– Эй ты, лоб здоровый! – Резкий окрик сзади. Голос он узнал. Он уже попадался ему нынешним вечерком.
Слушай, она сидела себе у бара одна: откуда было знать, что она с этим мужиком? И потом, если б дело выгорело, то какая бы ему была забота?
Только тут – городок маленький, ничего похожего на настоящий мир. А тут еще красномордый мужлан, а за ним другие крепкие мужланы из того же маленького городка – вот и сбита команда по случаю. Эти козлы считают, что последнее слово за кулаками.
Тото, по-моему, мы уже не в Канзасе.
– Я к тебе обращаюсь, болван.
Сидни Г. остановился, слегка покачнулся и обернулся. Их было четверо у входа в переулок, свет фонарей бил им в спину, и облака от дыхания клубами ходили во все еще холодном и ясном после вчерашнего дождя воздухе.
Они подходили: впереди опечаленный дружок той леди, трое подручных выстроились у него за спиной, лыбясь тошнотворным хором.
– Вот и попался, балаболка городская.
– Это вы так считаете.
– Ну, лоб здоровый. Повтори-ка, что ты плел про мою мамочку.
Сидни Г. усмехнулся. Глубоко вздохнул, выпячивая живот с выпуклостью холодного металла под ремнем.
– Эй, слышь, мужик, по честноку, то неправдой было, что я про твою мамочку сказал. Я ее на самом деле не сделал.
Четверо мужиков оскалились, ободренные воображаемой мощью.
– Катись-ка, городской, отсюда, пока цел.
– Это вы так считаете.
– Я говорю, такую дылду-уродину? Да мне плевать, сколько б она ни упрашивала. Это не по мне. – Сидни улыбнулся и вытащил из-под пальто пистолет. Он был пьян, вдрабадан. Настолько, что позволил себе ошибку. По-настоящему глупую ошибку: стоя лицом против четверых, ни разу не позаботился взглянуть, что у него за спиной.
Попытался образумиться, но – слишком поздно.
Сильная рука ухватила сзади за правое запястье, другая обернулась вокруг предплечья. Жертва собственных замедленных рефлексов, Сидни Г. рухнул под напором на колени, почувствовал тошнотворную, хрустскую боль в локте. Подумал, что от боли начнет блевать. Слава богу, что он под газом. Черт, утром эта сучья кость разболится. Если утро наступит.
Скрюченный пополам от боли (пистолет отлетел на тротуар – не дотянешься), он почувствовал, как тяжелый башмак врезался в живот, слегка приподняв тело над землей. Но он не орал, не просил прощения, не молил о милости, он лишь плевал мужику на ботинки. Сидни Г. шел до конца, который, похоже, наставал.
Он был слишком пьян, когда впервые услышал этот звук, к тому же плохо соображал, чтобы понять, откуда он исходит. Пчела жужжит возле уха, наверное. Но ноги, все те ноги, через которые он смотрел на белый свет, расступились. Голова слегка приподнялась, и он увидел, как сиявший в ночи мираж проступил сквозь темноту: крошка-человечек на крошке-мотоциклетике газует ручкой, будто воображает, что под ним мощный «Харлей».
Паренек сбросил сцепление, байк подпрыгнул и почти встал на заднее колесо, затем рванул по переулку прямо в гущу драки. Ноги запрыгали, спасаясь бегством.
Черт побери, Сидни. Кавалерия!
Маленький наездник остановился возле Сидни Г., протянул вниз руку, и тот ухватился за нее, почти сбросив паренька с байка, как тонущий пловец, тянущий на дно спасателя.
Паренек встал, чтобы снова запустить движок. Потом, крепко ухватив левую руку, протянутую Сидни, рывком поднял того на ноги. Сидни прыгнул в седло, промахнувшись на целую милю. Он упал на мостовую, и его пришлось наполовину тащить. Паренек рванул вперед, убегая от преследователей, а позади него волочился, подпрыгивая, Сидни Г. Впрочем, Сидни не обижался: там, в переулке, его ждало кое-что похуже.
Потом паренек ударил по тормозам, развернул байк вполоборота, едва не завалив. Подтянул с натугой Сидни, и тот перекинул ногу через сиденье, ухватился левой рукой за куртку спасителя, таща за собой вывернутую правую.
Так они усаживались целую секунду, казавшуюся вечностью, вслушиваясь в стрекот движка, замечая, как пятерка преследователей располагалась по обе стороны, перекрывая оба выезда из переулка. Трое с одной стороны, двое – с другой. Бестолочь.
– Держись, – сказал паренек.
Черт побери, попробую.
Паренек рванул мотоцикл вперед и, как ни трудно было на таком крошечном месте, круто развернул его, помогая и поддерживая равновесие ногой, и покатил в сторону, где стояли всего двое.
Выжал газ и направился прямо на них.
Сидни же гадал, долго ли мужланам не хватит ума подобрать пистолет.
Один из них поймал паренька за рукав и рванул. Потянул его вбок, стараясь завалить мотоцикл с седоками. «Двинь в глаз», – убеждал себя Сидни, но у него была всего одна рука, и она нужна была, чтобы оставаться на одной лошади с рыцарем морали. Мотоцикл накренился влево. Сидни Г. опустил ногу, то же сделал и паренек, борясь с весом и сумасшедшим креном железного коня.
«Ни за что не получится, – подумал Сидни Г. – Мы брякнемся».
Только ему-то доводилось ездить на больших, тяжелых мотоциклах. А этот был легким.
По одному хорошему толчку каждого из них – и машина наполовину выпрямилась. Паренек ударил по газам, и байк ринулся вперед, вырвав рукав ездока из хватки последнего преследователя.
Они вырвались из переулка, резко свернули вправо, к автостраде. Сидни расслышал позади хлопок, в котором узнал пальбу из его же собственного оружия. Но ни удара, ни боли не последовало, если не считать боли утраты пистолета: Сидни будет скучать по нему.
– Что такого, черт побери, я тебе когда-нибудь сделал? – орал он в ухо пареньку, а рев мотора уносил слова прочь.
Тошнота и боль волной прошлись по всему телу. Они въехали на пандус автострады, у Сидни Г. хватало забот с тем, как бы удержаться. Только бы постараться не потерять сознание.
Он поплавком выскочил пару раз откуда-то из глубин сознания. Боль не уходила, терпеливо дожидалась его. Через минуту он встанет и оценит, что к чему. Он всегда так делал прежде.
Было нечто чистое и победное в том, чтобы проснуться, чувствуя себя настолько паршиво. Это означало: он все еще жив. Он опять уцелел.
Сидни Г. открыл глаза.
Потолок слегка кружился. Сидни опустил взгляд на правую руку, источник самой острой боли. Дело ясное: сломана в локте, распухла, сделавшись вдвое-втрое больше, чем положено, и торчала в неестественном направлении.
Порывшись в кармане пиджака, левой рукой извлек оттуда таблетницу. Высыпал содержимое на колени. Отыскал пару болеутоляющих пилюль и проглотил без воды.
Потом лег, закрыв глаза, и стал сводить все побои и ушибы воедино. Коленки сверху, чувствуется, побиты и содраны, но вниз смотреть не хотелось. Попозже. Никаких существенных движений, пока не станет действовать лекарство. Судя по ощущениям пониже груди, возможно, даже ребра треснули, одно или два. Дышать полной грудью и глубоко – это было где-то между нежелательным и невозможным.
Он задремал на несколько минут, а потом как волной обдало: облегчение, – как выключателем щелкнули. Постепенно глушилась боль, оттеснялась так далеко и глубоко, что практически и не чувствовалась вовсе.
Попробовал встать. Так, боль вообще-то есть, но ощущается едва ли не так, будто она у кого-то другого. Поднялся на ноги и встал, чувствуя, как его пошатывает и тошнит. Оглядевшись, выяснил, что находится в маленькой квартирке почти без мебели. Вокруг – никого. Сидни подошел к окну, надеясь, что свежий воздух поможет.
За окном увидел паренька, сидевшего на крыше. Тощий и бледный, на вид лет двадцати, не больше, смахивал на человека, с каким у Сидни Г. никаких дел и быть не могло, ни в коем разе за миллион лет.
– Салют, – произнес человечек.
– Салют, – с облегчением выдохнул Сидни Г., теперь уже полностью осознавая, что жив и хорошо подзаправился болеутоляющим, чтобы считать, что это здорово. – Ты, должно быть, тот самый малый, кто меня вчера из бучи вытащил.
– Ага. Тебя в больницу надо бы, но ты сознание потерял. Я тебя на байке с трудом удерживал. Пришлось держать за левую руку, перекинув ее через плечо. Я сцеплением орудовать не мог. Пришлось в одну секунду прямо домой домчаться. Не посмел куда-нибудь подальше ехать.
«Понял?» – подумал Сидни. На сей раз жизнь подфартила: вот уж чего не было нужно, так это поездки в больницу. Начал бы с приемного отделения, а закончил в тюрьме. Даже на этом замшелом полустанке не оказался бы, если б мог себе позволить сделать доступными сведения о своем местонахождении. Глупыш не подумал об этом, но все вышло без проблем. Он отправится обратно в Л-А, по-тихому и наведается к врачу, который хорошо умеет хранить тайны. Потом снова выберется из города, прежде чем кто-либо окажется умнее.
– Знаешь что, паренек. Повезло, что ты не такой, как я. То есть повезло мне. Я-то бы просто сидел в конце того переулка и ржал. Соображал бы, чем это сукин сын навлек на себя такое.
Незнакомец поднял глаза на Сидни Г., темный холодный взгляд уперся в лицо. Никакого чувства юмора, никакого изыска. Приличная стрижка, но к ней – ничего. Ничего существенного внутри.
– Забавный способ сказать спасибо.
Сидни Г. присел на подоконник. Он не говорил спасибо, во всяком случае, до того, пока такое намерение чертовски прочно не угнездится в голове. И уж всем чертям ясно, что он не благодарит по понуканию. Он глянул сквозь деревья на улицу, где проблескивал белым мотоциклетик. Приятно было увидеть его. Где-то в глубине души стало приятно. Как вчера вечером.
– Симпатичная у тебя машинка. На настоящем байке ездил когда-нибудь? – Сидни Г. вынул из кармана сигарету. Попытался прикурить, орудуя левой рукой. Паренек схватил задымившую было сигарету с зажигалкой и швырнул вниз, на улицу.
– Ты что?!
– Не у меня дома.
– Ну да, у тебя тут чертовски великолепное жилище. Настоящий дворец.
– Отвали.
– Прошу прощения?
– Слышал же. Я сказал: отвали.
Паренек через окно влез в комнату. Сидни попятился: сказывалась слабость от лекарства. Как он мог попятиться? Никогда этого не делал, даже