– Ничего такого я в виду не имел. Просто сказал, что ты красивая. У тебя лицо приятное.
Шарлотта фыркнула. Вот так всегда и говорят про высокую полную деваху. У нее, мол, приятное лицо.
– Хотите, чтоб я решила, жить мне или умереть, бросив монетку?
– Да, хочу.
– В жизни не слышала ничего глупее.
– Почему? Почему глупо? По крайней мере, если по-моему сделать, так у тебя шанс есть половина на половину.
Он протянул в темноте монету. Положил в ладонь. Шарлотта поднесла ладонь поближе к глазам, разглядывая. Четвертак, орлом вверх. А что, если не упадет этой стороной? Ей и впрямь придется сыграть в орлянку. Ну и будь что будет. Так или иначе. Что-то, наконец, должно привести к решению.
– Ладно. Была не была. – Сердце ее колотилось, кровь шумела в ушах. Шарлотта подсунула кончик большого пальца под четвертак и щелчком отправила монету вверх. Слишком высоко. Монета пролетела по дуге очень далеко, и девушка упустила ее. Оба они свесились с края платформы, насколько смелости хватило, и следили, как падала, кувыркаясь, монета до самой воды.
– Вы правы, – сказала она. – Дрянная тьма.
– Отколись. Мой четвертак!
– Христос с вами, Джерри, это ж всего четвертак. Вот, вот вам доллар. – Шарлотта вытащила из кармана банкноту и впихнула ее в руку Джерри, надеясь, что не перепутала в темноте и не сунула ему десятку.
– Да нет, тот был особый. То был мой четвертак с двумя орлами. – Однако, заметила, бумажку он все равно упрятал в карман.
– Четвертак с двумя орлами?
– Ну да.
– Откуда берутся четвертаки с двумя орлами?
– Не знаю. В том-то и вся закавыка. Его ничем не заменишь.
– Так, а где же вы этот взяли?
– Спер у одного малого в баре.
– А-а. Простите.
– Отколись. Ладно, все в порядке, думается. Только тебе теперь уж лучше не прыгать. Если сиганешь, я и тебя потеряю, и мой четвертак с двумя орлами в придачу – и тогда я психану.
Шарлотта потерла коленку, и несколько минут они сидели, а она снова посмотрела вокруг. В той стороне, откуда она пришла, шумел город и светили огни, словно там был кто-то живой. Подумалось, что туда тянуло больше, чем в холодную темную бездну, пожравшую двухорловый четвертак Джерри.
– Так вы знаете, где тут можно кофе выпить в такой час?
– Черт, а как же. Это же большой город.
– Не знаю, смогу ли взобраться отсюда.
– Да не так это и трудно.
– Я ведь коленку ушибла.
– Я тебе помогу.
Понадобилось время, но в конце концов они снова оказались на бетонном тротуаре моста, хотя без Джерри выбраться у Шарлотты никогда бы не получилось.
Глава 14Арлин
Она стояла на крыльце возле его двери, уже подняв руку, чтобы постучаться, а сердце билось до того сильно, что даже в ушах отдавало. Арлин не сделала ничего плохого: именно это, слово в слово, она и заехала сказать ему. Отчего ж она так боялась, что он пошлет ее ко всем чертям веселым? Когда же эта катавасия опять пошла не туда? Арлин решила, что она, должно быть, где-то в другом месте была, когда все это без нее случилось.
Она крепко бухнула по входной двери и тут же захотела убежать. Уже даже два шага назад сделала, когда он открыл. На нем были синие треники и простая облегающая белая футболка.
– Арлин.
– Рубен, ты думаешь, что со мной все легко?
– Нет. На самом деле мне с тобой довольно трудно. – Затем он откинулся на дверной косяк и улыбнулся. И она не смогла принять сказанное им за обиду, потому что улыбка была славная, пусть левый уголок рта в ней и не участвовал, а значит, он, должно быть, ее словно поддразнивал.
– Вот те на, вздумал горшок котел сажей корить! Я могу войти на минуточку?
Улыбку будто ветром сдуло.
– А-а. Э-э. У меня беспорядок.
– В твоем доме? Давай серьезней. Ты не из того теста, чтобы жить в беспорядке.
Он приоткрыл дверь чуть пошире, показывая гостиную, всю уставленную стандартными при переездах картонными коробками.
– Я еще не совсем распаковался.
– Ну, знаешь, Рубен! Это еще, черти веселые, не беспорядок. Не твоя ж в том вина, что весь скарб только-только сюда попал, верно?
– Верно, – кивнул он. Ответ его прозвучал все еще неуверенно, но он отступил от двери, давая пройти. – Отчего я должен думать, что с тобой все легко?
– Черти веселые, я не знаю. Я вообще все время не знаю, о чем ты думаешь. Просто хотела убедиться, что ты так не думаешь. – Арлин устроилась на диване.
– А с тобой и впрямь все легко?
– Ну, нет. Я так не считаю. Ну, нет – по моим меркам. То есть с сексом у меня все прекрасно, не в том дело. Но если я с одним, то он и единственный. Рики уже больше года нет, а никого другого у меня все еще нет. Из-за одного этого меня не назовешь распутной. А ты как?
– Нет, меня тоже никак к распутникам не причислишь. Хочешь выпить чего-нибудь? Пива хочешь?
– Черт, хочу вдребезги, но – нет. Я алкоголик на излечении.
– Ой, прости. Глупость сморозил.
– Ты ж не знал.
– Я заметил, что ты никогда не заказываешь спиртного, но не придал этому значения.
– Мы все еще не так-то хорошо знаем друг друга.
А это было еще одно, о чем она приехала сказать.
То, что он держался с ней так замкнуто, что едва ли не чужаком казался, может быть, и было причиной, доведшей до мысли, будто она дешевка.
– У меня есть апельсиновый сок и имбирный эль.
– От имбирного эля не откажусь.
Он пошел за элем, а она сидела, грызя кончик большого пальца, убеждала себя прекратить это занятие, но не могла остановиться. Во всяком случае, к черту он не послал.
Получив от него холодный стакан, спросила:
– Рубен, что я сделала не так? Я без понятия. Что, скажи на милость, плохого в том, чтобы целовать ту сторону твоего лица? Это все ты. Я только как бы, понимаешь, признавала это. Как часть тебя.
Он присел рядом, на самый край дивана, как всегда делал, когда что-то вызывало в нем ощущение неудобства. Вот видите, он не был полным чужаком. Уж это-то она понимала.
– Не уверен, что смогу объяснить.
– Знаешь, что мне Тревор сказал? Он сказал, что ты посоветовал ему не притворяться, будто не замечаешь, потому как это все равно ни чуточки тебя не проведет. И, знаешь, когда он это сказал, все встало на свои места. Я подумала: елки-палки, все эти годы я поступала не так, и у меня хватает уверенности не повторять ту же ошибку снова. Вот я и отнеслась к той стороне лица не как к чему-то, чего не существует. Ты же, вот, удрал, гневно фыркая, и с тех пор я о тебе и слыхом не слыхивала.
– Мне жаль.
– Ой ли? – Она не думала, что он пожалеет, считала, что так или иначе жалеть придется ей, виновной. Так обычно случалось. – А-а. Что ж, проехали. Подумаешь, раз за разом уедаешь мои чувства понемножку!
Рубен чуть-чуть придвинулся и обнял Арлин. Раньше он никогда такого не делал. А ей всегда хотелось, она всегда замечала, как не хватает такой ласки, так почему ж сейчас, когда она ее ощутила, ей сделалось слегка не по себе?
Он тоже не сразу пришел в себя. Так и держал ее целую минуту, отчего Арлин подумала, что того и гляди опять заплачет, а коли заплачет, так он непременно примет ее за какую-нибудь чувствительную дурочку неуравновешенную, которая чуть что – и сразу в слезы.
– Ты права, – сказал он, приблизив губы к ее уху. – Меня бесит, когда люди притворяются, будто не замечают, и меня бесит, когда я понимаю, что они видят. Сам не знаю, чего хочу. Думаю, мне хочется, чтобы они не отскакивали на милю, увидев меня в первый раз, а такого у меня никак не получается.
Потом он отпустил ее, и, можете не сомневаться, к тому времени она уже плакала, потому как очень переживала за него. В какой-то мере (но меру эту она и не пыталась растолковать) оттого-то она и целовала его лицо в то утро. Переживала за него, как за Тревора, содравшего коленку, как будто она слишком долго была мамочкой и считала, будто, поцеловав ссадину, уймет боль.
Рубен никак не отреагировал на слезы, и она принялась гадать, то ли ей хочется, чтобы он заметил, то ли ей хочется, чтоб сделал вид, что нет. Задачка выдалась трудная – в этом он был прав.
– Арлин, – немного погодя заговорил он, – должен тебе признаться кое в чем. Эти ящики не только что доставили. Они все эти месяцы здесь. Я просто не мог заставить себя распаковать их. За последние четыре года я три раза переезжал. Жутко устал от этого. Только возьмусь за распаковку, как всякий раз на меня словно находит что-то.
Она вглядывалась в него, смахивая слезинки из-под глаз – в сторону и осторожно, чтобы не размазать тушь с ресниц.
– Как же это чудесно.
– Что именно?
– Что ты сказал мне об этом. Это первое что-то настоящее, что ты рассказал мне о себе. И, что еще лучше, я на все сто понимаю тебя. Не о переездах речь, а о том, черти веселые, что я себя так же чувствую по отношению ко всякой всячине. На меня просто находит что-то. Двинуться не могу вроде.
И Рубен кивнул:
– Ну да, именно так. – И они улыбнулись друг другу и опять засмущались.
– Может, было бы легче, если б ты не один этим занимался. Я могла бы помочь тебе распаковаться.
– Помогла бы?
– Конечно. Черти веселые, для чего ж тогда друзья? Дай мне только телефон на минутку, скажу Тревору, где я.
Тревор, само собой, первым делом спросил, нельзя ли ему приехать помочь, так что Арлин, прикрыв ладонью трубку, спросила Рубена, можно ли. Рубен ответил: да, конечно же, – но еще и лицо его приобрело такое приятное выражение, словно Тревор по-настоящему ему нравился. Выражение это Арлин было уже знакомо, но всякий раз, видя его, она относилась к нему более нежно, чем в предыдущий раз. У Рубена был славный вкус к детям – этого у него никак не отнимешь.
Тревор с головой ушел в разбор коробки с книгами. Он расставлял их на книжных полках Рубена по фамилиям авторов в алфавитном порядке. Похоже, это произвело впечатление на Рубена и чертовски изумило Арлин, знавшую, что организационная сноровка досталась сыну не от ее семейной ветви.