– Нет. Ты даже представить себе не можешь, насколько я не святой. Побыла бы минуту в моей шкуре – поняла бы.
– Вот и возвращайся.
Она ухватила его за руку, боясь отпустить до того, как он ответит, и он сказал, что приедет.
Какая же я тупица! Это ж сразу было видно. Всего пять минут до дома няни, пять минут обратно, а я, дурочка этакая, целый час убила на то, чтобы сообразить, что он не приедет. Час был гнусным еще и потому, что слишком уж я жалела, что он не вернулся. Больше, чем я хотела бы или ожидала.
Лоретта сказала, что я до того привыкла к мужикам, лапавшим меня сверху донизу, поэтому, чем больше он не лапает, тем сильнее я этого хочу. Не знаю. Не сильна в психологии. Она говорит так, будто это болезнь какая, вроде я хочу только того, что мне не дается. Может, мне просто нравится, что он не держит меня за дешевку. Может, мне просто нравится для разнообразия побыть рядом с джентльменом.
Но потом, когда сидела дома, думала обо всем, что мне стало в нем нравиться, делалось все гаже и гаже, чем дольше он не приезжал. Кончилось тем, что я уселась у окна гостиной, высматривая, когда в конце улицы появится его машина. Всякий раз, заслышав звук мотора, чувствовала легкое подрагивание внутри и всякий раз, когда автомобиль проезжал мимо, чувствовала, как слезы наворачивались на глаза. Больших трудов стоило не дать им выхода.
Смешно, но иногда я связывалась с парнем, думая, что как-нибудь, почему-нибудь, с кем-нибудь из них, с кем-нибудь особенным, мне не будет так больно. Смешно, но я до сих пор, после стольких лет, думаю, что так получится, потому как прежде не выходило никогда.
В конце концов сдалась и позвонила ему домой. Он ответил в трубку словами:
– Прости, Арлин. Я действительно сожалею.
А я сказала:
– Так, значит, на том и все? Такого попросту никогда не будет? – Я почти плакала и знала, что он слышит это по моему голосу, потому как я – слышала. Мне было гнусно от этого.
– Ты не могла бы, – сказал он, – просто дать мне немного больше времени?
Я ответила, ну да, наверное, смогу, если обстоятельства требуют, но в одном я чертовски уверена: найду новую приходящую няню, и уж той обязательно нужно будет иметь собственную машину.
Он рассмеялся, когда я так сказала. Я радовалась этому. Смех, он всегда помогает в такого рода делах, и, если б он не засмеялся, я могла бы так никогда и не понять, что он напуган до смерти.
Думается, я в таких делах соображаю туговато.
Так вот, мы отсмеялись так мило вместе, а следом до меня доходит, что я реву, ревмя реву и ничуть этого не пытаюсь скрыть. Знаю: я слишком чувствительная. Мне все говорят. Будь рядом Бонни, та назвала бы это идеальным примером того, насколько я не готова, но, слава богу, ее рядом не было.
– Арлин? – подал он голос. – С тобой все в порядке?
И я высказалась:
– Черти веселые, просто мне тошно столько времени спать одной. Ты подумаешь, мол, могла бы уж и привыкнуть. Мне страшно и одиноко по ночам, я просто никогда не высыпаюсь. Я бросила работать ночью, чтоб выспаться, но стало только хуже. Больше времени лежать в страхе и одиночестве. Иногда думаю: встану и пойду обратно, просто для того, чтобы ночь миновала. – Не знаю, понимал ли он хотя бы половину из того, что я говорила, потому как у меня, когда до плача доходит, почти ничего разобрать нельзя.
Минуту он молчал. Ну, не минуту, но показалось – долго. Потом произнес:
– Хочешь, я к тебе домой приеду просто поспать?
И я ответила:
– Знаешь, было бы очень здорово, ведь я вбила в голову, что ты можешь остаться тут сегодня.
– Мне нужно десять минут. – Это было последнее, что он сказал.
Повесив трубку, я подошла к окну, смотрела сквозь деревья на тонюсенький серпик желтой луны, висевший над холмом, и улыбалась: здорово, что он предложил. Пусть и понимала: не приедет. Пуганая ворона… Ну, знаете. Только этот человек был по маковку полон неожиданностями. Понадобилось время, чтобы я научилась не гадать.
Она отчаялась ждать и укладывалась в постель, когда услышала тихий стук. Накинула халат и впустила его. То есть дверь открыла, чтоб он вошел, но он, похоже, прирос к порогу. Пришлось взять его за руку и слегка потянуть.
Ей хотелось раскрыть объятия, но было такое ощущение, что, если она двинется вперед, он отступит назад, раз он раньше всегда так делал. Повернувшись, она пошла в спальню, надеясь, что он пойдет следом, едва ли осмеливаясь оглянуться, чтобы проверить.
Арлин сбросила халат на пол, не подумав заранее, как он воспримет то, как она спала – совершенно раздетая, даже когда просто собиралась спать. Глянув через плечо, увидела: стоит в дверях спальни, смотрит.
Весь свет был погашен, так что было темно, если не считать того узенького желтого серпика луны, так что, как ей представлялось, вряд ли он видел что-то больше, чем расплывчатый силуэт, пока она вновь укрывала постель так, чтоб ему досталось побольше места.
Чуть позже он подошел к другой стороне кровати и улегся на спину поверх покрывала. На нем были джинсы с белой рубашкой, и она не видела его в джинсах с того дня, когда приезжала к его дому. Когда он приходил к ней, отправляясь на свидание, то всегда был одет пристойно, с галстуком и все такое.
Она придвинулась ближе и опустила голову ему на плечо. Еще после нескольких минут молчания спросила:
– Хочешь, я сережки сниму? Они в тебя не впиваются? – У Арлин на той стороне было три пирсинга, и ей не хотелось, чтоб ему было неудобно, предчувствуя: сам он в том никогда не признается.
– Нет. Я их и не чувствую. – Это было первое, что он произнес, войдя в дом. Голос звучал негромко и заботливо.
– Спасибо, что вернулся, Рубен.
– Зачем ты это делаешь? И не говори, что потому, будто тебе тошно спать одной. Уверен, есть множество мужчин, которые сегодня ночью с радостью побыли бы здесь с тобой.
– У тебя есть телефоны хоть кого-то из них?
– Это оттого, что Тревор хочет, чтоб мы были вместе?
– Черт возьми, Рубен. Скажи на милость, до чего, по-твоему, я способна дойти, помогая сыну выполнять домашние задания?
– Тогда почему – я?
– Знаешь, – Арлин села в постели, – в чем твой недостаток?
– Нет. Но, к счастью, у меня есть ты, чтобы втолковать мне.
– Недостаток твой в том, что ты слишком беспокоишься о внешности. Меня она и близко настолько не заботит, как тебя. Я так не смогла бы. Даже если брошу работать днем, и то у меня просто не будет времени. Тебе не приходило в голову, что если б ты не воевал и не был ранен, как с тобой получилось, то был бы слишком хорош для меня? Ты бы, я говорю, был до того совсем-совсем другого поля ягода, что и времени-то на меня не нашел бы.
– Никому не уйти с одного поля с тобой, Арлин. Ты слишком красива.
– На этом поле есть вещи поважнее внешности.
– Благо для меня, если это правда.
В этой истории было нечто большее для нее, но не хватало слов, в которые это можно бы облечь. Для него, наверное, бессмысленно, а то и не очень правдиво прозвучали бы слова о том, что он ей нравится, потому как приезжает за ней, носит галстук, за няню платит, водит в приличные рестораны, а после провожает до самого дома. Как объяснить мужчине, что до встречи с ним она и не понимала, что с ней обращаются гнусно?
Арлин улеглась щекой ему на плечо и одной рукой обвила грудь, широкую и крепкую, из тех, что отгоняет злых духов подальше в темень.
– Не пойми неверно, но тебе не было бы удобнее без твоего тряпья?
Рубен не ответил сразу, она подумала, наверное, и вовсе не ответит. Потом он сказал:
– Может быть, в следующий раз. Может быть, завтра.
И мысль о том, что завтра он снова будет тут, настолько заворожила, что Арлин больше ни словечка не сказала и не хотела ничего ни говорить, ни делать, что могло бы развеять эту ворожбу.
Глава 11Мэтт
Магазин закрылся в девять, и он, не теряя времени, помчался на выход. Трижды сверялся с часами, которые, как он считал, наверняка испортились, но стрелки с тиканьем отсчитывали минуту за минутой. Не было никакой особой причины, чтобы время тянулось так медленно. Не намного медленнее обычного. Работа всегда плелась, едва ковыляя.
Мотоцикл он поставил за магазином, на горке. Аппарат так ревел, что хозяин всякий раз испепелял его взглядом, когда Мэтт гонял движок на холостых слишком близко от магазина. У мотоцикла не было электронного стартера, или, точнее, тот, что был, не срабатывал. Не было у него и сигнальной лампочки нейтралки, так что приходилось немного возить мотоцикл вперед-назад, чтобы убедиться, что он стоит безопасно. На горочке это было не так-то просто. Трудно вести мотоцикл накатом, трудно быть уверенным.
Считая, что мотоцикл на нейтралке, Мэтт уселся в седло, ударил по стартеру, и его байк, все еще стоявший на первой скорости, рванул вперед с боковой подножки и завалился вместе с ездоком.
Ну вот, теперь еще недели три на ляжке будет красоваться синячище в форме бачка для горючего, но это еще не самое худшее. Силясь вновь вернуть мотоцикл в вертикальное положение, Мэтт увидел, что сломал ручку переднего тормоза. Стукнулся рулем и весь ободрал его. И задний тормоз тоже не слишком-то слушался. Мэтт закрыл глаза и чуть было не заорал. Но ночь была тихая, в домах по соседству жили тихие люди. Неприятностей не любил никто.
И потом, он уже раз попробовал такое. Стоял посреди улицы и проклинал байк во всех выражениях, какие только на ум приходили. Ни черта практически полезного не вышло. Мэтт развернул мотоцикл, вновь оседлал его и покатил с горки без мотора. Сбросил сцепление и завел движок с хода. Если бы только он с самого начала подумал об этом. Если бы подумал.
Он проскочил знак «стоп» на Камино, потому что иначе было нельзя, и никто не заметил. Вокруг – ни одного полицейского. Так что катил он по Камино на двадцати пяти