13 мая
Сегодня, перед самым отъездом, с вершины Афин я хочу окинуть мысленным взором эти двадцать дней стремительной прогулки по Греции, и они кажутся мне единым и долгим источником света, который я смогу хранить в сердце своей жизни. Для меня Греция – словно один длинный сверкающий день, растянувшийся вдоль морских переправ, и еще – словно гигантский остров, усеянный красными цветами и искалеченными богами, безустанно дрейфующий по морю света под прозрачными небесами. Запомнить этот свет, прежде чем вернуться в ночи дней…
14 мая
Отъезд в Эгину. Тихое море. Горячее и голубое небо. Маленький порт. Каики. Восхождение на Афайю. Три храма, подвесившие в мировом пространстве голубой треугольник: Парфенон; Сунион; Афайя. Я заснул на плитах храма, в тени колонн. Долгое купание в маленькой теплой бухточке Айя-Марина. Вечером в порту продают большие лилии с удушающим ароматом. Эгина – остров лилий. Возвращение. Солнце катится вниз, теряется в облаках, становится золотым веером, потом большим колесом с ослепительными лучами. Снова дрейфуют острова, и вечером я окончательно покину их. Глупое желание плакать.
Вечером Варигерес и театр китайских теней.
15 мая
Воскресенье. Византийский музей. Вместе с Д. в Кифисии, потом на афинских пляжах. Прогулка по морю под прекрасным ветром, переполненным светом. Для меня это момент прощания со страной, которая все эти недели щедро дарила нам одну долгую радость.
16 мая
Отъезд в Париж, сердце сжимается.
Роман. «Он смотрел на мину – блестящую, ослепительную от солнечного света, – она заслоняла собой двигатель. И он снова ощутил, как засочилась таинственная радость, вслепую заструился родник. То была радость Делоса, кругообразная, красная и белая, и круг этот вращался. В самолете, растерянно пикировавшем в сторону моря, над едва пробивавшимися молодыми всходами, жизнь начиналась заново, она была равна близкой смерти».
«Гостеприимство». Заключенный идет по дороге в тюрьму, но Дарю его обманул, он показал ему дорогу к свободе.
Роман. Гордый персонаж. Он не кричит от боли. Не уступает.
Человек из привилегированного общества открывает в зрелом возрасте жизнь рабочего. Ибо он хочет постепенно отрешиться. И этого никогда не достаточно. Стать рабочим, не то же самое, что родиться рабочим. В конце концов, за это надо умереть.
Я пытался быть универсальным человеком и объединял в себе все. А потом…
«Первый человек». Семья Франсины. Семья Вольфромм.
От гения у римлян было лишь то, что мы называем этим словом в армии.
История создается из крови и отваги. Ничего не поделаешь. Когда раб берется за оружие и отдает свою жизнь, он, в свою очередь, царит как хозяин и действует как угнетатель. Но когда впервые в мировой истории угнетенный будет царить с помощью правосудия, не занимаясь, в свою очередь, угнетением других, все завершится и все начнется наконец.
Моя статья о Гренье [115]. Тяжело. Словно вынимаешь одно за другим полена из пылающей печи. И тогда оказываешься перед черными головешками.
В Древней Греции тому, кто хотел получить судейское звание, было запрещено заниматься коммерцией в течение как минимум десяти лет.
«Жюли». Она полагает, что способна жить с двумя возлюбленными. Но когда Жильбер говорит, что он тоже будет жить с двумя возлюбленными, она не может разрешить ему то, что разрешала себе. Но она не может его судить. Отсюда ее позорная болезнь.
Довольно нежности, чтобы еще присутствовать… Такая самоотверженность подразумевает все-таки убежденность в ее пользе. У меня же ровно противоположное впечатление, и это меня обескураживает.
Каждый день – сильная боль и солнце. Он выздоравливает и в одиночестве поклоняется красному богу.
Мера и безумие. Мера в отношениях с другими; безумие, направленное против себя; принудить себя, согнуть себя. И то и другое одновременно в обоих случаях.
У Иисуса было 300 миллионов современников. А впоследствии – 2 миллиарда.
В аду не горит ничего, кроме собственного «я» (святая Екатерина Генуэзская).
Единственная французская индустрия, где нет безработицы, – это злоба.
«Первый человек». Так долго он был миролюбивым. И потом в один прекрасный день он согласился биться и рисковать жизнью. Его радость.
Итальянское talento означает желание.
«Первый человек». «Много лет спустя, когда, раздавленные под тяжестью забот, мы расставались вечером с чувством легкого разочарования от того, что в тот день нам не удалось по-настоящему любить друг друга, тот маленький победоносный жест, которым она приветствовала меня перед своей дверью, а я ждал за рулем своей машины, пока она уйдет, связывал этот, по всей видимости, потерянный день крепкой нитью нашей упрямой любви и спасал ее от всякой горечи».
Там же. Невероятная жесткость Джессики при разрывах. Потеря любви – это потеря всех прав после того, как у вас были все права.
Пьеса. Человек, который сегодня назначает себя королем.
Этьен [116]. Ревет, когда просыпается и когда он один.
В конце концов (если одна жизнь стоит другой жизни), приговоренный сам оправдывает смертные приговоры (см. Мелвилл, в конце концов признавший свое поражение в «Билли Баде»).
6 ноября 1956 г.
Перед лицом постоянной угрозы тотального уничтожения в войне, то есть лишения будущего, какая мораль может позволить нам жить хотя бы в настоящем? Честь и свобода.
Я из тех, кого Паскаль восхищает, но не обращает в свою веру.
Паскаль – величайший – вчера и сегодня.
«Первый человек». Друг Саддок.
1) Молодой активист – Мой товарищ – кризис 36.
2) Друг – Возвращается к мусульманским обычаям, потому что его предали. Женится по воле отца. Боялся упустить свою незнакомую жену.
3) Террорист.
Позже у одного европейского друга изнасиловали и убили жену. Первый человек и этот друг берут оружие, ловят сообщника, пытают его, потом бросаются в погоню за виновным, настигают его и убивают. Их стыд после содеянного. История – это кровь.
Там же. Эпизод из Сопротивления. Лучше бы он стал героем R.A.F [117]. Если уж быть убитым, то издалека. И не чувствовать постоянно присутствие, жестокость врага. Но нет, он мечтает о гигантских баталиях в горящем небе метрополий, из метро он идет в пыльные или грязные места, из Парижа в Сент-Этьен.
Там же. Сцена в Фобур-Монмартр. В то время как приближался стук эсэсовских прикладов по воротам и напуганные соседи проклинали участников Сопротивления, он смотрит на себя: на его лице презрение. Но почему презирать? Он избавляется от фотографии. После обыска эсэсовцев он уходит, испытывая небольшой стыд. Он обнаруживает при себе такой же компрометирующий документ.
«Первый человек». Пьер – профессиональный активист, Жан – дилетант. Пьер женат. Оба встречают Джессику. Жан и Джессика, его бывшая любовница. В один из перерывов она сходится с Пьером, потом бросает его и причиняет боль, а он, в свою очередь, заставляет страдать жену. Так, вдали от собраний, он узнает, что такое реальное правосудие. Жан, наоборот, научился любить Джессику, и благодаря любви он идет к людям. Пьер умирает рядом с Жаном (война, Сопротивление), который ненавидел его из ревности. И он помогал ему от всей души. Он – мужчина, которого она любила, хотя бы немного.
Там же. Открытие любви. Очарование М. А.
Джорджоне – художник музыкантов. Плавность сюжетов и живописания без четких контуров, взаимопроникновение форм – женственность ощущается во всем, и особенно в изображении мужчин. Сухость чужда сладострастию.
Венеция в августе, и тучи туристов, которые вместе с голубями набрасываются на площадь Сан-Марко, чтобы наклеваться впечатлений: они сами себе устраивают и отдых, и безобразие.
Парма. Здесь все по-прежнему. Маленькие площади, которые я любил 20 лет назад и которые существуют вечно, вдали от меня.
Роман. Не забыть Италию и открытие искусства – и религии, внезапно проявившейся в связи с искусством.
Каждый раз – мир в сердце. Но на этот раз в уже давно подавленном, не способном на свежесть или волнение сердце. И все-таки Сан-Лео, и сердце открывается благотворному молчанию. Дорогая Италия, где я бы смог вылечить всё. На обратном пути старый запах пыльных тропинок. Длиннорогие белые быки Романьи тянут скрипящие повозки. Запах соломы и солнца.
Сан-Лео – и желание остаться здесь – Написать список мест, где, как мне кажется, я мог бы жить и умереть. Всегда маленькие города. Тапаса. Джемила. Кабри. Вальдемоса. Кабриер д’Авиньон и т. д., и т. д. Вернуться в Сан-Лео.
Урбино. Все эти маленькие города – полностью закрытые, строгие, молчаливые, замкнутые в своем совершенстве. В сердце суровых стен равнодушные персонажи «Бичевания» вечно ждут, а перед ними ангелы и высокомерная Мадонна делла Франческа. Сансеполькро. Христос воскрес. И вот он уже выпрямляется у своей могилы, как суровый воин. Новые фрески Пьеро делла Франческа. Долина Сансеполькро – еще одно место, куда надо вернуться к концу жизни. Широкая, ровная, под спокойным небом, она хранит свою тайну.