4 октября
Был у обедни в греческой церкви. Более порядка и благочиния, нежели на Востоке. Подходил к благословению архиерея, который промолвил мне невнятно несколько русских слов.
6 октября
Венеция под дождем и в ненастье – то же, что красавица с флюсом, который кривит ее рожу. Поневоле изменишь ей, как прежде ни любил ее. Вчера были у княгини Васильчиковой. Грустно видеть дочь ее. Заезжали к графине Эстергази.
7 октября
Был у меня наш египетский генеральный консул Фок, на днях выехавший из Александрии. Между Александрией и Триестом четырехдневное плавание. Соблазнительно. Кажется, умный человек, обхождения приятного, но больной и довольно мрачного духа. Не любит Востока, в котором долго жил. Выехал он из Египта не по обстоятельствам политическим, а по болезни.
В Египте, по словам его, в самом деле довольно возбужден фанатизм против нас. Я не думал бы того. Стало быть, в Турции и подавно. Разумеется, фанатизм не внутренний, не самородный, а внешний и взбитый революционными выходцами и бродягами. Фок говорит, что лучшая книга о Египте – Рафаловича[68]. В книге Ковалевского[69] много вздора и собственноручного шитья.
10 октября
Вице-библиотекарь в Дукальной библиотеке – православный грек. Доктор Намиас возил меня в свой госпиталь. Прекрасное заведение. До 1000 кроватей, а в случае нужды есть место и на 2000. В Венеции всё имеет вид грандиозный и артистический, потому что все эти помещения были в старину или палаццы, или храмы, или монастыри. Величина, высота зал такого обширного размера, везде такой простор, что нигде не пахнет госпиталем. Везде воздух свежий и чистый. Правда, и климат тому способствует. Здесь очищают воздух не можжевельным курением, а открывают окна, впуская солнце и воздух.
Госпиталь основан для городских бедных и общин, которые и содержат его определенным ежегодным взносом. Есть отделение для мужчин и отделение для женщин, подразделенные на больных, требующих лечения, и больных, требующих хирургических операций. Есть отделение и для больных, платящих (большая часть даром) по 2 цванзигера с половиной в комнатах, где несколько больных, и по 4 цванзигера для больного в особой комнате, с особой прислугой. Отделение еврейское и отделение детское, что, кажется, редко где встретишь. Смертность умеренная. Около седьмой части болезней – грудные.
Ныне больных привозят в гондолах на площадь церкви Santi Giovianni е Paolo и переносят в больницу в виду толпы народа, которая обыкновенно собирается поглазеть на это зрелище так же, как на всякое другое. Есть проект прорыть новый канал, который войдет во внутренний двор здания.
Рядом с больницей дом умалишенных, для женского пола, до 300 человек. Всё это помещается в большой зале Scuola di S. Marco и бывшем монастыре доминиканцев. Двенадцать подлекарей, из них одна часть получает по 600 цванзигера в год, а другая – только квартиру в госпитале и обед в дни дежурства. Есть сады, дворы и большие крытые галереи для прогулки выздоравливающих.
В Венеции до 40 тысяч бедных, записанных в приходах, а жителей всего до 110 тысяч. Намиас говорил мне, что чем долее доктор обходится с больными, чем долее практикует, тем менее делает, а содействует природе. Большая деятельность, большая медикаментация означают молодость науки и врача.
11 октября
Был у обедни в греческой церкви. Архиерей из внимания к русским посетителям читал «Верую» и «Отче наш» по-русски. Предпочитаю чтение этих двух молитв пению их по нашему обряду. Был в хранилище церкви: три древнегреческих Евангелия и хартии на папирусе на латинском языке – кажется, VI века. Содержание: запись в пользу Равенской церкви. Римский археолог Марини написал рассуждение о сей рукописи. Заходил к архиерею, говорит немного по-русски. В церкви погребена Воронцова, урожденная Сенявина, мать нынешнего князя Воронцова.
Ездили в Армянский монастырь. На возвратном пути вода была так прозрачна и зеркальна, что небеса, деревья, дома отражались в ней как живые. Больница умалишенных на острове Сан Серволо висела вверх дном в водном пространстве, как головы несчастных ее жильцов.
12 октября
Всходил на самый верх Campanile di S. Marco. Горизонт был чист. Великолепная панорама Венеции с ее роскошным поясом островов. Вдали Падуя. Виченские горы – Тирольские с их снежными кокошниками.
Не позволяют всходить на башню поодиночке, и все отверстия разделены железной палкой, вследствие нескольких самоубийственных низвержений с высоты. На Вандомской колонне в Париже по той же причине приняты подобные же предосторожности. Видно, это чувство желания спуститься с высоты – довольно натуральное.
Радецкий приехал в Венецию. Стюрмер обещал представить меня ему.
13 октября
В «J. de Debats», 20 октября, фельетон какого-то Пьера Дюшена (вероятно, псевдоним) о русском театре, извлеченный из Арапова, Милюкова, Зеленецкого, Греча, Кони.
Нельзя тут сказать ученье – свет, а неученье – тьма. Здесь тьма от учения.
Был в «Аполло». Давали «Итальянку в Алжире». Так и обдавало меня московской стариной и первыми моими итальянскими музыкальными впечатлениями. После революции гауптвахты загорожены железной решеткой, за которой находятся солдаты. Неблаговидно.
14 октября
Рад едкий дал знать графине Стюрмер, что будет к ней, а она о том уведомила меня и пригласила к себе. От часа до пяти ждали мы его, но не дождались. Вероятно, какое-нибудь недоразумение, потому что старик очень вежлив и точен. На днях минет ему 87 лет, а он еще очень подвижен и начал опять ездить верхом. Император дал ему близ Лайбаха поместье, которое он устраивает себе на старость, когда выйдет в отставку.
Между тем он, перебирая со Стюрмером всех действователей великих войн наполеоновских и поминая всех умерших, сказал: «Мне стыдно, что я живу так долго». У Стюрмера есть несколько замечательных автографов. Несколько строк к нему написаны султаном с французской собственноручной его подписью. Письмо Марии-Луизы к Наполеону за несколько дней до первого падения его, с переводом ее собственноручным немецкого письма ее к отцу, где она говорит, что Наполеон не может согласиться на мир, если не оставят ему Антверпена, и мимоходом пугает папеньку, что если войска его побьют (а весьма вероятно, потому что император сильнее, нежели когда-либо, и весь народ одушевлен мужеством и патриотизмом), то это будет погибель Австрийской империи.
Стюрмеры были на Св. Елене в числе охранителей Наполеона. Графиня говорит, что много преувеличений и пристрастий в рассказах о притеснениях, терпимых Наполеоном, но что, впрочем, было много неприятного и оскорбительного по необходимости в надзоре за ним. Нашего комиссара Бальмена он, вероятно, допустил бы до себя охотно, но сэр Хадсон Лоу не дозволил того, потому что Наполеон не хотел видеть его самого.
Наполеон пил одно шампанское, частью цельное, частью с водой. По примеру его и вся его французская свита не пила ничего, кроме шампанского, так что по обыкновенному расчету вся заготовленная провизия скоро истощилась и Наполеон остался без шампанского. Тогда сообщения были долговременны, и, пока не выписали новой провизии, прошло несколько месяцев. Французы ужасно возмущались жестокостью австрийского правительства, которое жаждой морит Наполеона.
Всё черное белье и дамское тут же перебиралось английскими офицерами. Новые крики и нарекания на дикость и варварство англичан.
Однажды Наполеону захотелось подшутить над сторожевым офицером, который следовал за ним в прогулках верхом. Он уловил минуту, в которую тот с кем-то заговорил, пришпорил коня своего и скрылся в крутизнах и извилинах скалы. Не видя пред собой пленника своего, офицер обмер, пустился во все закоулки ущелий, но нигде не нашел и следа его. Тревога, повсеместные поиски, пальба пушек, чтобы возвестить, что пленник спасся; а между тем пленник благополучно возвратился домой, смеясь над погоней. С той поры были приняты новые предосторожности, которым Наполеон не поддался. Он отказался от своих верховых прогулок и под конец ограничил выход свой из дома окрестностями.
15 октября
Одни дожившие до нынешних дней потомки древней Венецианской республики – это голуби piazza di S. Marco, которые и теперь на иждивении правительства. Но эти республиканцы вовсе не дикие и не кичливые, а напротив, ручные и общительные. Они гуляют по площади и, встречаясь с вами, чуть-чуть отходят в сторону, чтобы дать вам пройти. Но не улетают и нимало не пугаются.
Вечером Радецкий был в «Сан-Самуэле». Сказывают, что, когда вошел он в ложу, человек двадцать в партере начали хлопать и бедный старик раскланивался пред почтеннейшей публикой. Но почтеннейшая публика была весьма немногочисленна: случайно или оппозиционно, но театр был пустее обыкновенного. Большею частью были австрийцы, проезжающие дамы.
Радецкий казался довольно пасмурен. Впрочем, может быть, и усталость одолела его: утром делал он смотр войскам в Тревизо, а возвратившись в Венецию, давал большой обед. Адъютант его граф Тунн обещал представить меня фельдмаршалу в проезд мой чрез Верону.
16 октября
Был в музее «Коррер». Теодоро Корреро, любитель и собиратель редкостей и древностей, завещал собрание свое городу. Много любопытного и драгоценного во всех возможных родах: оружие, галлебарды, служившие в старину на праздниках духовных, обломки, принадлежности бученторе, картины известных мастеров, медали Кановы, резцы его, портрет несчастного дожа Франческо Фоскари, прекрасный портрет Гольдони, блюда по рисункам Рафаэля, выделанные ныне уже потерянным способом, стрелы, шкапы, баулы отличной древней работы. (Нынешнее столярное искусство имеет свою красоту, но оно не живуче и до потомства не дойдет.) План Венеции 1500 года, не имевшей еще ни Моста Вздохов, ни каменного моста Риальто, ни церквей