В городе лето. Высоко в синем небе пронзительно кричат стрижи. Над распустившимися розами кружат пчелы. Жаловаться не на что. Сижу в шезлонге посреди лужайки, рядом стакан превосходного «Гленгойла». (Надеюсь, чертова собака его не перевернет.) Лиззи копается в саду. Мне это даже нравится. Напоминает о матери, та тоже вечно возилась в земле. Лиззи высаживает цветы, купленные вчера в местном питомнике. Я думал, это будет скучно, однако меня неожиданно тронуло ее усердие и то, как она тщательно отбирала рассаду. В горшки решила посадить ярко-розовую герань, вдоль дорожек – цветущие белым декоративные растения. Вернувшись домой, мы занялись сексом. «Никак мною не насытишься?» – спросил я. Лиззи даже не обиделась. «Никак!» – воскликнула она и навалилась на меня сверху своим мягким голым телом.
Она пополнела, грудь и бедра налились, вокруг талии появился небольшой валик. Замужество пошло ей на пользу. Складка у губ уменьшилась – ведь ей уже не приходится ухаживать за матерью каждый день. Научил ее давать отпор сестре и не бросаться сломя голову на помощь, когда новорожденного нужно купать или когда Пегги хочется прилечь. Лиззи идет новая стрижка, если можно так выразиться. Обкорнал ее покороче, чтобы не жевала концы прядей. «Ты мог бы на этом зарабатывать, – заявила она. – Если захочешь найти прилич… ну, то есть другую работу». (Я решил не заострять на этом внимания.) Красится она ужасно, даже после тех денег, что мы выложили за косметику от Бобби Брауна. Сегодня она постаралась и накрасила губы красной помадой, которую выбрал я. Так и хочется их облизать!
Кричу, чтобы надела перчатки, весь маникюр испортит! Села на корточки и объявила: «Я же говорю, что мой маникюр – пустая трата времени! Я, конечно, ценю твою заботу. Ты добрый, очень добрый!» Подошла ко мне и хотела поцеловать, а я отстранился и сказал, что не люблю грязных рук. Она снова рассмеялась и заявила, что мне придется подождать, пока она не закончит, потому что сейчас их мыть бесполезно.
Господи, да ее ничем не обидишь! Я знаю, что в людях она видит только хорошее, однако никак не ожидал, что она увидит его и во мне. Лиззи влияет на меня благотворно. Вот я это и признал! Оказывается, мне нужно было лишь встретить правильного человека, и все само по себе наладилось.
Я так разнежился, что того и гляди усну.
Лондон влияет на меня благотворно.
Лиззи влияет на меня благотворно.
Я был бы как в раю, если бы только Шарлотта перестала названивать.
Пожалуй, не надо было спать с ней в ту ночь, после которой я съехал, хотя какого черта – тот раз был на дорожку!
Глава 10
Сидя в электричке, я смотрю в окно. Мимо проносится Хэссокс и Берджесс-Хилл, аэропорт Гэтуик, Ист-Кройдон. Мысли мелькают. Никак не могу согреться. Все время думаю о родителях той бедной девушки. Их горе иное, чем у меня. Я даже представить не могу какое.
Трагическая случайность, как выразилась Нелл, когда я спросила о подробностях.
– Никто не виноват, просто не повезло.
В тот день, когда мы вместе обедали, она рассказала об этом Заку.
– Почему же он ничего мне не сказал? – недоумеваю я. – Не понимаю.
Нелл пожала плечами:
– Вряд ли это сильно его тронуло.
Я знаю, что она не права. Еще как тронуло! Думаю, он очень переживал.
Жаль, что все́ подробности мне неизвестны. Однако хватает и половины. Почему я так разволновалась? Я чувствую свою ответственность и причастность. Как хрупка жизнь!
На станции Клэпхем по ошибке сворачиваю в подземный переход. Если идти через мост, то выходит короче. Мысли путаются. Такое чувство, будто я что-то потеряла. Останавливаюсь посередине темного тоннеля, мимо спешат люди. Проверяю, на месте ли кошелек и телефон. Что еще? Ключи. Впадаю в панику, потом вспоминаю: Онни. Собака.
Скорее домой!
Выйдя со станции через нижний проход, между супермаркетом и цветочным лотком, я понимаю, что за мной следят. Спешу по Сент-Джонс-Хилл, мимо шашлычной и магазина ковров «Адмирал», на Южной Кольцевой сворачиваю влево, иду в обход многоэтажек у Спенсер-парк и чувствую покалывание в спине – будто разряды тока. Каждые несколько шагов оглядываюсь через плечо. На втором повороте замечаю рыжеволосого мужчину в черном блестящем пуховике. Он стоит возле мебельного магазина и изучает витрину. Это не Зак. Кого он отправил за мной следить? Неужели я узнала слишком много? Я пошатываюсь от голода. Наверное, просто показалось.
Добегаю до перекрестка на Тринити-роуд, перехожу на другую сторону и несусь к своему переулку. В крови бушует адреналин, я нажимаю на кнопку звонка. Как странно трезвонить в собственную дверь! Жду. Тишина. Заглядываю в окно – в гостиной никого нет. Снова звоню, потом стучу. Никто не открывает. Цветочный горшок! Я велела оставить ключ под ним, если будет выходить. Приподнимаю горшок. Оттуда свисают корни. Копошатся мокрицы. Ключа нет.
Встаю, заглядываю в щель почтового ящика. Через нее видно кухню. Задняя дверь на защелке. Пес не подходит, чтобы лизнуть меня в нос. Никто не встречает, никто не лает. Вдалеке шумит транспорт, раздаются гудки и вой полицейской сирены.
Тщетно пытаюсь сохранять спокойствие. Что же я наделала? Как можно было отдать ключи от дома девчонке, которую я едва знаю? Почему я решила, что она заслуживает доверия? Вероятно, она ушла насовсем, исчезла, забрав ключи и собаку. Ключ от машины на той же связке. Оглядываю улицу. «Микра» на месте. Хорошо хоть ее не взяла!
Дохожу до конца улицы, останавливаюсь на углу. Никто за мной не идет. Если мужчина в блестящем пуховике и следит за мной, то сейчас он выжидает и присматривается. Стою и слушаю. Сегодня в тюрьме тихо. С парковки для надзирателей задним ходом выезжает машина с пожилым водителем. У ворот охранник в форме разговаривает по мобильному, из кармана брюк свисает цепочка для ключей. Тучи сгущаются и темнеют, на землю падают крупные капли дождя.
Я поворачиваю налево, к улице, перпендикулярной моей. Хотя до дома еще полквартала, я все равно прислушиваюсь в надежде услышать лай Говарда, снующего в кустах. Ничего.
Иду дальше, пересекаю Магдален-роуд, потом по Лайфорд-роуд, мимо скаутского клуба, где мы с Пегги занимались в группе брауни[6], мимо особняков поп-звезд и телеведущих. Перейдя на следующую улицу, замечаю машину, медленно двигающуюся вдоль обочины. Оглядываюсь через плечо. Красный «Форд». Он тормозит, я иду как ни в чем не бывало, и вдруг он резко газует. Внутри двое. Ускоряю шаг, потом пускаюсь бежать.
Тротуар пуст. В поле зрения никого. Мчусь сломя голову, мгновенно выдыхаюсь. Подбегаю к небольшому участку парка, выходящему к магистрали, ныряю за ближайшее дерево. Чуть дальше тупик. Красный «Форд» приближается. Доехав до конца тупика, останавливается. За рулем мужчина, на пассажирском сиденье пожилая женщина. Водитель оглядывается по сторонам, меня не замечает. Выезжает на середину дороги, двигатель глохнет. Потом снова заводится, машина рывком двигается с места, исполняет разворот в три приема и скрывается из виду.
Парень учится водить, рядом сидит его мать. Прислоняюсь к дереву и вздыхаю с облегчением.
Сворачиваю на узкую тропинку, ведущую к магистрали. Небольшой островок зелени, брошенный на произвол судьбы – гнездышко из разросшихся деревьев и кустов ежевики, мусорные урны и укромные норы, в которых можно укрыться, сверху пышные кроны. Здесь тихо, только птички щебечут в ветвях. И больше никого.
Возвращаясь домой, твердо знаю, что застану там Онни. Дубль два. Позвоню, и она откроет. Придется ухватиться за дверной косяк, не то Говард собьет меня с ног. Должно быть, Онни выскочила за молоком. Чайник горячий. Она ест тосты. (Подростки их обожают.) Позволяю себе немного помечтать: на плите стоит обед, в кухне тепло и уютно, как было год или два назад, когда со мной жил Зак.
Все по-прежнему. Цветочный горшок валяется на боку. Бедняга! Обычно в нем растут анютины глазки или розовые цикламены. Сейчас там пусто, лишь голая земля. Крышка почтового ящика с ржавыми петлями открыта на дюйм – я пыталась заглянуть внутрь и не опустила ее. Стучу в дверь, никто не выходит.
Звоню в справочную Управления экономического развития. Меня соединяют с автоответчиком Виктории Мерфи, я называюсь и прошу ее перезвонить.
Сажусь на бордюр напротив дома, укрывшись от дождя под плющом, обнимаю колени, кладу на них подбородок и жду.
Потом я понимаю, что прошло менее часа – минут пятьдесят. По улице с непроницаемым лицом шагает Онни, за нею на поводке бредет Говард. Кожаная куртка застегнута, волосы аккуратно заплетены и заткнуты за воротник. Она словно не замечает дождя. Мне хочется накричать на нее и даже ударить.
Я сдерживаюсь.
– Ну, здравствуй, – говорю я. – И где вы двое пропадали?
Говард вырывается и несется ко мне, подпрыгивает и облизывает мое лицо.
Онни замирает посреди улицы. На щеках алеют пятна. Тушь потекла, на скуле фиолетовая полоса.
– Я вышла вас встречать, – говорит она. – Топала пешком до самой станции. Вы сказали, что вернетесь в два. Вас там не было! Похоже, вы опять прошли мимо меня.
Я осматриваю Говарда, провожу руками по мокрой шерсти. На спине пятно – видно, катался по земле. Пахнет тиной и чужими духами.
– Прости, – говорю я. – Решила вернуться другой дорогой.
– Неужели вы не подумали, что я могу выйти вас встречать?
– Нет, и в голову не пришло.
Иногда проблемные подростки в школе пытаются мне хамить, ведь я не учитель. Снова думаю о том, что Онни не способна контролировать свой тон: то ли она слишком избалована, то ли ее не долюбили, а может, и то и другое. Наверное, она копирует чужие интонации. Стараюсь быть терпимее. Сегодня мне трудно проявлять чуткость.
С трудом отстраняюсь от Говарда.
– Мои ключи у тебя?
– Ага.
Она протягивает связку, я отпираю дверь. Говард несется к своей миске и шумно лакает воду. Онни нерешительно топчется на пороге. Не глядя на нее, швыряю плащ на перила, иду на кухню к Говарду и решаю попросить ее уйти. Прячу голову в чистое кухонное полотенце, нарочито долго вытираю волосы, чтобы собраться с мыслями. Мне жаль девчушку. У нее явно большие проблемы, но в своем теперешнем состоянии я не смогу ей помочь. У меня нет ни сил, ни возможностей. Нужно как следует обдумать то, что я сегодня узнала.