Крис наведался к брату и занял еще тысячу, которая была дана взаймы безотказно и безобидно. Он и прежде так делал и всегда оказывался заемщиком надежным.
Потом он поместил то же объявление в «Вэлли ньюс» и «Л-А уикли».
Завел себе почтовый ящик и принялся работать над другой статьей. Каждый день проверял почтовый ящик. Каждый день тот был пуст. Не было даже сумасбродных писем от самозванцев, жаждавших наградной наличности. Откуда еще он достал бы денег, если б ничего не выгорело?
Уважаемый К.Чандлер!
Человек, кого я знаю, увидел ваше объявление в «Уикли» и показал его мне. Сидни Г. ни фига не придумал. За всю свою жизнь. Он бросил меня с двумя незаконнорожденными детьми. И ему плевать. Такой засранец! Об этой штуке он узнал от человека, которого встретил в Атаскадеро. Он там прятался, когда здорово припекло. Только век не попрячешься.
Последнее, что я слышала, это что этот жалкий засранец в тюрьму попал. Не знаю и знать не хочу, в какую. Только зовут его совсем не Сидни и не Г., это он себя сам так обзывает. Его имя Роналд Поллак-младший. Неудивительно, что вы не можете его найти. Надеюсь, вы доставите ему еще больше неприятностей. Надеюсь, это подстава. Потому и пишу. Не ради денег. Но деньги мне дозарезу нужны, с двумя-то ребятишками. Если захотите, пришлите сколько-нибудь.
Искренне ваша, Стелла Браун
КРИС: Вы могли бы стать знаменитым человеком. Прямо здесь, в тюрьме.
СИДНИ: Посмотрим, сколько вам известно. В этой тюрьме я уже знаменитость. Легенда.
КРИС: Я имел в виду: известным на весь мир. Могло бы помочь в вашем положении.
СИДНИ: Каким образом?
КРИС: Понимаете, обращаетесь вы в комиссию по условно-досрочному, а там выясняется, что вы оказали громадную услугу обществу.
СИДНИ: Мне до девяносто седьмого года в комиссию и обращаться нечего.
КРИС: Это тоже могло бы измениться.
СИДНИ: Что я должен сделать?
КРИС: Рассказать мне, как зародилось это Движение.
СИДНИ: Я ж уже сказал. Зародилось у меня в голове.
КРИС: Вы, должно быть, настоящий умница.
СИДНИ: Я такой.
КРИС: Как вы додумались до чего-то настолько большого?
СИДНИ: Как-то вроде нашло на меня. Просто увидел, как все вокруг происходит. И подумал: «Кто-то должен что-то по-другому сварганить. Сменить этот бардак». Тогда я это и придумал.
КРИС: Здорово. Поразительно. Вы даже не видели ничего похожего, ни о чем таком не слышали? Знаете, что могло заронить идею в вашу голову?
СИДНИ: В мою голову никто идей не зароняет, только я. Так как вы намерены сделать меня знаменитым? То есть еще больше, чем я уже знаменит?
КРИС: Ну что, я пишу очерки в газеты и журналы. Мне надо будет получить разрешение на видеосъемку здесь. Придется походить по инстанциям. Потом, когда мы вместе создадим продукт, я смогу предоставить его в «Обзор новостей за неделю». Там берут почти все, что я делаю.
СИДНИ: Думаете, козлы, что тут правят, пойдут на это?
КРИС: Когда они узнают, что рядом с ними, среди них, есть звезда.
СИДНИ: Может, губернатор меня помилует? Когда увидит это.
КРИС: Вам, в общем-то, смертная казнь не грозит, Сидни. Я бы на помилование не рассчитывал. Может быть, условно-досрочное пораньше.
СИДНИ: Ну, да. Что ж. Сделай для меня, что сможешь, белый парень. Ты, я уверен, сам видишь, что это место не по мне. Большие услуги я мог бы оказывать там, на свободе. Тамошний мир нуждается во мне.
КРИС: Точно. Абсолютно, Сидни. Это я понимаю.
Крис вернулся к себе в нью-йоркскую квартиру около семи утра. И сразу позвонил своему приятелю копу, Роджеру Мигану, разбудил его. По справедливости.
— Ты мне здорово помог, дружище. С меня причитается. По-моему, из этого выйдет что-то большое. Не знаю, почему, но я так думаю. Нет, даже не думаю. Я знаю это. Попросту откуда-то знаю. Может, пока это не велико, но — будет. И к тому времени это будет моя история. До дна ее я пока не добрался. Но доберусь.
— Кто говорит, черт побери?
— Это Крис. Я разбудил тебя? — Сам до чертиков точно знал: разбудил.
— Крис, что за чертовщину ты мелешь?
— Это ж история, в какую ты меня втянул.
— Ты до дна раскопал?
— Я же тебе сказал: пока нет. Но раскопаю. Выследил по ходу этого мелкого разбойника, именующего себя Сидни Г. Говорит, что это он все придумал. Полное дерьмо, разумеется.
— Что все придумал?
— Движение.
— Все это часть какого-то движения?
— Оно же перемещается, разве не так?
Роджер застонал.
— Не знаю я, какого черта оно делает, Крис. Я еще даже кофе утром не пил. Не хочешь одолжить мне чуток твоей энергии?
«Жаль, что не могу», — подумал Крис. Разговаривая, он стянул с ног туфли, налил себе выпить, прижимая телефонную трубку подбородком к плечу.
— Дело обстоит так, дружище. Насколько я могу рассказать. Кто-то вбил им в головы передавать эту штуку по цепочке. Вроде схемы пирамиды, только она никогда не возвращается к тем, кто ее затеял. Люди просто делают и делают поразительно приятные вещи людям, и оно движется и движется дальше. Никогда не возвращается обратно.
— Так в чем навар-то?
— Похоже, его нет. Поэтому-то меня это так и захватило, Роджер. Понимаешь, добраться до чего-то офигенно трудно, потому как, очевидно, нет никаких имен. Люди сами по себе спасают чьи-то жизни, рискуют своими, раздают деньги — и при этом большинство из них даже не знают, кто им помог. Никаких отчетов, никаких записей.
Об этом Крис больше узнал, побывав у Стеллы, чем из беседы с Сидни Г. Сидни о подробностях говорил скупо. Стелла, глянув на пять сотенных в его руке, забила фонтаном.
— Странно это, Крис. Странно.
— Чертовски верно: странно. Потому-то я и обожаю эту идею.
— Но, Крис. Я хочу сказать… если кто-то спас тебе жизнь, разве ты не выяснишь, как зовут спасителей? С тем чтобы можно было расплатиться с ними? Знаешь: что ходит по кругу, то и приходит по кругу?
— Так в том-то все и дело! Ты никогда не расплачиваешься. Всегда «платишь добром дальше». Вроде как: что ходит кругами, то несется еще быстрее.
— В этом никакого смысла.
— Почему это?
— Какая от того радость тому, кто все затеял?
— Так радость — это мир, в котором приходится жить. Верно?
Долгое молчание на линии.
— Значит, этот отморозок настоящий альтруист?
— Нет. Ни черта. Я ж тебе сказал. Он полное дерьмо.
— Тогда кто это начал?
— Я не знаю. Но намерен выяснить. Собираюсь забабахать пышную рекламу этому наглецу. В «Обзор новостей за неделю». Сделаю из него полного героя. Затем заведу какой-нибудь телефонный номер с восемьсот[38], или почтовый ящик, или еще что-то для тех, у кого сведений побольше. Эта штука должна была бы уже затронуть жизни многих.
— Крис, если этот отморозок полное дерьмо, то зачем ты хочешь сделать из него героя?
— Затем, что он врун, Роджер. И есть кто-то, знающий об этом. Кто-то где-то, кто, возможно, оскорбится, когда учует запашок, исходящий от этого бахвальства. И, возможно, захочет расставить все по местам.
— Звучит, как самому поставить точку на своей карьере. Ты выставишь себя дураком.
— Всякий может попасть впросак, Роджер. Моя карьера переживет это.
— Крис, это выстрел с дальним прицелом.
— Жизнь, она тоже с дальним прицелом, Роджер.
Крис положил трубку. Получится! Должно получиться.
Такое чувство, что есть что-то нехорошее в том, что не любишь собственного отца. Я типа должен стыдиться этого. Только это правда, и я не знаю, что мне с этим поделать.
Вчера сказал об этом маме. Что он мне просто не нравится. Думал, может, легче станет, если я это вслух выскажу.
Думал, она закричит на меня, ударит или прогонит в мою комнату.
А у нее вместо этого вид вдруг стал такой, будто тяжесть она непомерную несла.
Глава двадцать вторая. Арлин
С Рубеном она столкнулась как-то субботним утром на автозаправке на Камино. Не один месяц прошел, как она не видела его.
Его белый «фольксваген» она не замечала, пока не вышла из машины, а заметив, едва не села обратно и не уехала прочь. Двигатель она оставила включенным, потому что старина «дарт» не всегда вновь заводился после того, как его выключали. На колонке висело предупреждение не делать этого, но Рики, всегда куривший при заправке, уверил ее, что почти никогда ничего плохого не случается.
Он здесь! От одного этого сердце до того забухало, что в ушах отдавало. Голова пошла кругом, Арлин куда-то несло, и она никак не могла сообразить, что делать.
А потом Рубен вышел из магазинчика при заправке и увидел ее. Уперся взглядом в асфальт и направился в ее сторону, к своей машине. Арлин поручиться могла, что ему хотелось пойти каким-то другим путем (это было заметно), но она припарковалась близко от его машины, так что ни для нее, ни для него другого пути не было.
— Рубен, — произнесла она, считая, что ее голос прозвучал как-то испуганно. Он никак не отозвался. Она же все еще слышала, как колотится ее сердце. — Рубен, скажи что-нибудь, ладно? Заори на меня, выругай или еще что. Ну, пожалуйста!
Он поднял голову. Их взгляды встретились. От этого у нее опять голова пошла кругом. Он отвел взгляд.
— Рубен, я просто должна была попытаться, понимаешь? Обязана. Тринадцать лет, Рубен. Он же отец мальчика и всякое такое. Закричи на меня, скажи, что я тебе больно сделала, что даже жить недостойна, потому как я знаю, что все это правда. Только не стой там, ничего не говоря!
Он обошел островок колонок, подойдя туда, где она стояла. Мыски их туфель почти касались. Вид у него был убийственно спокойный, и ей показалось, что он ее ударить собрался. Может, и лучше было бы, если бы ударил. Она смотрела ему в лицо, до того близкое сейчас, и ей вдруг стукнуло в голову, что она по нему соскучилась. Стукнуло до того сильно, что почти с ног сшибло.