О том, что Ленин никогда не имел дело с массами. См. Шпербер: левые и четвертый пункт доктрины Трумэна.
Там же. Фрейд не ощущал никакого медицинского призвания, никакого «сочувствия страдающему человечеству».
Немезида. Глубинное родство марксизма и христианства (развить). Поэтому я против обоих.
Ослепшие любовники, убивающие на ощупь мужа-слепца.
Непрерывный Театр.
Притягательность религии для театральных людей. Жизнь-сон и истинная жизнь.
Мне нравились увеселительные заведения (блестящие рестораны, дансинги и т. д.); люди придумали их для того, чтобы укрыться от жизни. Это сломалось во мне.
Необходимость противоположностей, прославление их. Где мера – там и противоречия. Солнце и тьма.
Пятнадцатилетний Ницше, ни слова не говоря, голой рукой выхватил горящий уголь из печи и показал его своим друзьям, потому что те высказывали сомнения насчет жеста Муция Сцеволы. След от раны остался у него на всю жизнь.
История о борделе (А [130]. С. 48). Козима, которую следует упрекнуть в том, что она уничтожила все письма Н. к В. «Трагическое познание и греческая радость». Терраса кафедрального собора в Базеле, где разговаривали Ницше и Буркгардт. «Современный анахронизм – невозможность жить в согласии с государством». Там же. «Аристократия духа должна завоевать свою свободу по отношению к государству, которое сегодня держит науку в узде». – Там же. Человек предавался мечтам, лежа на тигре.
О пожаре в Лувре во время Коммуны, из-за которого Ницше рыдал и еще долго находился в подавленном состоянии: «Как не сильна была бы моя боль, я никогда не стал бы обвинять их в святотатствах, являющихся лишь отражением всеобщего греха. Греха, над котором надо много думать». «Сделай так, чтобы меня похоронили как лояльного язычника, без обмана». Беспросветно печальный и экзальтированный после своего возвращения.
Проект «десяти лет медитации и молчания». Идея «маски». Похвала Наполеону в «Веселой науке». Приключение с мадам В.П. в 87 году, последняя – потрясающая – записка, адресованная Родэ. Родэ не ответил. «Лизбет, почему ты плачешь? Разве мы не счастливы?»
У меня было много предубеждений против рационализма. Но страсть моих собратьев по цеху… [неразб.].
8 сентября
Кончина Робера Шаттэ [131]. Он был один, в больнице Вильжюиф.
Отказаться блистать, когда можешь блистать, нравиться и т. д. В небольшом количестве прикрасы необходимы, но в большом – они затмевают все. Прозябать (так долго, как потребуется) более плодотворно, в конце концов, чем болтать и выходить в свет.
Нам нужен не просто тот, кого бы мы любили, ничего у него не требуя, но тот, кого бы мы любили и кто ничего бы нам не давал.
Роман. Ми: в любви она дышала, как пловчиха, и одновременно улыбалась, потом плыла все быстрее и быстрее, выскакивала из воды и падала на горячий и влажный пляж, с открытым ртом, продолжая улыбаться, словно после стольких заплывов в гроты и в глубины вода стала ее сущностью, а земля оказалась пустыней, где она – сверкающая рыба – весело задыхалась.
Самый великий человек, самая большая духовная сила: самый, самая насыщенная… […неразб.].
Ницше. Нерелигиозный человек – в силу своей религии. Паскаль – по-своему – в конце концов, согласно Фоме – вера есть смелость духа.
Там же. Для него Христос: Спаситель-имморалист.
Кюстин. «Однажды спящий гигант проснется, и сила положит конец царству слова. Тщетно станут тогда обезумевшие от ужаса поборники равенства звать на помощь свободе древнюю аристократию; тот, кто берется за оружие слишком поздно, тот, чьи руки от долгого бездействия ослабели, немощен» [132].
Там же о французах: «Они скорее изобразят себя в плохом свете, чем позволят о себе забыть».
Дон Фауст. Когда он превратился в Дон Жуана, сцена начиналась с громкого раската смеха, издаваемого человеком в кулисах, – таков был выход Дон Жуана.
Ницше. «Еще несколько тысяч лет по пути последнего столетия! – и во всем, что будет делать человек, обнаружится высочайший ум; но как раз тем самым ум и потеряет все свое достоинство. И хотя быть умным и останется необходимостью, но это будет столь обычно, что более благородный вкус воспримет эту необходимость как пошлость. Быть благородным будет тогда означать – иметь в голове глупости».
Библия родилась среди камней.
1 октября
Визит Ж.Т [133]., которая решила перед отъездом в Алжир поведать мне, что она сделала. Месяц назад в Алжире. К ней обратились эмиссары F.L.N [134]., предложив встретиться с руководством, желавшим задать вопросы по поводу ее брошюры («Алжир-57»). Она согласилась. Встреча, потом подпольная сеть. Короче говоря, дом в Касба, где ее встречают две женщины. Потом появляются двое вооруженных мужчин. Возникает дискуссия. Ж.Т. объясняет им свои идеи: бездомность, объем приработков, происходящих из метрополии, и т. д. (ее мнение: они действенны с политической точки зрения, но безграмотны с экономической точки зрения). В этот момент один из них, похожий на главного, говорит: «Вы принимаете нас за убийц». Тогда Ж. Т.: «Но вы и есть убийцы» (это происходило вскоре после покушения в казино «Ля Корниш»). Она тут же замечает, что эти слова вызвали сильнейшую реакцию у другого – слезы на глазах. Потом: «Я предпочел бы, чтобы все эти бомбы были на дне моря». «Это зависит только от тебя», – говорит Ж. Т. Они говорят о пытках. «Я подавала жалобы», – отвечает она (она принимала участие в комиссии по концентрационной системе). Они приходят к соглашению: отмена терроризма против гражданского населения взамен отмены наказаний. Приблизительно в тех терминах, которые я предложила (но продолжение, увы…). Другой говорит по поводу резни: «Это Франция». «Рассказывай это своей бабушке, – говорит Ж.Т. – Я там была. Ты прекрасно знаешь – это F. L. N.». Главный делает знак, чтобы тот замолчал. Она вскоре узнает, что перед ней Али ля Пуэнт. При выходе она хватает его за галстук и трясет. «И не забудь, что я сказала». И он ей ответил: «Нет, М’дам».
Вторая встреча после казни; она тогда узнала, что главный – Ясеф Саади. Двумя неделями позднее он был арестован.
И еще она показала мне сочинения 30 арабских школьников 11–12 лет, которым арабский учитель дал тему: «Что бы вы сделали, если бы были невидимыми?» Все взяли бы в руки оружие и убили бы или французов, или парашютистов, или глав правительств. Я смотрю в будущее без надежды.
Утверждение, что раб попал в рабство, потому что предпочел смерти жизнь, ложно с исторической точки зрения. Будапешт.
17 октября
Нобелевская премия. Странное чувство уныния и меланхолии. В двадцать лет я был беден и гол, но именно тогда познал истинную славу. Моя мама [135].
19 октября
Ужас от случившегося – ведь я этого не просил. В довершение всего подлые нападки, от которых становится тяжело на сердце. Как смеет Ребатэ [136] говорить о том, что я мечтаю покомандовать взводами для расстрела, когда он был одним из тех приговоренных к смертной казни, для кого я, вместе с другими писателями Сопротивления, просил помилования. Его помиловали, а он оказался так немилосерден. Снова хочется уехать из этой страны. Но куда?
Творчество само по себе, искусство само по себе, оттачивание мастерства – каждый день, и разрыв… Презирать – это выше моих сил. Во всяком случае, я должен победить этот ужас, эту непонятную панику, в которые меня ввергла неожиданная новость. Для этого…
«Они меня не любят. Разве это причина отказать им в благословении?» Н.
Святые боятся совершаемых ими чудес. Они не могут любить эти чудеса и себя, их творящих.
Три приступа удушья за месяц, вдобавок еще и паническая клаустрофобия. Теряю равновесие.
Мои неустанные попытки вернуться к другим людям, с их общепринятыми ценностями, чтобы восстановить собственное равновесие, не совсем напрасны. То, что я сказал или открыл, может и должно служить другим людям. Но только не мне, впавшему теперь в какое-то сплошное безумие.
29 декабря
15 часов. Новый приступ паники. Ровно четыре года назад, именно в этот день заболела N. (нет, сегодня 29-е, значит, с точностью до одного дня). На несколько минут ощущение тотального безумия. Потом чувство опустошенности и судороги.
Успокоительное. Пишу час спустя.
Ночь с 29-го на 30-е: душит непрекращающийся страх.
30 декабря
Продолжается с новой силой.
1 января
Усиление тревоги.
Январь – март
Сильные приступы больше не повторяются. Только постоянная смутная тревога.
5 марта
Беседа с де Голлем. Я говорил о том, что могут начаться волнения, если Алжир будет потерян, а с другой стороны, о возможных волнениях в самом Алжире из-за ярости французских алжирцев, а он: «Французы и ярость? Мне 67 лет, и я никогда не видел, чтобы один француз убивал другого француза. За исключением меня самого».