[89]. Видно, что у нас все надеются на голод Франции, на соперничество, враждолюбие англичан и французов. Всё это может быть, но вражда против России сильнее всего, по крайней мере на настоящий час. Когда пришлось бы делиться барышами, то старый антагонизм явится налицо. Но теперь идет дело об обессилении общего врага, и братья-разбойники действуют заодно. Голод тоже не помеха. Напротив: войска пойдут есть чужой хлеб.
Дорогой часто приходило мне желание расспросить Фока о том, что он обо мне знает. Он, верно, знает многое, чего я сам о себе не знаю. Он четыре года был при Бенкендорфе и именно, кажется, во время Турецкой кампании, когда сделан был донос на меня и князь Дмитрий Голицын так честно и благородно отстаивал меня, а добрый Жуковский шел за меня на приступ в Зимнем дворце.
Дрезден также – мирный город и спокойная опочивальня, но там засыпаешь несколько тяжелым, пивным сном; здесь в Венеции у тебя сон или сновидение, которым очарованы были боги Олимпа после нектарной попойки.
На днях был я на вечере у доктора Намиаса. Венецианская стихотворница Вордони читала два стихотворения. Сдается мне, что наша Бунина должна походить на нее. Всё, что другим могло бы казаться преувеличенным, театральным, итальянцам сходит с рук. Вордони, читая стихи свои на диване пред пятью или шестью слушателями, вопила, трепетала, как Пифия на треножнике, и заметно было, что слушатели находили это совершено приличным.
15 ноября
Забавно читать в газетах, что есть надежда, что зимой, когда невольно последует перемирие между двумя враждебными армиями, дипломатия опять примется за переговоры для удовлетворительного разрешения восточного вопроса. Это напоминает квартет Крылова: «Пересядем теперь так, возьмемся с этого конца…» Несколько месяцев дипломатия путала и запутывала и ни до какого конца дойти не умела. Кажется, можно было бы образумиться. Нет, хотят приняться за то же пустословие и бестолковщину.
16 ноября
По несчастью, победы иначе не покупаются, как ценою людей. Цель наша не в том, чтобы препятствовать туркам занять такое-то или другое положение, а в том, чтобы разбить турок сокрушительным ударом и на спине их за один раз поколотить друзей их, англичан и французов.
Мы растратили много времени в пустых негоциациях, теперь тратим его в слабых военных действиях. Сказывают, что Кутузов, отправляясь в армию, говорил государю о Наполеоне: «Побьет-то, может, и побьет, но обмануть не обманет». Того и смотри, что теперь мы будем и побиты, и обмануты.
Если Венеция – лысая красавица, то зато венецианки заросли тучными и дремучими волосами. Глаза и волосы – отличительное их украшение. А старухи со своими седыми и взъерошенными волосами – настоящие макбетовские ведьмы. Вообще встречаешь здесь более красивых мужчин, нежели женщин.
Фок рассказывал мне, что встретился за границей со стариком Хрептовичем, который разъезжал без камердинера, но с картиной Корреджио и виолончелью.
Он же. «Солдат загляделся на улице на попугая, который сидел на балконе. Попугай закричал: “Дурак!” Солдат торопливо снял фуражку, вытянулся и сказал: “Извините, ваше благородие, я думал, что вы птица”».
Нынешний египетский паша – большой проказник и тысячеодноночник в своих забавах. Большую беломраморную залу дворца своего освещает он вечером множеством огней, впускает в нее стаю голубей с бриллиантовыми ожерельями на шее и тешится светозарным их полетом.
17 ноября
На днях был у меня Залеман. Ничего особенно нового о цареградских делах и миссии Меншикова не сказал, но подтвердил и частью объяснил уже известные подробности.
Главная беда, что мы скоры и круты в приступе к делу, а медленны, слишком опасливы в исполнении. Это тем объясняется, что хочет и решает всемогущая воля, а приведение в действие зависит от внешних орудий, по-видимому, всепокорных, но не менее того повинующихся иногда неохотно и с тайной оговоркой. Нет сомнения, что граф Нессельроде – честный человек и государственный человек, с отличными способностями; но не подлежит также сомнению и то, что возбуждение восточного вопроса и вся обстановка этого дела, способ, которым вели его, совершенно противоречат его понятиям, правилам и убеждениям. Как же ожидать успеха от руководства его, как же ожидать хороших вдохновений в деле, которое не может иметь хорошего окончания? Второстепенные орудия, подчиненные ему, также находятся в фальшивом положении. И потому нет единства в воле головы и в исполнении рук. Это явление натуральное…
Французская литература всё нахальнее и безобразнее. Французы давно утратили чувство политического достоинства: оно истерлось и сокрушилось в беспрерывном трении шестидесятилетних революций. Чувство литературного достоинства и приличия еще более исказилось и опозорилось. Что остается французам, чтобы иметь еще голос в Европейском капитуле? Сила преданий и вера других в эту силу. Разумеется, французы еще подерутся за себя, но против большинства храбрость их устоять не может, а в 1814 году мы видели, как они сговорчивы, когда их раз побьют.
Канкрин говаривал, что дипломаты должны быть по необходимости более или менее пустыми людьми, по привычке и по обязанности придавать часто важность пустякам. Никогда дипломатия, как в нынешних событиях, не показывала во всей силе своей ничтожности. Да и как было ей успеть? Она хотела невозможного. Англия и Франция (а частью и Австрия) готовы допустить лады между Россией и Турцией, но с тем, чтобы эти лады не приносили никакой пользы России, а только им. Вот и весь восточный вопрос.
Напрасно некоторые угрюмые и желчные умы утверждают, что успех в свете есть достояние глупцов и злых. Нет, глупцы и злые не всегда торжествуют. Баловень успехов в свете есть человек-дрянь. Это особенный тип: он не умен и не глуп, не добр и не зол; всё не то, а он просто и выше всего дрянь. Между прочими качествами, которые утверждают за ним успех и удачу, есть то, что каждому с ним ловко. Природа его сгибается на все стороны, он подается на все руки. Глупец может, наконец, надоесть или втянуть в беду товарища своего. Злой человек всегда отвратителен и может при удобном случае обмануть вас и против вас обратиться. Человек-дрянь не пугает ни злостью, ни глупостью. Чтобы ясно и вполне выразить мысль мою, нужно было бы собственное имя. Оно у меня на языке и под пером, но избегаю личности. Пускай каждый даст себе труд отыскать объяснение в списке своих приятелей.
19 ноября
Когда встречаю людей, которые, затвердив старые политические аксиомы, надеются в нынешних неблагоприятных обстоятельствах на вековечную вражду Англии и Франции, то вижу в них человека, который ожидал бы спасения своего от того, что с двух сторон две шайки разбойников напали на него. Такой конфликт очень хорош в басне Лафонтена, но в действительности это плохая подмога. Только и выгода ему в том, что ограбят и поколотят его посильнее. Единомыслие в добром деле – явление редкое. Но чтобы напасть на третьего, каждый готов действовать с противником руку в руку и душа в душу.
20 ноября
Графиня Эстергази показывала мне вчера серебряный карандаш, принадлежавший Екатерине II. Она употребляла его, когда была еще великой княгиней, и лежал он всегда на ее чернильнице. Подарила она его маленькому Эстергази, который имел большую склонность к рисованию. Вот любопытно было бы магнетическим способом (ныне в употреблении) заставить этот карандаш написать свою исповедь и разведать от него всё, что случилось ему написать.
Темпоризация[90] в исполнительной власти может быть очень полезна и спасительна, когда она вовремя успевает затормозить стремление безответственной воли. Но когда эта воля уже приступила к делу и высказала во всеуслышание, чего хочет, исполнительная темпоризация только нарушает достоинство верховной власти и компрометирует ее.
Исполнители-переводчики с умыслом ослабляют, изменяют положительный смысл подлинника. Наша дипломатия обыкновенно – неверный перевод высочайшего текста. Он кажется ей слишком резок и она – добросовестно, верю, но часто неловко – старается смягчить выражение. Газеты рассказывают, что Наполеон был очень внимателен к Киселеву в Фонтенбло. Еще бы нет! Довольно и того унижения, что Киселев был в Фонтенбло. Лежащего не бьют.
21 ноября
Вчера минуло два года парижской передряге и бивакам под окнами на Елисейских Полях.
Вечером был у Стюрмеров. Лакур в проезд свой чрез Венецию говорил, что Каннинг заварил всю кашу, убедив Порту не соглашаться на венскую ноту. А теперь он и старается угомонить турок и сделать их сговорчивыми, но они его не слушают и возражают ему, что он же вовлек их в войну, что все усилия, все издержки ими сделаны и уступить то, что отвергали они прежде, теперь уже не время. И вот что называется независимостью и самобытностью Турции, о которых так хлопочут! Никогда Турция не действует от себя, а все ее действия направляются то в одну, то в другую сторону, тем и другим. Турция на то только и существует, чтобы периодически ссорить Европу между собой.
Вечером в «Аполло» опера «Parisina», которую в 1835 году слушал я в Риме с таким удовольствием… Нынешнее представление не отвечало римским воспоминаниям. Певица София Перуцци, которая недурна была в Сафо, совершенно убила роль Паризины. Она мне так не понравилась, что отбила желание разведать, не дочь ли она наших московских Перуцци.
22 ноября, обедня
Прогулка в Giardini publici – воспоминание осенних прогулок на петербургских островах; шорох поблекших листьев под ногами. Обед у Свистуновой, с Клейстом. Вечер у Кассини. Говорили о потомках некоторых дожей и знаменитых венецианских фамилий.
Девицы Фоскари до кончины получали от австрийского правительства по несколько цванцигеров в месяц на пропитание и брали по цванцигеру на водку от путешественников, показывая им дворец своих предков. Другой потомок какого-то дожа и теперь торгует зажигательными спичками на