5 июня
Утром возвратился в Ним. Здесь виноградники не так живописно раскинуты, как в Италии: точно веники, посаженные в землю. Вероятно, это для винограда здоровье, потому что во Франции вино лучше, нежели в Италии.
В Монпелье обратил мое внимание барин своей походкой на пружинах и киваниями головы направо и налево, перед головами, перед ним обнажающимися с низкими поклонами. Это был префект, кажется, Гавиньи. Ни дать ни взять наш любой губернатор. Как поживешь на белом свете, придешь к заключению, что, за некоторыми оттенками, везде в мире – то же, что и дома, в семье.
Ребуль читал мне не изданную еще свою поэму в роде Vart poetique, но не дидактическую, а нравоучительную и философическую. Много удачных стихов и очень метких на главнейшие недостатки и злоупотребления нынешней французской литературы. Мы расстались с Ребулем как старые друзья.
В 4 часа в арене course de taureaux (бой быков) – род карикатуры тех, которые бывают в Испании. Верховых пикадоров нет, нет кровопролития, всё миролюбиво. Но арена, наполненная народом, покрывшим все ступени или седалища, крики, рукоплескания, шиканье и свисты, когда оплошает бык или боец, – всё это сливалось в картину живописную и не чуждую поэзии. В числе зрителей обратила на себя внимание наша красавица – зрительница мадмуазель Мароже, дочь богатого виноторговца, которая, кажется, с живой внимательностью следила за эволюциями быков и бойцов, более или менее ловко избегающих рогатых ударов, на них направленных. Забавно было также в антрактах смотреть на перестрелку грошей, кидаемых со ступеней народом на арену, и на ловкость продавца апельсинов, который кидал их на самые высшие ступени прямо в руки требователя.
Вечером принесли известие о победе у Мадженте. Кофейни были освещены, по улицам мальчики пускали шутихи. Впрочем, нимское население не очень наполеонидно. В Авиньоне, в нашей гостинице, видел я комнату, в которой был убит маршал Брюн, в стене осталась впадина от первой пули, не попавшей в маршала. Об этом происшествии подробные сведения у Дюма, герцогини Абрантес, и в истории Реставрации.
6 июня
Выехали мы из Нима и приехали в Лион. С нами сидела в купе английская чета, очень вежливая и простодушная. Перед тем как что-нибудь сказать, советовались они друг с другом и со своим французским лексиконом и наконец разражались фразой, которую понять было невозможно, а надобно было угадать. Что Гоголь сказал о наслаждении русского простолюдина, не в чтении книги, а в самом процессе чтения, можно применить к англичанам, когда они говорят по-французски. Интерес их не в разговоре, не в мысли, которую они выразить хотят, а в издании французских звуков, в сочетании на Божию волю articles, родов, прилагательных с существительными.
Вечером был в театре. Давали мелодраму «Наполеон I». Актер Дорсе имеет что-то наполеоновское в лице и во всем сложении. Он умирает на сцене, погребают его на сцене. Пьеса, разумеется, плоха, может быть, и неприлична; впрочем, представляется всё это в картинах, почему же не представить и в лицах и изустно? Прадеды были же религиознее правнуков, а между тем в мистериях своих разыгрывали на сцене священные события из Ветхого и Нового Завета.
Лион, 7 июня
Был я в Круа-Русс, на этом поприще шелковых изделий и возмущений. Впрочем, один работник говорил мне, что зачинщиками возмущений бывали не лионцы, а выходцы из Италии. Тут нет больших фабрик, как в других городах, а всё отдельные рабочие по два-три станка; в самой большой, кажется, девять. Работа всё ручная: купцы дают им шелк и рисунки и платят за работу. Платы различные – от 50 сантимов до 3 франков в день, смотря по количеству сработанного урока, иные зарабатывают по 8 франков, когда ткут картины, портреты. По улицам из всех домов в 6 и 8 этажей слышится мерный стук челноков. Напомнило мне Бейрут, где везде слышишь сучение (так ли?) шелка в шелковичных садах.
Мало женщин видишь за работой. При мне женщина сидела за станком и ткала белое платье с букетами цветов для английской королевы. Для иных сложных рисунков на обои и картины идет до 30 тысяч и более картонов, на которых проткнуты узоры.
Рабочие живут в этих домах по тесным и грязным конурам. Вот вам и le travail libre (свободный труд) – от 6 часов утра до 8 вечера в летнее время. Женщина говорила мне, что при этой работе нужно ей непременно выпить литр вина, а то и еда в горло не пойдет. В нашей гостинице нашел я молодого Сапожникова, фабриканта шелковых изделий в Москве. Работа здесь еще не убавилась, но боятся, что с продолжением войны убавится, потому что сбыт в торговле уже падает.
Roghe-Gardon, гулянье. Ж.-Ж.Руссо любил это место, тут сад. Белькур – большая и прекрасная площадь с большими фонтанами. Le lion de Lion, маршал Кастеллан, седой старец, испещренный звездами, тут гуляет. Толпа, которая его видит ежедневно, бегает за ним. Всё то же, что у нас. Любезничает с дамами, которые, кажется, очень довольны, когда он на несколько минут присядет к ним, а он очень доволен эффектом, который производит на публику. Кончится музыка, и он с трудом садится на белого коня и, в сопровождении двух ординарцев, возвращается домой. Впрочем, он, говорят, очень строг и нелюбим солдатами, которых утомляет частыми учениями. В Авиньоне я видел, как обучали рекрутов. Офицер поминутно вскрикивал: «О звери!» Опять то же, что у нас; или правду молвить, можем здесь сказать: дома лучше.
Вечером был в Palais de l’Alcazar, род зимнего сада. Давали представление итальянского цирка. Великолепное газовое освещение. Труппа волтижеров очень хороша; красивые, ловкие и смелые волтижерки. Кончилось розыгрышем приза.
Австрийцам досталось, таскали их за волосы, солдаты были настоящими, в числе них были и переодетые австрийцами. После представления один из мнимых австрийцев жаловался товарищу французу, что он его не щадил и бил заправски.
8 июня
Был в «Hotel Dien». 1800 с чем-то кроватей для больных, которых принимают бесплатно и без разбора сословия, состояния, народности и исповедания. Имеет дохода четыре миллиона франков. В больнице бывает круглым счетом 18 тысяч больных; смертность – десятый процент, разумеется, из простолюдинов. Входят в больницу или безнадежные, или уже изнуренные болезнью. Красный Крест снабжает больницу примерно третьей частью больных и большей частью чахоточных. Вот опять le travail libre.
Больной обходится заведению в полтора франка. Желающие могут платить за свою кровать. Есть особые комнаты, где платят по 12 франков в день за всё содержание и лечение. Залы обширные, и кровати железные просторно расположены. Два придела, в которых обедня совершается ежедневно. За больными ходят сестры милосердия.
Есть и в других местах города богоугодные заведения. Недавно умер в Лионе знаменитый хирург Бонне, тот самый, кажется, который взял с Казаковой 12 тысяч франков за операцию, сделанную дочери ее. В народе идет молва, что его отравила братия в Турине, куда приглашен он был королем для операции в семействе его.
Кончил вечер до полуночи в театре. Давали мелодраму «Картуш». Характер довольно удачно выдержан. Я сидел в креслах, и со мной случилось приключение вроде маскарадного. За мной располагалась довольно приятной наружности дама с маленьким мальчиком. Я вообще в публичных местах не задираю разговора; но тут попросил я у нее программу, которой не мог достать в театре. Разговор слегка завязался. Она сказала мне, что, как только вошел я в театр, признала меня за русского.
– Благодарить мне или обижаться? – спросил я.
– Конечно, благодарить, – отвечала она, – потому что я очень люблю русских.
Говорила она мне о графине Бобринской, польке, которую знала во Флоренции и с которой состояла в переписке. Про себя сказала она, что в ней смесь разных народностей: английской, итальянской и французской.
Дал я ей свою карточку. Она спросила:
– Да вы, однако же, не муж Вяземской, урожденной Столыпиной?
– Нет, – отвечал я, – муж ее моложе, и он мой сын.
– Ваше имя знаю теперь, а своего сказать не могу.
Как так? Я ничего не мог понять в этой таинственности.
Тут пошел разговор совершенно маскарадный. Я был налицо, а собеседница моя под маской и в домино. Вдруг блеснула во мне догадка, что это женщина, с которой Монго Столыпин был в связи во Флоренции и на руках которой умер.
Я сказал ей, что угадал ее.
– Если меня вы и угадали, то все-таки в том не признаюсь.
Спросил я ее, знает ли она сенатора Халанского. Отвечала, что знает. Это разрешило весь вопрос. Халанский был во Флоренции при смерти Столыпина и говорил мне в Марселе много хорошего о ней – как она ходила за больным, о ее бескорыстии.
После сказала она мне, что приехала в Лион для детей своих и, кажется, сошлась опять с мужем и с тещей своей – по крайней мере дозволено ей видеть детей. Старшего отдает в college, etc., etc. Может быть, приедет она в Россию с графиней Бобринской, которая приглашает ее с собой месяца на два или на три. Она принадлежит хорошей фамилии, муж ее, граф Вог, имеет поместье недалеко от Лиона.
В ней было много приветного и простодушного. Красавицей она мне не показалась. Это одна из тех женских натур, которые мягкостью и восприимчивостью своей способны увлекаться и падать. Предопределенная добыча сердечного романа. Можно сожалеть о подобных женщинах, но осуждать их совестно. Я уверен, что в связи с нею Монго отдыхал от долгой, поработительной и тревожной связи своей с ***.
9 июня
Оставляем сегодня Лион и едем в Женеву.
12 июня
Женева. Троицын день. Был у обедни. Церковь полна русскими.
13 июня
Вчера был в театре. Ездили вечером к месту, называемому Ла Жонксьон, где Рона и Арв сливаются, но сохраняют свой цвет. Вот что должно быть с Польшей и Россией. Не требовать, чтобы Польша уничтожалась перед Россией, а довольствоваться тем, чтобы она слилась с нею и рядом текла. Прелестное местоположение.