Молчание, потом Арлин почувствовала руку Бонни на своей спине.
— Я сейчас уйду, чтоб здравая эта мысль подержалась в тебе подольше.
Арлин слышала, как закрылась кухонная дверь. Она и не подумала поднять голову.
В тот же самый вечер Арлин с Тревором, сидя на диване, смотрели телевизор. Смотрели передачу «Обзор новостей за неделю», которая ее никогда особо не занимала, мысли же Арлин витали где-то далеко.
Она очень хорошо представляла себе, что скажет Рики, когда она упомянет имя Шерил Уилкокс. Заявит, что Арлин не оставила ему выбора. Мол, хотела б, чтоб он дома оставался, так малость побольше давала б ему того, ради чего дома оставаться.
Думала, что стоило бы ей поговорить с Бонни про секс. Попробовать объяснить, что теперь у нее никак с ним не получается. Секс, конечно, есть, они им занимаются, но, если по правде, ничего он ей не дает. Что-то в этом появилось.
Что-то… бездушное, может быть. Ну да. Может, именно то слово.
А Бонни бы сказала: «Ну так что ж, все меняется». Только тут дело не в том, что что-то поменялось. Все было так, как всегда у них было. Если что и изменилось, так одна она.
Впрочем, теперь это все значения не имеет.
Арлин переключила внимание на телепередачу.
— Это, — сказал Тревор, — может, интересно будет.
— Что будет? Я прослушала, что он сказал.
— Следующей будет история про то, как насилие в бандах, возможно, станет явлением прошлого. Потому как вроде один человек подал идею, как все изменить.
— Прости. Я отвлеклась.
— Это похоже на то, что я сделать старался. Только не с бандами. Просто, понимаешь. Один человек меняет все. — В это время передача уступила место рекламе.
Она услышала громкий, незаглушаемый рев двигателя гоночной Рики. Сердце у нее дрогнуло.
Арлин дотянулась до пульта и выключила телевизор.
— Иди к себе в комнату, милый.
— Я хотел посмотреть эту передачу.
— Прости, милый. Это важно. Я должна поговорить с твоим отцом с глазу на глаз.
Тревор ушел, как ему было велено.
Когда Рики настежь распахнул дверь, Арлин поняла: пил. И пытался это скрыть. Может, как раз поэтому она и поняла. Слишком уж усердно он пытался скрыть это.
— Нам надо поговорить, Рики.
— Только не сейчас, дорогуша. Хочу принять горячий душ.
— Это полезно. Иди прими.
Пока Рики мылся, Арлин собрала все его принадлежности, которых, правду сказать, было совсем немного, и отнесла их в гоночную. Оставила ему одну пару джинсов, одну рубашку и одну пару носков, которые положила на раковину в ванной.
— Они мне не нужны, дорогуша. Я сразу в постель.
— Прекрасно. Я звоню Шерил и предупреждаю ее, что ты прямо к ней заявишься. Я попрошу ее постель застлать. — И Арлин позвонила.
Рики оделся и ушел, не проронив ни слова и, что примечательно, безо всякого баламутства.
Глава двадцать третья. Крис
Телефонный номер с восемьсот- провели прямо ему домой. И телефон звонил и звонил. Звонил с перерывами посреди ночи, лишая его сна. Звонившие, казалось, были удивлены, во всяком случае, удивлены не меньше Криса. Они бормотали, что ожидали попасть на автоответчик, или голосовую почту, или еще что в этом роде. Большинство желало узнать побольше про то, о чем говорилось в телепередаче, которую они видели накануне вечером. Сведений, похоже, не было ни у кого. Все, похоже, желали получить их.
В шесть утра Крис сдался, выпил целый кофейник кофе и бдительно следил за телефоном. Тот не звонил несколько часов. Крис налил себе рюмочку бренди, чувствуя, что заслужил ее как вознаграждение за утраченный сон. И покой: он желал покоя. Бренди давал покой притворный. Но ему требовалась еще порция покоя, и он налил еще рюмочку. В десять минут одиннадцатого телефон опять зазвонил.
— Хочу поговорить с тем, — сказал звонивший, — кто несет ответственность за вчерашнюю глупую передачу в новостях.
— Чего проще, — ответил Крис. — Вы уже с ним говорите. — Он вслушивался в повисшее на линии молчание.
— А-а. Уже говорю?
— Да. Говорите. Меня зовут Крис Чандлер, и это я написал, срежиссировал, провел расследование и сделал все прочее, чтобы свести эту историю воедино.
— Так вот, получился кусок дерьма, чел.
— У нас каждый — критик. — Крис сделал приличный глоток бренди. Это помогало ему чувствовать себя раскованнее.
— Поверить не могу, что вы купились на такое дерьмо от такого гада. Сидни Г. Чел! Он же такой засранец. Полный врун.
— На самом деле, я не купился.
— Нет?
— Нет.
— Вы не поверили, что это он все придумал?
— Не поверил.
— Зачем же тогда эту глупую историю состряпали?
— Тут такое дело. Я знаю, что Сидни врун, но какая польза оповещать об этом? Мне-то больше опереться не на что. Я, правду сказать, не знаю. Надеялся, что кто-нибудь, кому действительно что-то известно, поможет мне заклеймить его как лжеца.
Криса даже не подумал, что именно такой человек сейчас говорит с ним, он вообще сомневался, что такой когда-нибудь объявится.
— Ну так я кое-что знаю, и я говорю: он врун.
— Вы знаете, откуда у него эта идея?
— Ну да. Он ее от меня узнал.
«А-а, точняк, малыш. Понимаю. Идея эта вовсе не Сидни Г. Он просто врущий засранец. Придумал все ты. Тебе по заслугам и вся слава».
— О`кей. Значит настоящий герой — это вы, и я должен о вас передачу сделать?
— Нет, придумал не я. Я только «заплатил другому». Просто наткнулся на этого засранца, когда его избивали до смерти возле бара в Атаскадеро, и спас его задницу. Я рассказал ему про Движение.
Крис ощутил легкое покалывание за ушами. Атаскадеро. Стелла с Сидни, когда слишком припекало, отсиживались в Атаскадеро. Только об этом он в передаче не упоминал, и сделал это нарочно: не хотел, чтоб Сидни узнал, что он со Стеллой говорил.
— Э-э, знаете что, э-э… как вас зовут?
— Мэтт.
— Мэтт. Прощу прощения, Мэтт, если я немного груб с вами. Всю ночь не спал, выслушивал россказни людей, которые обо всем этом знают еще меньше моего. Так, послушайте, вы случаем не знаете, как это началось, а?
— Только, что все не началось с этого засранца Сидни Г.
— И вам не известно, кто именно «заплатил» вам?
— Ну, знаю. Это я, конечно, знаю. Ее звали Ида Гринберг.
— Погодите. Секундучку подождите, о`кей, Мэтт? Я ручку возьму. Я должен записать все сведения, прежде чем вы дадите отбой. Не вешайте трубку, о`кей?
Крис присел, жарясь под солнцем, на обочине.
Атаскадеро встретил его жарой, немыслимой жарой. Малый, который сдал ему в аренду «форд», уверял, что жара стоит не по сезону, как будто это чем-то могло помочь. В аэропорту Сан-Луис-Обиспо Крис взял «фермонт». Машина казалась угловатой и странной, как что-то, на чем еще его отец ездил. И в ней не было кондиционера.
Крис вновь сверился с адресом, который дала ему соседка миссис Гринберг. Предположительно адрес сына, единственного оставшегося в живых наследника. Выключив мотор, он пошел к двери дома.
Постучал. Пождал. Опять постучал.
Услышал звук работавшего на высоких оборотах небольшого движка, что-то вроде травокосилки. Трудно было понять, доносился ли звук с заднего двора этого дома или от дома по соседству.
Крис обошел дом вокруг и заглянул за древний деревянный забор. Мужчина (лет за сорок на вид) стриг траву. Одет он был в майку-безрукавку и тесные джинсы, отчего жировые складки противно выпирали у него по бокам и на животе. В вырезах майки на плечах и на груди торчали темные волосы.
Крису он как-то сразу не понравился.
Мужчина не был похож на человека, одержимо поддерживавшего порядок в садике, но именно такой идеальный садик и был у Криса перед глазами. Клумбы укрыты щепой, розы подстрижены и перевязаны. На газоне ни травинки сорняков. Походило на то, что этот малый обихаживал свой садик, но не себя самого.
Крис несколько раз крикнул, здороваясь, но не смог перекричать рева косилки. Навалившись на забор, он ждал, чувствуя, как на затылке у него собирается пот и крупными каплями скатывается по спине.
Когда мужчина наконец-то заметил Криса краем глаза и поднял голову, Крис помахал ему руками. Мужчина остановился, выключил движок, после чего на слуху Криса осталось жужжащее эхо и благостная тишина.
— Я разыскиваю Ричарда Гринберга. Вы случайно не он?
Мужчина отер лоб тыльной стороной ладони и неспешно пошел к забору. Казалось, он ничуть не торопится.
— Мое имя Ричард Грин.
— Оп-а. Возможно, у меня неверные сведения. Я ищу сына Иды Гринберг, Ричарда.
— Ну да. О`кей. Нашли. Что надо?
— Просто хотел задать вам несколько вопросов.
— О чем?
— О вашей покойной матери.
Ричард фыркнул:
— Не очень-то любимая мной тема.
— Почему это?
— Есть причины.
— Из-за того, что она вам ничего не оставила?
— Что, черт возьми, вы знаете про это? Кстати, а кто вы такой? Из всяких там ее друзей будете? Ну да, все верно. Она, когда умерла, оставила меня ни с чем. Вы только это знаете. Отписала мне один доллар. Всю остальную свою страховку оставила людям, которых вряд ли знала. Вот такой вот восхитительной дамой была моя мать. Какого черта вы хотите вызнать и зачем?
— Об этом я и желал бы поговорить. Ее завещание. Что с ее домом? Она владела им?
— Она и банк. Она меня на бобах оставила, скажу я вам. Один вшивый, гребаный доллар. Теперь мне приходится жить в гараже у этого парня и ухаживать за его садиком, чтоб он мне скидку с аренды дал. Как-то забавно даже. Ведь, по-моему, причина, по которой она меня ни с чем оставила, была та, что она взбесилась на меня за то, что я за ее садиком не ухаживал. Считаю это чем-то вроде, скажем, мести Иды. Вы-то с какого бока в этом во всем, черт возьми?
— Я всего лишь журналист, изучающий тему. Похоже на то, что ваша мать рассылала что-то вроде… как бы это вам объяснить. Вроде письма по цепочке, только вместо писем — дела и поступки.