Арлин сидела прямая и застывшая, сжимая руку Рубена, глядя через ветровое стекло, видя, как уходит назад нескончаемая масса тел, видя, как лентой выстилается освобожденная улица впереди.
– Вся эта толпа направляется к муниципалитету? – выговорила наконец Арлин, нарушая молчание.
– Она идет по всему городу, – сказал полицейский. – Мы вертолеты из Л-А вызвали. На подходе конная полиция с трейлерами для перевозки лошадей. Не то чтоб какой-то беспорядок есть. Этого нет. Просто нам нужно побольше личного состава. Местная прокатная фирма предоставила звуковую аппаратуру. Возможно, службу услышат живущие в радиусе четырех-пяти кварталов. Остальным придется читать об этом в газете. Или смотреть по телевизору. У нас уже съемочные группы из ушей прут.
– Сколько же, по-вашему, здесь людей?
– По самым последним данным, двадцать тысяч. Только шоссе на тридцать миль[49] забито. Это сплошная автостоянка. И люди все прибывают.
Патрульная машина остановилась у Уэст-Молл, и Рубен с Арлин вышли из машины. Она взяла его за руку и уже не отпускала. Полицейский сопровождал их через людское море. До слуха долетали волной катившиеся аплодисменты, взлетавшие на гребень громкости там, где они проходили.
Все поросшее травой было запружено техникой для кино-, фото- и телесъемок. Микрофоны, камеры, журналисты. Последние занимали так много места, что остальным участникам приходилось жаться к краям, чтобы высвободить пространство для съемок.
Арлин пришло в голову, что эти двадцать тысяч человек могут показаться ничего не значащим пустяком в сравнении с аудиторией, которая увидит событие в выпусках новостей или прочтет о нем в газетах. Слишком уж было сложно охватить все разом.
Они дошли до временной трибуны, где была установлена звуковая аппаратура. Громадные, тяжелые колонки для рок-концертов стояли на сооруженных трехуровневых мостках, обрамлявших здание муниципалитета. Когда Арлин и Рубен поднялись на трибуну, толпа затихла. Потом разразилась долгая овация.
Крис Чандлер появился рядом с ней. Приятно было увидеть знакомое лицо.
– Ну, что скажете? – сказал он.
– Крис, откуда все эти люди?
– Вам повезло: спрашиваете у знающего человека. Я брал интервью в толпе. Люди, с которыми я беседовал, прибыли из… – он полистал блокнот, – Иллинойса, Флориды, Лос-Анджелеса, Лас-Вегаса, Бангладеш, Атаскадеро, Лондона, Сан-Франциско, Швеции…
– Та пустяковина для телевидения ушла за границу?
– В сто двадцать четыре страны мира. Что вроде как ничто в сравнении с сегодняшней трансляцией. Большинство из этих съемочных групп ведут репортажи в прямом эфире.
Арлин подняла взгляд на толпу, понимая, что видит лишь крохотную часть. Тысячи людей подбирались поближе, чтобы услышать. Стало смеркаться. Начало запаздывало. Она бросила взгляд вниз, на камеры, и увидела, что они уставлены на нее. По их красным огонькам она поняла: все включились. Смотрят.
Шагнула к микрофону. Толпа ожидала в молчании. Она открыла рот, собираясь заговорить. Чувствовалось легкое головокружение. Воздух, тот, что снаружи, обрел способность навевать сны.
– Я не большая мастерица на слова, – начала она.
Голос дрожал и ломался, и микрофоны усиливали это, рикошетом паля ее скованностью по соседним зданиям. Сила передачи звука поражала. От него трепетали листья дубов над головой. В тишине все взгляды были обращены к ней.
– Я даже не пойму, что делаю тут, на глазах у всего этого народа. Я пришла сюда просто попрощаться со своим мальчиком. – При этих словах слезы невольно потекли из глаз. Она не утирала их. Голос оставался ровным, и она заговорила, справившись с собой: – Надеюсь, он видит это. Мальчик мой, как бы он гордился! – Земля, казалось, уходила из-под ног. Арлин почувствовала, что может упасть в обморок. – Я передаю все это Рубену, – сказала она. – Он умеет говорить лучше меня. Я пришла сюда просто попрощаться со своим мальчиком.
Рука Рубена обвила ее за плечи и держала крепко. «Только никогда не отпускай, – думала она. – Никогда не смей отпускать».
Если бы не Рубен и не то крохотное, что давало знать о своем существовании в животе, у нее не оставалось бы ничего, за что стоило держаться.
Кроме, подумала она, может быть, еще вот этих людей, явившихся сюда разделить с ней этот тяжелый момент. Может быть, в этом все-таки что-то есть.
Глава 33Рубен
Рубен взял микрофон и поднес к губам. Понемногу смеркалось, и в глаз ему бил искусственный свет от моря камер внизу. Ему не нравились ни свет, ни камеры, ни глазевшие люди, только, похоже, сейчас это мало значило.
Он открыл рот, готовый поразиться громовому звучанию своих слов, разлетавшихся в городском сумраке.
– Полиция сообщила, что сегодня здесь собрались более двадцати тысяч человек. Некоторые приехали из-за границы, чтобы в такое время быть рядом с нами. Мы с Арлин… – Голос слегка дрогнул, и Рубен умолк. Моргнул. Сглотнул. – Мы никак не ожидали чего-то подобного.
Пауза. Дыхание. Он чувствовал легкость в голове и слабость. Что он хотел сказать? Что надо было сказать? Ничто не шло в голову.
Что хотел бы услышать от него Тревор? Рубен открыл рот, и речь полилась легко.
– Шоссе забито еще тысячами людей, стремящихся попасть сюда. Еще мне сказали, что это передается в прямом эфире. Скольким же телезрителям? Миллионам? К скольким миллионам людей обращаюсь я прямо сейчас?
Что подвигло вас проявить такую большую заботу? Отчего эта история настолько огромна, что о ней говорят все и повсюду? Думаю, я знаю. Думаю, и вы тоже знаете. Это наш мир. Где такой человек, кому он чужд? Это наш мир. Единственный, какой у нас есть. И он становится таким, в котором чертовски трудно жить. И это нас заботит. Как можем мы не проявлять заботу? Ведь речь о наших жизнях.
И вот находится маленький мальчик и решает, что, возможно, он сумеет все переменить. Весь мировой порядок. Сделать его достойным для жизни любого. Возможно, он был слишком юн, восторжен и неопытен, чтобы понимать, что такое невозможно.
И вот на минуту показалось, что, возможно, и получится. Так что – всего на минуту – всем тем, кому хватило заботы, чтобы быть тут или смотреть на происходящее здесь, всего на минуту пришла в голову мысль, что мир и в самом деле можно изменить.
А потом Тревор был убит в бессмысленном, бесцельном проявлении насилия. И это пошатнуло нашу веру. И теперь мы в раздумье. Верно? Теперь мы не знаем, сможет ли мир когда-нибудь стать лучше или нет.
Вот вопрос всем вам. Зачем нам ломать голову над вопросом, когда с той же легкостью мы могли бы прийти сюда, чтобы ответить на него? Нужен ли нам новый мир? Потому как это касается не только одного маленького мальчика. Взгляните на всех нас. Когда это появится во всех газетах, во всех журналах, будет повторено в передачах новостей по всему миру… двадцать тысяч, кому удалось попасть сегодня вечером в этот город, окажутся каплей в ведре воды. Двадцать миллионов человек слышат то, что я сейчас говорю.
Так что, слушайте. Раз Тревор настолько задел вашу жизнь, значит, возможно, сидит в вас потребность заплатить другим. В его честь. Двадцать миллионов человек, продвигающих добро дальше. Через несколько месяцев таких будет шестьдесят миллионов. А потом сто восемьдесят миллионов. Оглянуться не успеем, как число их станет больше населения Земли. – Рубен замолк, потер голову, отдышался. Вслушался на миг в эхом отзывавшуюся тишину.
– Я понимаю, звучит так, что в голове не укладывается. На самом же деле это означает, что добро коснется жизни каждого больше одного раза. Три раза, шесть раз, может быть, кто-то отплатит вам добром. Каждый месяц-другой то или иное чудесное проявление добра для любого. И это будет неуклонно разрастаться. Вы еще не успеете «заплатить другому», как кто-то вновь отплатит добром вам. Через некоторое время мы со следа собьемся. Все будем рыскать повсюду, стараясь отыскать, кому бы сделать добро. И никогда не будет у нас полной уверенности, что мы сделали свое доброе дело. Добро будет все время ходить по кругу.
Вопрос, который мне задавали чаще всего… всякий раз, когда брали интервью для телевидения. Всякий раз кто-то задает его на улице. Спрашивают, как отнеслись к его идее одноклассники, когда впервые услышали о ней. Отвечая, я всем говорю правду. Говорю, что идея была воспринята с полным отсутствием уважения. На нее смотрели как на смехотворную. Потому как она требует от людей работы на основе чести, а еще потому, что на словах люди горазды сотворить многое, но в конечном счете помогают только самим себе. Потому как они себялюбцы. Им все равно. Они не доводят дело до конца. Верно? Люди лишены чести. – Он умолк, словно ожидая от толпы ответа. Остановился на вопросе, выяснить который они все сюда собрались. Что-то тяжелое повисло в воздухе, неведомая сила наэлектризовала всех.
– Так вот, что же тогда все вы здесь делаете? Если вам все равно. Не спрашивайте меня, действительно ли люди «заплатят другим». Скажите мне. Вы заплатите? Сделает ли это на самом деле каждый из вас? Это ваш мир. Вам и решать. Чувствую, я немного подустал здесь. Думаю, мне надо выпить стакан воды и сесть. Через несколько минут, когда стемнеет, мы устроим шествие с зажженными свечами. Так что подумайте над этим, а потом присоединяйтесь к нам.
Камеры будто приросли к месту. Никто не двинулся. Лица в молчании были обращены к Рубену. Аплодисменты обрушились, как гром, расходясь по улице и во все стороны, дальше, чем видно было Рубену, дальше, чем туда, где, он знал, его могли слышать.
Весь мир аплодировал идее Тревора.
В свете свечи он узнал лицо Криса.
Арлин плотно приникла к руке Рубена.
– Тут такое дело, – сказал Крис. – Это будет не в полном смысле шествие с зажженными свечами. То есть каждый купил по свечке. Но у нас тут, может, тридцать пять тысяч челов