В тот же самый вечер, в девять часов, к ней нежданно-непрошено зашла Бонни.
– Понимаю, как это выглядит, – пролепетала Арлин. – Я как раз думала позвонить тебе.
– Я подумала, может, захочешь поговорить.
– У тебя что-то вроде ясновидения?
– Нет, насколько мне известно. Малец твой мне сообщение прислал.
От этого внезапного известия Арлин заплакала, из-за чего – и сама не сумела бы толком разъяснить. В последнее время слезы постоянно наворачивались, и любой слабенький толчок вызывал их поток, вроде как от внезапного взрыва хохота или страха мочевой пузырь перестает слушаться, особенно, если слишком долго сдерживаться.
Бонни протиснула в дверь все свои триста пятнадцать фунтов[7] веса и большой подушкой обернулась вокруг Арлин, вовсе не фигурально душа ее в объятиях.
Некоторое время спустя они прошлись по шкафчикам и вылили все спиртное в раковину.
– Я завтра же с утра начну все по-новому. Может, на этот раз и получится.
– Чем тебе не нравится начать прямо сейчас? Можешь начать в любое время дня, знаешь ли.
– Наверное.
Вслед за Арлин Бонни прошла к окну спальни, и они посмотрели на площадку перед домом, на залитую лунным светом рухлядь вокруг, казавшуюся чем-то стоящим. Арлин, которой никогда не удавалось подыскать нужные слова, как будто показала Бонни, в чем загвоздка. В призраках. Словно сказала: «Если б тебя осаждали привидения вроде этого, кто скажет, управилась ли бы ты лучше?»
Бонни неспешно кивнула.
– Слышишь те деревья? – спросила Арлин.
– А что с ними?
– Они поют мне по ночам. До того чисто и просто, что я больше спать не могу. Песни Рики. Неужто не слышишь? Клянусь, до того как этот чертов грузовик вернулся домой, они такое никогда не пели. Пели что-то подобное, наверное. Но не эти песни.
– Деточка, это просто ветер.
– Для тебя, может, и ветер.
Бонни уложила ее в постель:
– Завтра утром приду проведать.
– А-а, я прямо тут и буду.
И Бонни оставила ее один на один с пением.
Спустя немного времени Арлин встала. Решилась заглянуть к Тревору в комнату. Села на край кровати и убрала с его лба завитки черных кудрей.
– Мам, ты в порядке? – Он не отрешился от сна, слова прозвучали, словно он заполнял ими в себе какое-то пространство, где все было отведено заботе о ее благополучии.
– Ты единственная благодать, какую я сотворила в жизни. – Это она ему твердила много раз.
– Да ну, мам. – Так он всегда говорил в ответ.
Когда она ушла, он все еще лежал с открытыми глазами. Словно, может, и он слышал то пение.
Иногда я думаю, что мой отец никогда не был во Вьетнаме. Даже не пойму, с чего я это думаю. Просто так.
Отец Джо был во Вьетнаме, всякие истории рассказывает. И сразу понятно, по одним только словам, что он и в самом деле там был.
Мой отец, мне кажется, если иногда и говорит о чем, так о том, что, как он считает, может заставить людей гордиться им или пожалеть его.
Мама жалеет его, потому что он был во Вьетнаме. И говорит, ничего странного, что у него расстройства бывают. Так что я молчу о своей догадке, что, может, он никогда там и не был.
М-р Сент-Клер такой крутой. Мне все равно, что Арни болтает. Я думаю, он классный, и я так же классно поработаю с заданием, что м-р Сент-Клер не сможет не поверить в это.
Глава 3Джерри
Ночь он провел в контейнере для мусора за магазином автозапчастей, и двух кварталов не будет от места, где он намеревался быть в девять часов утра. Даже во сне грезились какие-то надежды. Их ему уже стало порядком недоставать. Зато, когда проснулся, вся эта канитель сильно смахивала для него на какое-то собеседование, чтоб на работу приняли. От возможности получить ее с желудком творилось что-то странное. Будто где-то внутри у него сидело знание, как все будет. Точно так, как и много раз раньше. Вот-вот еще немного, только за угол повернуть… только-только – и из кончиков пальцев выскальзывает. Очередь, которая вдруг обрывается в одном-двух стоящих перед ним.
А когда он первый раз прочитал, такая благодать в душе поднялась. Он и еще раз перечитал.
В кармане рубахи лежала, свернутая. Газетная бумага расплылась от пота его рук. Помялась. Но все равно прочесть можно.
БЕСПЛАТНО ДЕНЬГИ И ДРУГАЯ ПОМОЩЬ ТОМУ, КОМУ НЕ ПОВЕЗЛО. ПРИХОДИТЕ НА ПЕРЕКРЕСТОК АВТОСТРАДЫ И ЭЛЬ-КАМИНО-РЕАЛ. В СУББОТУ УТРОМ, В 9:00.
Впрочем, вновь ощущения не появилось.
Оно, это ощущение, в нем все время сидело, будто что-бы-ни-было-там-на-небеси («что-бы-ни-было», это потому, что словечки типа «Бог» злили его) смотрело прямо на него, когда что-то говорилось. Или, как в этот раз, читалось. И, может, оттого, что не было больше такого ощущения, может, потому-то он дошел до такого, потому и пал так низко.
Когда небеса и то, что на них, не ведают о твоем существовании, что остается? Лишь треклятый мир, часть которого у тебя прямо под носом, и в нем обещания или смысла не больше, чем ты видишь. Не больше, чем ты сделал за день.
А он больше ничего не делал, кроме повторения самого необходимого. Заполучить в руки сколько-то денег, потратить их все в одном месте.
Он не в силах вернуть смысл. Вот и сейчас, прочел это объявленьице и понял, что прорва других тоже, верно, его прочли. И стоять ему в длинной очереди.
Но все равно он пошел.
Поглядел в витрину магазина запчастей, увидел, что всего половина восьмого. Отправился торчать на перекрестке, как будто образуется огромная очередь и ему надо занять в ней место пораньше.
Но, еще не дойдя до перекрестка, понял, что опоздал. Пришел позже, чем рассчитывал. Народу собралось человек семнадцать. Вот и стоял он с ними, снедаемый чувством соперничества, терзавшим мышиными зубками его внутренности. Никто не смотрел друг другу в глаза.
Чертовски холодно становится в Атаскадеро. Вот о чем он непрестанно думал. А ведь это, считай, Калифорния, верно? Солнечная Калифорния. Днем еще ничего, зато ночью тут, может, тридцать градусов[8]. Вон некоторые в перчатках. А у него нет. Вот и потирал руки ладонью о ладонь, чтоб согреться и чтоб занятие было.
Почти все ожидающие, заметил Джерри, были мужчины, лишь одно исключение – женщина без передних зубов. Одни выглядели получше, чем он, другие похуже. Подумал так, потом усомнился. Усомнился в собственном восприятии того, как он выглядел.
В зеркало он давненько не смотрелся.
А потом его как ударило.
«Я прямо сейчас в зеркало смотрюсь».
Может быть, впервые он ясно видел себя с тех пор, как все пошло кувырком и скисло. Разглядел собственный облик в компании, к которой примкнул. Вот они, его коллеги. От этого захотелось сбежать, и он едва не ушел. Но вот появились еще три мужика, и Джерри решил, что у него прав на бесплатные деньги столько же, сколько и у них.
Он не знал, есть ли уже девять часов, но было похоже на то. Сорок восемь человек собрались на перекрестке, не считая его самого.
Пацан лет двенадцати-тринадцати прикатил на байке, старом прогулочном велосипеде. Джерри удивило, что в очереди не было другой пацанвы, ведь ребятки любят даровые деньжатки. Как и все остальные. Только этот малец вел себя так, будто он не ждать в очереди приехал.
Мальчишка посмотрел на толпу. Толпа посмотрела на него. Может, потому, что он был единственным, кто не понурил взор в тротуар. Малой обвел взглядом всех, кто собрался, словно пересчитывал их. Лоб его изумленно сморщился, пацан нахмурился. Потом сказал:
– Елки зеленые! Вы все здесь по объявлению?
Произнес это как-то официально, и несколько голов поднялись. Как бы слушая его. Думая, может, ребенок что знает. Были и такие, кто ощетинился. Кто этот сопляк, в конце концов, чтобы выспрашивать у них?
Несколько человек в ответ кивнули.
– Елки зеленые, – повторил пацан. Головой покачал. – Мне нужен был всего один человек.
Тогда вперед вышел здоровенный лысый. Спросил:
– Ты объявление дал?
Джерри лысый детина был известен. Не знал его, но слышал достаточно, чтобы держаться подальше. Всему городу известный босяк. Немало дел натворил.
Но пацан и не подумал сникнуть перед здоровенным босяком, а взял да и сказал:
– Ага, я.
– Ну, вот и все, – ответили ему. И почти все ушли, следуя за лысым, как за мессией или еще кем. Имелось ли в виду, что никаких денег нет или что не возьмут их у мальчишки, Джерри не понял. Не знал, поняли ли и те, кто уходил. Просто отправились, куда им было сказано. Куда угодно.
Джерри слышал ворчание, когда они проходили мимо. Но сам не уходил, никаких выводов делать не спешил. Чаще всего брюзжание сопровождалось фразочками вроде: «Понять бы должон, что все это прикол». А то еще: «Очень смешно, малыш».
Пацан стоял на месте. «Вроде полегчало ему», – подумал Джерри, поскольку осталось всего десять-одиннадцать человек. Небольшая, более управляемая кучка народу.
Джерри подошел к пацану. Вежливо. Скромненько так, чтоб не напугать.
– Так это шутка?
– Нет, нет, это по правде. Я развожу газеты, у меня свой маршрут, получаю тридцать пять долларов в неделю и хочу отдать кому-нибудь эти деньги. Кто, скажем, найдет работу и через какое-то время перестанет в них нуждаться. Просто, чтобы было на что начать, понимаете? Ну там еда, из одежды что получше, оплата поездок на автобусе. Или еще что.
Тут за спиной Джерри чей-то голос произнес:
– Положим, но которому кому-нибудь?
Да-а. То была задачка.
Пацан подумал над ней немножко. Потом сказал, что у него есть в ранце бумага, и попросил всех написать, почему каждый считает, что деньги должен получить именно он.
Когда он сказал это, шесть человек ушли.
– Интересно, что это с ними? – пожал плечами малец.
Пояснила ему леди без передних зубов: