
Что к желанию может добавить любовь? Неоценимое – дружбу.
Я не соблазняю, я уступаю.
Почему женщины? Не переношу общества мужчин. Они или льстецы, или судьи. Не выношу ни того, ни другого.
Полночь – ничего не случилось, командор не явился. Соблазнитель опечален. Собирается уходить. «Подойдите», – говорит Анна. «Нет, быть правым и счастливым в один и тот же день невозможно… (Спохватывается.) Однако же, если вы правы, не остается ничего, кроме счастья. И любви, в которую вы никогда не верили, хотя всегда верили в свои сны, которые называли Богом». Он смотрит на нее. «Значит поднимающееся во мне чувство и есть любовь? Наверное, да. Отодвиньте потихоньку все, что окружает это хрупкое растение. Тише, тише – освободите место для счастья».
Роман. Одна из тайн Б… заключалась в том, что она никогда не умела принимать, выносить или просто забывать болезнь и смерть. Отсюда ее глубинная отрешенность. Она заранее устала жить – просто жить, как живут другие, и хоть немного притворяться беззаботной и наивной для того, чтобы продолжать жить. И в глубине души она никогда не могла забыть. Ей не хватало наивности, чтобы совершить настоящий грех. Для нее жизнь – это время, сведенное лишь к болезни и смерти. И она не могла смириться со временем. Упорствовала в заведомо проигранной битве. А если и уступала, то ее уносило течением, тогда она походила на утопленницу. Она не от мира сего, она всем своим существом отвергала этот мир. Вот в чем причина.
Дордонь. Розовая земля, камни телесного цвета, красные рассветы, увенчанные чистым пением. За день цветок умирает и уже снова возрождается под косыми лучами солнца. По ночам заснувший карп спускается по плодовитой реке; стайки подёнок вспыхивают, словно факелы, подлетая к лампам на мосту, они оставляют на руках живое оперенье и покрывают землю своими крылышками и воском, из которых снова будет бить фонтаном неуловимая жизнь. То, что здесь умирает, не может исчезнуть навсегда. Это прибежище, верная земля. Путник, ты должен возвращаться сюда, в дом, где хранятся следы и память и все, что в человеке не умирает с его смертью, но возрождается в его детях.
Неправда, что сердце изнашивается – эту иллюзию создает тело.
О тех, кто жертвует счастьем во имя принципов. Они отказываются быть счастливыми помимо тех условий, которые заранее придумали для своего счастья. А если они случайно его обретают, их охватывает чувство растерянности, и вот они уже несчастны, потому что лишились своего несчастья.
Трагедия о целомудрии.
Роман. В. (она была выразительницей и моей истины): «Я ничего не хочу помимо того, что уже имею. Мое несчастье и наказание – в моей неспособности радоваться тому, что у меня уже есть».
Там же. Когда он был подростком, да и много лет спустя, в любви его привлекало одно – неизвестность. Он стремился к познанию. Отсюда множество приключений. Но приключения эти никогда не были абсолютно животными, у них всегда было начало, пусть и очень краткое. Этого начала зачастую вполне хватало для познания, особенно когда было мало что познавать, и если он все-таки соглашался на связь, он заранее знал, что она не принесет ничего большего.
Так, люди, достаточно высокомерные, чтобы с бо́льшим или ме́ньшим основанием верить в собственную самодостаточность, путали любовь и познание. Другие же осознавали свою ограниченность, и любовь их была единственной, ибо требовала от них всего, и требовала скорее бытия, чем познания.
Роман. А.В [50]., молодой американец, воевавший на войне (он был брошен на войну счастливым студентом-конформистом), приезжает в Париж. Он живет в Париже, проклиная Америку и страстно ловя отблески величия и мудрости, которые еще можно было прочесть на лице старой Европы. Богемная жизнь. С его лица сошел характерный для американцев лоск, оно утратило четкость. Появились круги под глазами. В конце концов он заболел и умер в грязном отеле. И тогда он воззвал к той Америке, которую все это время он не переставал любить, и к лужайкам Гарвардского университета в Бостоне, и звукам от ударов битами, и вечерним крикам, раздававшимся вокруг реки.
Роман. Первая часть: футбольный матч. Вторая часть: коррида.
Бывают вечера, сладость которых может длиться. Легче умирать, если знаешь, что такие вечера вернутся на землю и после нас.
Женщина, любящая действительно, всей душой, отдавая любви всю себя, без остатка, вырастает так безмерно, что нет ни одного мужчины, который не стал бы рядом с ней посредственностью, ничтожеством и скупердяем.
Роман. В темной комнате, уткнувшись носом в светящийся экран радиоприемника, слушал музыку ребенок.
Роман. Два персонажа: немецкий друг. – Марсель Э.
Абсурд – не в мире и не в нас, но в противоречии между миром и голым опытом. И точно так же мера – не в реальности, не в желании, но… Мера есть движение, преобразование абсурдного усилия.
Дневник графини Толстой [51].
С. 45. Как Т. писала дневник.
Т.: «Опять дневник, скучно».
Графиня, 9 октября 1862 г. (свадьба была 23 сентября): «Так противны все физические проявления», – и в декабре настоящий крик женской души: «Если б я могла и его убить, а потом создать нового, точно такого же, я и то бы сделала с удовольствием».
Апрель 63 г. «У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно – у меня никакой, напротив».
63 г. «Где я такой, какой я был», – говорил Т.
Сент. 67 г. «…я жалкая, растоптанная гадина, никому не нужная, никому не милая, ни на что не способная, с тошнотой и испорченными двумя зубами, с брюхом, дурным духом… и т. д.».
78 г. Мы узнаем, что Толстой читает за столом.
87 г. Он кричит, что его давно преследует мысль бросить семью.
90 г. Она тайком читает дневник мужа, который запирает его на замок.
Дек. 90 г. Он пишет: «Любви нет, есть плотская потребность сообщения и разумная потребность в подруге жизни».
91 г. «Мне и так мучительно, что мы окружены прислугой».
91 г. Графиня рассказывает о том, что она не может привыкнуть к грязи и дурному запаху, исходящему от графа. Там же, с. 283 (97).
92 г. Графиня рассказывает, что Л.Т. был способен радоваться только физической любви.
Все, как она говорит, ей сочувствуют и считают ее жертвой.
Потом споры по поводу авторских прав. С. 81 и 97, 131–137, 216, 145.
С. 88. Признание в двойной любви.
«…Люди, почему-либо болезненно сбившиеся с пути обыденной жизни, люди слабые, глупые, – те и бросаются на учение Льва Николаевича…»
«…этой ходульной фальши, которую он сам себе создал среди своих темных».
97 г. Он уходит из дома и возвращается только наутро.
97 г. Каждое утро он играет в теннис.
В 70 лет, проехав на лошади по снегу 35 верст, он признается в своей страсти к графине, которая пишет об этом с изумлением.
Прозвище, придуманное Сталину его товарищами (в 17 г.): «серая клякса».
Вершина счастья – и мне навстречу выходит ночь.
Никто не стремился так сильно, как я, к гармонии, отказу, окончательному равновесию, но мне всегда приходилось добираться до них самыми опасными путями – через хаос, борьбу.
«Конечно, – говорил он, – мне страшно, что если я буду умирать, то умру не до конца и под землей мне будет не хватать воздуха. Но я пытаюсь себя урезонить. Если я боюсь, что мне не будет хватать воздуха, значит, я боюсь умереть. Надо выбирать что-то одно. Или я не умру и мне по-прежнему будет не хватать воздуха, но тогда это не должно меня тревожить. Или же я умру, но тогда к чему тревога?»
Роман. Жанна П. и ее машинальный жест.
Там же. Военные кладбища на Востоке. В 35 лет сын подходит к могиле отца и замечает, что тот умер в 30 лет. Он стал старше его.
Здесь покоятся арабы. Забытые всеми.
Роман. Мечтания в автомобиле по дороге в Берар.
В. «Признаю, что действительно существуют люди более великие и истинные, чем другие. И в мире из них образуется невидимое и видимое общество, и это действительно оправдывает жизнь как таковую».
М. «Смешная смерть после смешной жизни. Только смерть великих сердец не может быть несправедливой».
Испанские беженцы. Доменеч (гражданская война – война 39 г., Сопротивление, Бухенвальд – безработица), Гарсиа (которому А.Б. простил долг в 140 000 франков. «Да ты – как я, никогда не разбогатеешь»), Гонсалес (существует два класса – и они не могут работать вместе – Не приемлет любезности хозяина – Он хочет, чтобы с ним обращались сурово), Бертомеу: Хорал (а потом он жарит сардины прямо у себя в кабинете).
Джеймс («Послы»). «Ненавижу себя, когда думаю обо всем, что мы наверное забрали из жизней других людей, чтобы стать счастливыми, и что даже так мы не достигли счастья».
Мориак. Восхитительное доказательство мощи его религии: прийти к милосердию, минуя щедрость. Он не прав, бесконечно напоминая мне о страхе Христа. Кажется, я уважаю его больше, чем он, ибо никогда не позволял себе разглагольствовать о мучениях Спасителя по два раза в неделю на первой странице газеты для банкиров. Он называет себя писателем плохого настроения. Похоже, так и есть. Но плохое настроение порождает неодолимое желание использовать крест в качестве метательного орудия. Поэтому журналист он блистательный, но писатель второго ряда. Достоевский-жирондист.