Он остановил машину на противоположной стороне улицы. Ее автомобиля видно не было. Окатила волна облегчения и огорчения, одно боролось с другим, превращая Рубена в прискорбное поле битвы.
Он заглушил мотор, с минуту они сидели тихо, прислушиваясь к странным, попеременным звукам, похожим на череду мелких автоаварий. Доносились они, похоже, откуда-то поблизости.
– Интересно, что это, – рассеянно произнес Рубен. Особого в себе желания уехать он уже не ощущал.
– Я посмотрю. – Тревор вылез из машины, оставив пассажирскую дверцу открытой, и прошел несколько шагов. Остановился напротив дорожки к своему дому, засунув руки в карманы. Потом вернулся и снова уселся в машине рядом с Рубеном.
– Это мама. Бейсбольной битой разносит к чертям собачьим грузовик.
Холодное оцепенение обволокло Рубена до самого нутра. Вновь зазвенело в ухе, и на этот раз он слышал, как бешено разносится по голове его же собственная кровь, звуча, будто океан в раковине.
– Я думал, ее нет дома.
– Да нет, дома.
– Машины здесь нет.
– Поломалась. Теперь ей надо на работу на автобусе ездить. Думаю, оттого-то она и бесится так на грузовик. Ей все еще надо платить за него. А теперь она должна на автобусе добираться на две работы. Ей пришлось вернуться на ночную в «Лэйзер Лаундж».
– С тех пор, как она прогнала твоего отца?
– Нет. С самого начала. Он, по правде-то, никогда много не зарабатывал или еще что. – Лязгающие металлические звуки ударов Арлин перемежались с их разговором и молчанием. – А ведь это еще и моя бита. Е! Теперь, какой она была, ей не бывать.
«Жаль, у меня то же самое не получится», – подумал Рубен. От осознания, как много чувств он должен выпустить на волю, у него зудело тело, а душу охватывала запальчивость.
– Ты хочешь, чтобы я ей новую машину преподнес, в этом дело?
– Нет. Дело не в этом.
– Хочешь, чтобы я подвозил ее с работы домой в три часа утра? Думается, в такое время опасно ездить на автобусе.
– Не думаю, что автобусы вообще ходят в такую поздноту. Да нет, Гарри, бармен, привозит ее домой.
Блямц. Блямц. Все время удары приходятся по металлу. Никакого звона разбитых стекол. Рубен постарался вспомнить, оставались ли на грузовике хоть какие-то стекла.
– Тогда что же?
– Что – что же? – Тревора, похоже, лязганье тоже отвлекло.
– Что же тогда нужно твоей маме, что только я могу сделать?
– Вы? Дайте ей еще один шанс. Она понимает, что на самом деле напортачила. Теперь она понимает. У нее такого полно. Напортаченного. Знаете, вроде как видит хорошую вещь и вещь плохую – и берет похуже. Не по глупости. Она понимает. Я не знаю, почему она так делает. Просто так. Говорит, что вы ее никогда не простите. Только я разумею, что вы смогли бы. Это было бы великое дело. Вы смогли бы. Если захотели бы сделать что-то по правде большое. Для кого-то. Я про то, что помню, как вы меня спросили однажды, как делается что-то по правде большое. Помните? А я сказал, мол, просто надо вокруг посмотреть. И найти кого-то, кому нужно что-то. Вот ей и нужно. Нужно что-то. Просто я думал, вам захочется узнать.
Все внутри машины звенело от отсутствия слов. Лязгающие удары продолжались снаружи. Рубен слышал дыхание Тревора. Хотелось обнять мальчика, потому что он тосковал по нему, но – никакого движения.
– Мне жаль, Тревор. Не могу.
– Ладно.
– Сожалею.
– Ладно. Мама говорила, что вы так скажете.
– Ты обсуждал с ней это?
– Не то чтобы прямо. Просто она сказала, что вы расстроены и никогда ее не простите. А я сказал, что она должна спросить. Но не спросит, потому как знает, что вы просто ответите «нет». Вот я и спросил.
– Сожалею, Тревор.
– Ладно. Как хотите.
Внезапно лязгающий грохот прекратился. Непривычная тишина казалась странной и оглушала.
Тревор, не попрощавшись, вышел из машины. Снял велосипед и повез его, шагая пешком, через улицу. Рубен ожидал и провожал его взглядом, пока Тревор не закрыл входную дверь. Тогда он запустил двигатель.
Проезжая мимо подъездной дорожки, слегка притормозил. Он не велел ноге надавить на педаль, но она так сделала.
Арлин стояла с битой на плече, тяжело дыша и обливаясь потом. Она подняла взгляд и тут же увидела его. Бита, упав, со стуком покатилась по дорожке.
Рубен вжал педаль газа в пол. Движок захлебнулся, потом набрал обороты. В зеркальце заднего вида он видел, как она стояла посредине улицы. Слышал, как выкрикивала его имя:
– Рубен! Рубен, подожди!
Он резко свернул за угол, хотя ехать прямо было ближе.
Позднее она рассказала, что пыталась окликнуть меня. Говорила, что после этого звонила каждый день, а я не отвечал. А я думал: «Откуда ей известно, что я был дома и не отвечал? Что я, не мог разве куда-нибудь выйти?» Никто никогда не считал меня человеком, который может просто выйти из дома. Ладно. Не сказал бы, что я много разгуливал в то время. Но и не сидел безвылазно дома, слушая, как неумолчно звонит телефон. Никогда этого не делал. И не понимаю, в частности, почему она думает, что я так поступал.
Может быть, это было тогда, когда мы не поладили с телефоном.
Рубен лежал на спине в постели, делая вид, будто смотрит одиннадцатичасовые новости. Кошка клубком свернулась на груди, отчего было трудновато дышать, но он не сгонял ее.
Зазвонил телефон, и, когда он потянулся за трубкой, кошка сошла на лапах на постель. Беря трубку, он уже знал, кто звонит. Даже «здравствуй» не сказал.
Держал трубку на расстоянии от уха, будто от нее исходила какая-то опасность.
– Рубен, прошу тебя, не вешай трубку.
Он повесил.
Когда звонок раздался снова, он снял трубку и положил на тумбочку у кровати. Встал и прошел в гостиную, только чтобы наверняка не слышать ничего, если что-то будет сказано.
Он пометался немного по комнате, только возникало жуткое чувство: голый и выставляется, пусть и не видимый никем в собственном доме. Вернулся обратно в спальню и увидел, что Мисс Лайза играет с трубкой. Он поднял ее и услышал голос Арлин: нанизывающиеся друг на друга задыхающиеся предложения, ни одно из которых он не разобрал. Рубен рванул телефонный провод со стены и швырнул аппарат в окно спальни.
Он считал, что, возможно, почувствует от этого себя лучше: все равно, будто покореженный грузовик разнести бейсбольной битой. Увы, это принесло одно разочарование. В самом деле: теперь не просто жуткий голый мужчина стоит один-одинешенек в своей комнате, один-одинешенек в своей жизни, а при всем том у него еще и окно разбито. И теплый ветер на голом теле. И никакого телефона.
Должен бы знать, что он не из тех, кто легко дает волю чувствам.
Глава 25Арлин
Тревор ушел в гости к Джо с ночевкой. Арлин осталась одна и воображала себе, как бы проехалась мимо дома Рубена, будь у нее машина. Может, набралась бы смелости и даже в дверь постучала. Если бы была у нее машина. А ее не было. И бесило Арлин то, что у нее не получалось. Только вот руки ныли и дрожали после последнего набега на остов того старого зверя, что валялся возле крыльца. Сколько еще способен каждый из них вынести? И, по правде, надо признать, что грузовик не повинен. О чем, черти веселые, она только думала, приписывая себя к владельцам того блестящего новенького чуда, когда продолжала ездить на жутком старом «Додж-Дарте»? Чего ж удивляться, что она была так уверена, будто Рики вернется домой – рано или поздно. Вот уж доля влюбленных.
Потом взбесилась еще больше, вспоминая, на каком диковинном гоночном чуде он ездит. Вручную снизу доверху собрана, вся отделана хромом, весь передок новый, и задний мост, и эти новехонькие чудища-шины. Да как посмел он уехать на таком чуде, предоставив ей платить за грузовик, который сам же и разбил?
У нее выдалась ночь, свободная от «Лэйзер Лаундж», а даже пойти некуда. Сил-то бить да крушить в руках больше нет, так что вся злость ей же боком и выйдет. Был один бар на Камино, до него два шага идти. Но ей не пристало вставать на эту дорожку, поэтому она звонила Бонни.
– Что еще?
– Ты даешь, Бонни. Карой мне грозишь, если я не звоню, а потом, похоже, не рада, когда звоню.
– Я не сказала, что не рада. Просто жду, когда услышу, в какую беду ты теперь вляпалась.
– Ни в какую, если честно. Просто машина сдохла.
– Значит, теперь все мысли про «как бы выпить».
– Ага. Только не из-за этого.
Бонни примолкла, давая Арлин время, чтобы свести все одно к одному. Только, похоже, нынче труднее. Она бесилась на Рики. Точно. Бонни, наверное, скажет: «Тоже мне! Больно нужна ты ему – да и все остальные, с кем у него по жизни дорожки сходились».
И все равно Арлин изо всех сил постаралась разъяснить. Как бесила мысль о том, что он раскатывает по городу с Шерил в такой славной машине, а ее оставил со старым хламом, за который еще и платить надо. Как пришел он домой и обещал встать на трезвый путь, стать тем, кем всегда должен был быть для нее, а потом обратно влез в то же старое дерьмо. А теперь уже слишком поздно, чтобы вернуть Рубена.
Бонни тихо слушала, пока не прозвучало имя Рубена.
И тогда воскликнула:
– Бинго![41]
– Я что, что-то остроумное сказала?
– По-моему, ты только что призналась, что тебя на самом деле грызет. Но я могу понять. Ты бесишься на Рики. До того бесишься, что готова врезать ему побольнее. Вот и решила пойти в бар да и зашвырнуть куда подальше целый год чистой трезвости. Ё-моё, то-то урок будет! Всякий раз, девонька, как ты наносишь удар, так сама же себе скулу сворачиваешь.
Арлин вздохнула. Подождала, пока слезы не покажутся, но они не появились. Просто не удосужились навернуться. Арлин вновь задышала и решила, что стало гораздо яснее.
– Не-а, этого я не сделаю, Бонни. И ты знаешь. Если б я на такое собиралась, я б тебе звонить не стала.