Арлин задохнулась, в горле встал ком. Даже если б она знала, что сказать (а она не знала), то, наверное, выговорить не сумела бы. Он довольно долго храбро выносил молчание.
Потом заговорил:
– Не сразу же. Просто подумал, что мы могли бы обручиться. Настолько, насколько понадобилось бы, чтобы достаточно хорошо узнать друг друга. Сделать этот шаг. Я думал, так было бы лучше для Тревора. Если бы я был женихом его матери. А не просто мужчиной, который спит с ней. И для тебя лучше. Не в том, правда, порядке. Прежде всего, о тебе думал. Думал, ты себя будешь лучше чувствовать, открыто нося обручальное кольцо. Даже если мы сразу и не назначим дату. Оно было бы символом моих намерений. А они чисты. Ты хоть что-нибудь соизволишь сказать?
– Ты купил кольцо? – Для «что-нибудь» эти слова, видно, годились, как и любые другие.
– Полагаю, да.
– И где это кольцо сейчас?
– В ящике комода.
Она перевернулась, легла на спину, положив голову на подушку. У Рубена шероховатый потолок. Это запомнилось ей больше всего среди повисшего молчания. Хотелось спросить, в каком ящике, но она так и не решилась.
– Просто обдумай это, – сказал он. – Не отвечай сейчас. Просто обдумай.
Она ответила, что так и сделает. Не сказала, что больше ни о чем думать не станет, что всю ночь проведет без сна, размышляя об этом, но именно так оно и оказалось.
Глава 18Рубен
В честь особого торжества Арлин приготовила фахитас с курицей, любимое блюдо Тревора. Рубен ел чересчур много, так же как в первую ночь в этом доме. Время от времени он поглядывал на Арлин: ждал знака.
Она сделала прическу и ходила с кольцом на левой руке, но, если Тревор и заметил это, то от высказываний воздержался. Рубен счел, что мальчик не увидел. Не в характере Тревора было воздерживаться от высказываний.
– Мам, хочешь, я уберу со стола? – заговорил он, наконец прерывая молчание.
– Подожди минутку, милый. Мы с Рубеном хотим сообщить кое о чем.
– Ладно, о чем?
– Думаю, Рубен желает сам рассказать.
– Ладно. О чем?
– Тревор! Мы с твоей мамой пришли к важному решению. Оно касается и тебя.
– Ладно. О чем?
– Мы решили… обручиться.
– Обручиться? Вроде как – пожениться?
– Верно. – Рубен взглянул на Арлин, все еще накрепко зажавшую вилку в руке, зажмурившуюся, как будто слова могли причинить боль.
– Ура! – закричал Тревор, отчего глаза Арлин сами собой распахнулись. – Ура! Я знал! Я вам говорил! Вот это круто.
Он вскочил из-за стола и исполнил небольшой танец, отчего, заметила Арлин, сделался точь-в-точь похожим на Деена Сандерса[35].
– Кто такой Деен Сандерс? – поинтересовался Рубен.
И подняв взгляд, увидел, как и Арлин и Тревор, уставились на него, раскрывши рты.
– Кто такой Деен Сандерс? – переспросил Тревор, сделавшись живым воплощением изумления. – Вы шутите, наверно?
Арлин встала собрать посуду после ужина, ей явно полегчало, раз уж натянутость прорвало.
– Тревор, милый, не все увлекаются футболом.
– Ну и что? Деен Сандерс! – Мальчик опять уселся, положив локти на стол. – Рубен, вы хоть когда-нибудь футбол смотрели? Оп-па! Мне тут мысль пришла. Могу я теперь называть вас папой? Положено ли мне называть вас папой?
Рубен почувствовал, как тепло расплылось где-то за ребрами, в том месте, которое так долго давало о себе знать одной лишь болью.
– Это было бы чудесно, Тревор. И на «ты». Если тебе так удобно. И твоей маме тоже. – Арлин посмотрела на обоих и кивнула. – Итак, этот самый Деен Сандерс. Он за «49-х» играет?
Тревор закатил глаза.
– Ни-и фига! Да нам с тобой еще работать и работать!
– Я полагал, что Тревор за «49-х» болеет, – сказал Рубен, когда Арлин вернулась, уложив Тревора в постель.
Она юркнула под одеяло, и вновь то место наполнилось теплом. Даже не столько пылом страсти, хотя легко могло одолеть этот рубеж. Просто покой, который едва-едва был ему знаком.
– Он и болеет. Только Деен Сандерс играет за «Атланту». Так что он вроде как еще и болельщик «Атланты». Когда «Атланта» играет в Сан-Франциско, он с этим просто не справляется. Расстраивается до того, что даже игру смотреть не может.
– Я люблю тебя, Арлин.
Казалось, слова эхом отдавались во внезапно опустевшей комнате. Интересно, подумал Рубен, кто больше изумился, услышав их.
– У нас великолепная семья получится, – произнесла она немного погодя. – Он явно тебя любит.
И тут Рубена осенила мысль, никогда раньше не приходившая в голову. Мысль сладостная и в то же время жалящая. Он никогда не понимал (или не позволял себе понять), сколь же многое он упустил, так намертво отгородившись от других.
– Мне надо поцеловать его на сон грядущий.
– Ага. По-моему, ему понравится. – «Ага. По-моему, нам обоим это придется по нраву».
Тревор до самого подбородка был укрыт покрывалом с рисунками про подвиги черепашек-ниндзя. Свет уличного фонаря мягким сиянием ложился на левую сторону лица мальчика.
– Привет, – произнес Рубен, присаживаясь на край кровати.
– Привет. – И уже с приятной мыслью вдогонку: – Пап. – Улыбка проклюнулась и широко разлилась по лицу мальчика. – Разве не круто звучит?
Рубен почувствовал, как заразительно улыбка перекинулась на его лицо.
– Очень круто. – С минуту они сидели в молчании. – Возможно, нам удастся некоторые игры вместе посмотреть.
– Круто.
– Предупреждаю: я даже в азах футбола не разбираюсь.
– Я тебя научу. Знаешь что? Это значит, что кое-что вышло, как я и затеял, в конце концов.
– Я думал про это. Про «заплати другому». Соображал, как мне сделать. Тревор, как ты это делаешь?
– Ты о чем? Как – неважно. Надо просто делать.
– Как ты додумываешься до того, что сделать для людей? Боюсь, у меня нет воображения.
– Это не придумывается воображением. Просто смотришь вокруг. Пока не увидишь, что кому-то что-то нужно.
– На словах легко. – «Каждый в чем-то нуждается. Насколько далеко приходится смотреть?»
– И на деле легко.
«Если ты ребенок», – подумал Рубен.
– Спокойной ночи, Тревор.
– Спокойной ночи, пап. Мама счастлива?
– Думаю, что да. По-моему, мы оба счастливы.
Сказать правду, по-моему, она перепугалась до смерти. Но кто бы не перепугался в момент, когда требовалось принять такое важное решение? Я сам перепугался до жути, но мое намерение было твердым: идти до конца. Только было еще… добавляло сложностей, я имею в виду… его имя всплывало. То здесь, то там. Что казалось нормальным для меня. Я, несмотря ни на что, ждал, что все получится.
До того самого дня.
19 октября 1992 года. Это из дат, что не забываются. По сути, ничто не забывается. Помнится звенящая колокольчиками мелодия рекламы, которую крутили по телевизору. Помнится мысль, что волчком крутилась в голове за долю секунды до того, как все вновь пришло в порядок. Банально, но жизнь делится на «до» и «после», и нет больше никаких трудностей с распределением событий во времени. Можно едва ли не датировать их, что-то вроде «до нашей эры» и «нашей эры». Думается, звучит так, будто я попусту трачу много времени, испытывая жалость к себе. Лгать не стану. Я все еще не оправился полностью от этого. В чем-то – отошел. Но не во всем. Видимо, я чересчур чувствителен. Может быть, у других людей раны заживают в разумный промежуток времени.
Нет, беру слова обратно. Не заживают.
Глава 19
Рубен сидел на диване и на пару с Тревором таскал воздушную кукурузу из пакета. Время от времени какая-нибудь кукурузина падала – и ее тут же сцапывала Мисс Лайза, которая теперь большую часть времени проводила в комнате Арлин, с остальным семейством. Всякий раз, когда она принималась грызть хрустящий шарик, Тревор внушал ей, что кошкам есть воздушную кукурузу не положено. Кошка, похоже, и ухом не вела.
Они смотрели игру «Буффало» с «Рейдерами», оказавшуюся хорошим учебным пособием для Тревора, поскольку исход встречи не очень-то его волновал. Он поддерживал «Буффало», но отнюдь не затаивая дыхание.
Игра сменилась рекламой, и Тревор пустился учить Рубена, чем отличается остановка мяча за линией своих ворот от остановки соперника с мячом в его же конечной зоне. А также тому, какая разница между касанием мяча после прорыва в конечную зону и касанием мяча после введения его в игру. Рубен считал, что все азы он уже освоил, но, возможно, некоторых тонкостей не понимал.
Пошла реклама кока-колы, знакомый перезвон колокольчиков, которому суждено было глубоко запасть в память, поскольку теперь Рубен, вспоминая остальное, всегда слышит этот перезвон в голове. Не нарочно. Просто слышит его в голове всякий раз, когда вся эта мука прокручивается в ней сызнова. Что время от времени и случается до сих пор.
Тревор играл с Мисс Лайзой, скармливая ей шарики кукурузы. Кошка вставала на задние лапы, чтобы достать подачку, одной передней лапой цеплялась за джинсы Тревора, другую же держала в воздухе наготове, на тот случай, если придется хватать добычу на лету.
Все вокруг предвещало хорошее время, хороший день. Хорошую жизнь. По всей справедливости, так оно и должно было быть.
Рубен услышал стук в дверь.
Из кухни долетел голос Арлин, сказавшей, что она откроет.
Она распахнула дверь. Рубен поднял голову. Ждал, когда она скажет что-нибудь. Лица он не видел, один затылок, но почему-то вдруг захотелось заглянуть в глаза.
В дверях, ничего не говоря, стоял мужчина. Жилистый, довольно невысокий, с темными курчавыми волосами. Молчание, казалось, ввинчивалось Рубену в нутро, словно бы нутро способно понимать всякое, не нуждаясь ни в каком обучении. Рубен глянул на Тревора, не сводившего с двери глаз, цепких и ничего не выражавших. Кока-кольный перезвон знай себе звучал где-то на задворках сознания Рубена.