повелеваем плакать.
26 июня
Здесь получен русский манифест. Он очень хорошо принят нашей колонией и шевелит струнами русского сердца. Я подумал бы, что он писан Блудовым, но одно выражение меня сбивает. Юрист Блудов не позволил бы себе сказать вручить престол. Вручается то, что принимаешь в руки.
Вечером ездил я в коляске с Трубецким в Шлакенверт – первую станцию от Карлсбада и поместье герцога Тосканского, которое дает ему до 35 тысяч (франков) дохода. Всё в упадке и запустении, но старинный сад прекрасен и очень тенист. Писали к Павлу.
Давно не принимался я за свой дневник. Постараюсь хотя наскоро собрать свои воспоминания.
Немножко от жаров, немножко от бессонниц, которые начинали меня тревожить, немножко от Карлсбада, который начинал мне надоедать, немножко от именин своих, чтобы не разыгрывать здесь торжественную и праздничную роль именинника, решился я съездить в Мариенбад.
28-го числа, около пяти часов после обеда, сели мы с женой в свою коляску, запряженную четверкой почтовых лошадей, и пустились в путь. Только успели мы доехать до Гаммера, как погода переменилась, воздух охладился и полил дождь. Можно сказать, что дорога слишком живописна для проезжающих: всё горы да горы. Шагом или въезжаешь на гору, или с горы съезжаешь. Тормоз наш был в таком употреблении, что скоро прорвался; надели запасный крючок, да и он протер колесо до дерева, и хорошо еще, что без беды доехали.
Нам говорили, что до Мариенбада не более пяти часов езды, но надобно всегда придать несколько часов к сказанному, и доехали мы не ранее полуночи. Разумеется, весь Мариенбад давно уже спал. Долго стучались мы в двери нескольких гостиниц, но никуда нас не впускали и говорили, что всё занято. Наконец нашли мы гостеприимную гостиницу, где и приютились в трех хороших комнатах.
Ночь провел я очень хорошо. Мариенбад мне очень понравился своей красивостью, миловидностью и опрятностью. Тут всё свежо, всё с иголки: дома, галереи, прогулки, источники с красивыми навесами и пр. Вообще более простору и дышишь свободнее. Природа не так грандиозна, как в Карлсбаде, но зато более удобна для ежедневного употребления.
29 июня
Ходил я по городу и близким окрестностям. Видел источник Kreuzbrunn, который более всех употребляют, Karolinen-brunnen и пр. Ездили мы на завод, где выделываются глиняные кувшины для отправления воды в разные края. Выделка очень легка и скоро изготовляется. Работник кладет на маленький станок кусок глины, и в две минуты ручной работы кувшин готов. Тут их выделывают до 700 тысяч в год.
Мариенбад, собственность духовенства, в медицинском отношении слывет холодным Карлсбадом (das kalte Karlsbad). Тут я нашел из русских московского Боде с петербургской дочерью, которой удаление из Петербурга толкуют различным образом, Ивана Фундуклея, которого знал губернатором в Киеве и который ныне сенатор в Варшаве, Ломоносова с женой, урожденной Щербатовой (он оправляется от своего паралича, начал ходить, двигать рукой и говорить довольно внятно), Абрамовых, которых мы знали в Дрездене, и сестру, молоденькую и хорошенькую вдову. Есть и другие русские, но я их не знаю; между прочими – сибирский генерал-губернатор Муравьев.
30 июня
Часу в третьем, после обеда, оставили мы Мариенбад и отправились в Кёнигсварт, замок и летнее пребывание князя Меттерниха. Довольно красивое и лесистое местоположение. Парк и дом очень хорошо содержатся. В доме много картин, фамильных и царских портретов, мраморная статуя Кановы, изображающая Историю. При замке музей с разными древностями, редкостями естественными и современными знаменитостями: рукомойник Наполеона на острове Эльба и другие принадлежавшие ему вещи, а также разные мелочи, принадлежавшие многим знаменитым лицам. Также показывают тут две египетские мумии в их гробах. И сам бедный хозяин не такая же ли политическая мумия, заживо пережившая свою деятельность, свою славу и свою эпоху?.. Самого его в замке не было, а были два сына его, которых, впрочем, я не видал.
Из Кёнигсварта отправились мы в Эгер, где угостили нас по-русски, то есть продержали на станции более трех часов, хотя на глазах наших отправлялись дилижансы и, не знаю, каким образом, но верно с грехом пополам, дали пару лошадей графу Стадиону, который приехал после нас. Граф говорил мне, что ни к чему не поведет жаловаться на неисправность почты, потому что держит ее князь Меттерних. Это тоже по-русски.
Переменили лошадей в Эгере, поехали ночевать в Франценсбад на квартиру Абрамовых, которые нам ее предложили. Приехали туда к полночи и кое-как улеглись спать, но я спал хорошо.
1 июля
Утром походил я немножко по городу и по проулкам около источников и отведал воду Salzquelle, которую пил в Петербурге, довольно безуспешно, при начале болезни моей. О Франценсбаде нечего сказать особенного: довольно опрятно, площадки, обсаженные деревьями, где гуляют и пьют кофе, укрываются от зноя.
В Эгер приехали мы в полдень. Пошел я смотреть в доме бургомистра комнату, в которой был убит Валленштейн[80]. Тут сохраняется оружие, которым он был убит, и несколько резных шкафов, ему принадлежавших. Теперь комната завалена канцелярскими бумагами.
Осмотрел я развалины старого замка, в котором хорошо сохранились церковь с красивыми мраморными колоннами и одно окно, также с маленькими мраморными колоннами.
Затем возвратились мы к почтовому двору и отправились обратно в Карлсбад чрез Элбоген, где обедали на террасе, любуясь прелестями окрестной картины.
Жаль мне, что я поздно узнал в Карлсбаде от графа Палена о существовании в Эгере знаменитого палача, который, оставив ремесло, посвятил себя собранию различных древних и новых орудий казни и вообще всяких древностей: монет и проч. Сказывают, что он участвовал в приведении в порядок и устройстве музея Кинжварт.
При въезде нашем в Карлсбад торжественно проехали мы шагом при музыке сквозь толпу гуляющего народа. Вообще я очень доволен своей поездкой и ночами своими, которые пришли в порядок.
8 июля
Утром был я у патриарха австрийских сербов. Он сказывал мне, что получает из России, особенно из Москвы, много пособий для своих православных церквей: церковные книги, утварь и платья для духовенства. Он хвалится покровительством молодого австрийского императора в пользу православной церкви.
По журналам всё идет к миру и восточный вопрос приближается к развязке. Даже и маркиза Кастельбажак гораздо спокойнее, а доныне восточный вопрос, то есть страх лишиться посольского места в Петербурге, гораздо более тревожил ее, чем карлсбадские воды.
10 июля
Вечером все наши знакомые русские и немцы, а некоторые и незнакомые, были у нас на прощальном чае и кофе. Все изъявляли большое сожаление о нашем отъезде. Всех гостей заставил я записать свои имена в книге. Чарльз Ротшильд, вероятно, опасаясь, чтобы как-нибудь не воспользовались и не употребили во зло его подпись, теснился насилу между двумя уже готовыми подписями.
11-го утром, в седьмом часу выехали мы из Карлсбада, приехали в Прагу и остановились в гостинице «Zum Englischen Hof». Первый раз ехали мы довольно хорошо, безостановочно и даже скоро, по немецкому покрою. Природа по дороге довольно красива, но уже не так величава, как в Карлсбаде.
Прага, 12 июля
Не думал я дожить до нынешнего дня. Сегодня день моего рождения и стукнул мне 61-й год. Был я у Ганки и у баронессы Котц. Ошибкой попал я к президенту здешней полиции Захару, вместо того чтобы попасть к майору и коменданту пражской военной полиции Альбинскому, к которому имел письмо от Фридланда. Президент сказал мне, что открыты заговоры в Париже, Вене и Берлине и что одна надежда на императора Николая, чтобы установить порядок.
Обедали мы в гостинице довольно порядочно. После обеда ездили с комендантом и с женой его в Waldgarten и на Josephineninsel. Везде очень хорошая полковая музыка, венгерская и итальянская. Нельзя не подумать, с грустью глядя на это: неужели Бог всё так устроил, что венгерцы и итальянцы должны быть не дома, а в Богемии? Город прекрасен и древними и новыми зданиями своими. Мосты на Молдове очень красивы и живописны. Вечером был я в театре. Венская певица Вильдауэр в опере «Цыганка».
13 июля
В 10 часов утра отправились мы с Ганкой в университет. Шафарик показывал нам библиотеку. Особенных редкостей, кажется мне, нет. Впрочем, я в этом деле профан и смотрю на всё только из приличия и для очистки совести. Я обещал Шафарику прислать из Петербурга полную историю Карамзина, которой у них только восемь томов, подаренных императрицей Марией Федоровной или Елизаветой Алексеевной[81].
После отправились мы в Страговский монастырь и бегло осмотрели библиотеку, потому что было уже около двенадцати часов и патер Адольф Фишер, добрый и веселый старичок, боялся опоздать к трапезе. Несколько раз с хохотом повторял он мне, что помнит Суворова.
Осмотрели церковь. Отправились в St. Veits Kathedrale в Градшине. Серебряная гробница Святого Непомуцена, подсвечник из храма Соломонова и проч., и проч. Во дворце древняя зала Wratislava, заново подготовленная и устроенная, с трибунами и лавками, в ожидании конституции, которая при рождении своем умерла. Испанская и немецкая залы. Замок Валленштейна с садом и гротом, в котором Валленштейн купался.
Обедали в Cafe Francais с Ганкой и комендантом. После обеда осматривали Museum, находящийся под ведением Ганки. В отделении естественной истории между прочим – собрание 30 тысяч разнородных жуков. Митрополит Амвросий мог бы остаться довольным; когда Александр Тургенев представлял ему Жуковского, он приветствовал его следующим образом: «Дай нам Бог поболее таких жучков».