В самый тот день, когда Рубини давал свой концерт, радикал О’Коннел устроил здесь собрание для предложения всеобщего избирательного права – и я, недостойный, пошел слушать Рубини. А есть еще люди, которые считают меня либералом.
1 октября
Всё спит, и ветры, и Нептун. Вчера ездили мы верхом миль за шесть, к Дьявольской плотине. Возвышение, с которого видны в ясную погоду со стороны моря остров Уайт, а с другой – Виндзор, но по причине тумана мы ничего не видали. Под горой большая лощина. Земля, разбитая на четвероугольники, зеленеющие или чернеющие и обставленные живой оградой. В таком виде представляются почти все английские равнины. Солнце было как в дыму, род парной испаряющейся репы.
Сегодня второе английское языколомание.
3 октября
Третьего дня был на вечере у Стивенсов; английский вечер: камин, чай, безразговорность и смотрение альбомов и карикатур. Между прочими картинами – будочник, подаренный Мещерским, и работы какого-то знаменитого французского живописца в Петербурге. Так подписано под картиной. Стивенс, адъютант герцога Кембриджского, – мастер рисовать и, подобно Жуковскому, собрал альбомы всех видов, снятых им в путешествии.
4 октября
Вчера и нынче 23-е и 24-е купание и 4-е и последнее язычное испытание. Учитель мой почти со слезами расстался со мной, жалея, что теряет ученика, подававшего такие большие надежды.
Третьего дня обедал у дяди, или брата, или племянника моего подполковника О’Рейли and герцогини Роксбург, жены его. Мы не могли доискаться точно, есть ли родство между нами, потому что фамилия О’Рейли разделена на много отраслей, но он обещал справиться, когда получит от меня дополнительные сведения, которые надеюсь отыскать в бумагах семейных, оставшихся в Остафьеве. Порядочно долго сидели за столом, со всеми английскими проделками, предложениями заздравных тостов, перекатыванием графинов кругом стола, и наконец, предложением урыльника, которым я не воспользовался, хотя из стеснения, из приличия и от нечего делать довольно накачал себя, чтобы было что выкачивать.
Между тем доктор Джонс давал в честь мою музыкальный вечер в тот же день и звал меня в 8 часов, а было уже около десяти и надобно было еще идти наверх и пить кофе и чай к герцогине, которая в ожидании нас сидела одна в своем drawing-room и глядела на луну; по счастью, мой Мензбир, видя тоску поджидавшего меня доктора Джонса, пошел по всему городу искать меня и, наконец, выручил из беды, вызвав из плена.
Вчера ездили с Леонтьевой и Стевенсами смотреть «Swiss Cottage», довольно милую игрушку, но здесь бесполезную. В Германии такое кафе было бы оживлено пивными четами, здесь нет этого рода забав. Всё чинно, холодно и безмолвно – очень комильфо.
У меня здесь есть молодой камердинер Шарлотта Ивановна, которая каждое утро благопристойно и целомудренно приходит будить меня, стучась у дверей, смеется моему английскому косноязычию и проч. Однажды приносит она мне сапоги мои, и я говорю ей:
– I kiss your hand, – а затем спрашиваю: – Is it good English?
– No, Sir, – отвечает она, – it is very shocking.
Вечером гулял, смотрел на луну в большой телескоп, который показывают за несколько грошей, но луна в море была еще лучше.
25-е купание. Вчера ходили смотреть сад Attree. Здесь сады – редкость по причине каменистой почвы. Сто родов анютиных глазок. Потом был на празднике стрелков. Не мастера.
Вечером у Леонтьевой пела датская певица. Голос нежный, сильный, но немного крикливый в высоких нотах. Дали ей арии из «Жизни за царя».
Лондон, 12 октября
Я выехал из Брайтона 6-го. Сегодня с Озеровым был в Вестминстере и в Ньюгейте. Жизнь по смерти и смерть при жизни. В Ньюгейте я ничего особенного не заметил и почти ничего из того, что видел Пюклер. Около 200 заключенных женщин, 40 детей лет тринадцати. Все за кражу. Смертоубийц не было. Затворники содержатся строже: не позволяют им пить ни водки, ни пива. Нет военного караула. Всего 14 смотрителей или сторожей.
После были на китайском базаре. При нынешней королеве нет смертной казни. Преступников выводят на место казни через кухню. В Вестминстере прекрасный памятник, статуя Хорнера. The poet's Corner (Уголок поэтов).
Были и в House of Lords (палате лордов), и в House of Commons (палате общин). Не красна изба углами, а красна пирогами. Особенно в том виде, в котором мы их застали: всё вынесено, чистят. Я сел на шерстяной мешок. Странное впечатление видеть пустынным и безмолвным то, что наполняет внимание мира и гремит из края в край, что разгромило Наполеона и проч. Пещера Эола, объятая сном.
Вечером был в «Друри-Лейн». «Дон-Жуана» уже не застал, а видел балет, который видел и в Париже: «Хромой бес». Сущая пародия парижского балета. В Париже черт мелким бесом вертится, а здешний черт не на шутку бодается, брыкается, а публика смеется. Впрочем, теперь не сезонное время, публика средняя, все ложи, то есть большая часть, облеплена девами радости, из коих некоторые очень хороши. Зала освещена хрустальными люстрами со свечами. Не хорошо и заслоняет ложи.
Савернейк Форест графа Брюса, 17 октября 1838
Сегодня в шесть часов утра разбудили меня, в семь без четверти был я уже в Пикадилли за свои пекадилии, то есть за грехи свои, и в семь сидел в дилижансе, взяв за 30 шиллингов (да два шиллинга на водку кучеру) место внутри до Мальборо. 75 миль с лишком мы ехали славно и прежде трех часов пополудни были на месте. Часть дороги, но весьма малую, можно проехать и по железной дороге (railway). Мы ехали просто. Сторона прекрасная. Всё обработано, лесисто, довольно холмисто и обстроено красивыми городками и дачами.
В Мальборо меня выбрили. У английских брадобреев рука очень тяжела: даже когда и намыливают они, то голову шатают. Порядочные люди сами бреются, следовательно, не на ком хорошо выучиться. Сел я в poste chaise — весьма порядочная, довольно низкая двуместная карета, желтой краской выкрашенная, с парой хороших лошадей, почтальоном (род жокея в синей куртке), верхом – 5 миль – 7у2 шиллингов прогонов, еще два шиллинга на водку.
Считают, что пара лошадей – по два шиллинга на милю, со всеми шоссе-платами и прочим. Недалеко от города въезжают в лес, то есть в парк, мир зеленый. В здешних рощах то хорошо, что они леса и луга вместе и луга эти лучше наших лучших газонов.
Местоположение дома и самый дом совершенно сельский: уединение, другого строения не видишь. У крыльца сказали мне, что хозяин вышел, то есть, что нет его at home. В эту же минуту подъехала ко мне дама верхом, сказала, что граф Брюс сейчас возвратится, и предложила ехать верхом. Но я не англичанин и не София Николаевна (Карамзина), не хотел быть повешенным сразу, как только попал в плен, и отказался. Это была мачеха Брюса, вторая жена отца его лорда, молодая женщина, славящаяся здесь красотой.
Здешнее общество составляют леди Пемброк с сыном и дочерью-красавицей, какой-то моряк с дочерью и, кажется, женой, хозяева и я.
Дом небольшой, но уютный и красиво отделан.
Здесь многие издерживают по две-три и более тысяч фунтов стерлингов на охоту. Многие имеют две-три охоты. Одна охота на паях, один содержит, а другие столько-то ежегодно вносят. Потом держат еще охоту с кем-нибудь сам-друг, сам-третей, и еще третью маленькую про себя, для дней не назначенных; ибо здесь всё расчислено, напечатано, на всё есть хартия. Охота регулярная начинается с 1 ноября. До того ездят на охоту incognito, а с 1-го – в красном кафтане.
18 октября
В 10 часов утра собрались завтракать. Чай, кофе, котлеты, раки, знакомые остатки вчерашнего обеда, варенье. После собрались в гостиную. Здесь не замок и нет библиотеки, в которой обыкновенно сборное утреннее место. Лондонские журналы, рисунки заняли некоторое время. Впрочем, я думаю, мое присутствие несколько расстраивало обыкновенный порядок, ибо Брюсы и Пемброки с воронцовской, то есть русской кровью, – уж не англичане, и, вероятно, немного чинятся для гостей.
Пошли гулять пешком по парку. Кругом на многие мили лес, лужайки с группами деревьев и только.
Однообразно, но берет свежестью, зеленью и английской физиономией. Луга здесь весь год зелены, и зимой зелень еще лучше. Во втором часу другой завтрак, lunch, всякая всячина. После коляска, верховые лошади, кому что угодно, прогулка по парку.
К прогулке приехала вчерашняя моя знакомка, леди Олсбери, и очень хороша! Такие белокурые локоны, глаза темные, что-то от великой княгини. Брюс – полковник и готовится показывать свой полк, съехались его офицеры и оловянными солдатиками учатся, как маневрировать и командовать.
Леди Пемброк, дочь Воронцова, из русской литературы только и знает что «О ты, что в горести напрасно…». Добрая, приветливая женщина, нежная мать. В лице есть что-то от Полянской, но чище и пристойнее. Леди Гейтсбюри, что была в Петербурге, занимается и русской литературой и получает из России книги и музыку.
19 октября
Тоттенхэм Парк, местопребывание маркиза Олсбери.
В портретной зале портрет беззаконного судьи в красном костюме, лицо плутовское.
Леди Пемброк, уговаривая меня погостить подолее и приехать к ней, всё прельщает братом. Особенно его одолжила бы она встречей со мной. Не знаю почему, но я уверен, что он меня терпеть не может…
Я крепко обидел сегодня моего Брюса, сказав, что дом отца его вчерне не стоил бы на континенте более 500 или 600 тысяч франков, но уже право не более миллиона, а между тем он расстроил дела старика, имеющего миллион дохода. Понять этого не могу. Впрочем, ничто ему, зачем не повез он меня сегодня обедать к мачехе своей, при которой я еще разглядел и падчерицу. А здесь в маленьком обществе вечер был довольно скучен.
После того встретил я Воронцова в Лондоне в русской церкви, и он был со мной очень учтив.
Лондон, 10 ноября