– Знаешь что? Пока мы не заработали наши миллионы, отправляйся-ка один. Надеюсь, поездка пойдет тебе на пользу.
Мы были женаты всего пару месяцев! Она должна увиваться за мной круглые сутки. Раньше она буквально ходила вокруг меня на цыпочках, исполняла любые капризы. Что произошло? Неужели дело в Энгусе?
Решил ее проверить.
– Возьми больничный на пару дней, – велел я. – Скажи, что простудилась.
Стоя на пороге, она лишь улыбнулась. Сообщила, что после работы задержится: сначала у нее собрание, оттуда поедет к матери.
Собака взвизгнула.
– Прости, Говард! – воскликнул я. – Я наступил тебе на лапу?
Ясное дело, она вернулась, чтобы проверить, в порядке ли он. Я притворился, что раскаиваюсь: упал на колени и как следует почесал ему пузо. Когда я поднялся, она обвила мою шею тонкими руками и воскликнула:
– Я тебя обожаю!
Я крепко обхватил ее за бедра.
– И я тебя!
– Не смогла бы жить без тебя!
Зарылся лицом ей в волосы, пнул собаку коленом. Я так крепко держал ее за бедра, что чувствовал тепло ее тела и даже пульс. Она едва вырвалась.
– И я бы не смог!
Дальше студии я не доехал. Белый шум. Дверь на запор. Тюбики краски выложены в нужном порядке, крышечки крепко завернуты. Бумажное полотенце, на котором они лежали, постоянно морщилось, я заменил его более сухим, и теперь все как надо. Ровно.
Розетка выдается из стены дальше, чем плинтус – примерно на дюйм. Халтура! Стараюсь не смотреть и ничего не могу с собой поделать.
Вязальщица слышала, как я пришел. Встретилась со мной взглядом и удивилась. Обычно я не показываю своих эмоций.
Не надо было брать трубку. Я разозлился на Лиззи, вдобавок чертовски не выспался. Вот и потерял бдительность. Неужели теперь ничего нельзя поделать? Неужели всему конец? Все же наладилось… Проклятие, только что я был по-настоящему счастлив!
Нет. Никакой это не конец. Нужно лишь как следует все обдумать и найти способ, выбрать стратегию.
Шарлотта сделала УЗИ.
– У него маленькие ручки и ножки! – воскликнула она. – Зак, ты меня слышишь? Я пыталась до тебя дозвониться. Ты потрясен? Прости! Один шанс из миллиона! Я сначала и сама не верила. Зайдешь ко мне? Я взяла отпуск на неделю. Понимаю, ты хочешь побыть один, но если ты не намерен участвовать в жизни ребенка…
Участвовать в жизни ребенка?! Она что, издевается?
Едва мне удается вставить слово, как я спрашиваю, откуда взялась моя сперма, и она отвечает:
– Помнишь, как мы занимались любовью в последний раз?
Занимались любовью – ни хрена себе!
Я говорю, что надо избавиться от ребенка, она начинает плакать.
– Слишком поздно! Нам нужно поговорить. Когда приедешь?
Она думает, что я работаю в арт-группе в Кардиффе («такую возможность грех упускать»). Я хотел дождаться, когда она перестанет звонить, и написать ей. Тут бы и конец отношениям. Как говорится, кончен бал. На такой поворот я вовсе не рассчитывал…
– Вероятно, на выходных, – сказал я. – Отдохни как следует.
Я отлично импровизирую и приспосабливаюсь к обстоятельствам. Надо только голову включать.
Лиззи вернется поздно. После работы поедет к матери, потом «заглянет на минутку» к Пегги, чтобы искупать детей. Тогда хорошо, что словацкая вязальщица меня заметила. В час дня она отправится жевать свою чертову лапшу вместе с остальными, а я выскользну. Оконная рама в коридоре прогнила. Никто и не заметит, что я вообще выходил.
Все получилось гораздо проще, чем я предполагал. Стараюсь не грустить.
Даже не знаю, чем я думал раньше! Теперь-то все будет по-другому.
Вазэктомия без скальпеля проводится под местным наркозом. Врач нащупывает под кожей семявыводящий проток и закрепляет его скобкой. Потом делает небольшой прокол, растягивает ткани и перевязывает проток. Никаких скальпелей, никаких разрезов.
Сначала я прочел об этой процедуре на сайте Общественного здравоохранения. Никаких кровотечений и швов. В отличие от традиционной вазэктомии менее болезненно и реже приводит к осложнениям.
Не знаю, сделал ли доктор Харрис все как надо. Во время процедуры я не мог открыть глаз. Видимо, она не для таких слабонервных, как я.
Глава 11
Онни спускается по лестнице, громко топая. Удивительно, как такая стройная девочка умудряется так шуметь. Зак был довольно мускулист, однако двигался настолько бесшумно, что я не сразу могла определить, дома ли он. Появлялся неожиданно, когда я набирала смску, и если я испуганно подпрыгивала, считал это признаком совершенной провинности. Приходилось показывать ему набранное сообщение – «Смотри, отвечаю Пегги, она просит посидеть с детьми». Так у него проявлялась неуверенность в себе. Бесшумно ходить он научился еще в детстве. Тогда было больше шансов не попасть под горячую руку отца.
Шаги Онни звучат воинственно. Она явно пытается обратить на себя внимание.
– Вот и ты! – нарочито жизнерадостно восклицаю я, увидев ее на пороге кухни. – Голову помыла? Надо было позвать меня. Душ у меня с секретом, сама ни за что не догадаешься и волосы не промоешь.
– Я промыла.
– Неужели?
– Да. Вылезаешь из ванны, включаешь кран в раковине, чтобы насос качал через душ.
– Хм. – Я удивленно смотрю на нее. – Ловко.
Она пожимает плечами, отбрасывает мокрые волосы назад.
– И как ты додумалась? У вас дома та же система?
– Я не дура, ясно?
– Просто водопровод здесь с причудами. Я бы никогда не сообразила… Многим приходится объяснять.
Она чуть округляет глаза, и я с трудом заставляю себя прекратить расспросы. Поворачиваюсь к плите и говорю:
– Я тут кое-что приготовила. Аппетитные спагетти! Ну, то есть мне так кажется. – Болтаю без умолку, пытаясь скрыть волнение. – Моя мама так говорила. Спагетти у нее всегда были аппетитными, прогулка – чудной, ванна – хорошей и горячей. Вряд ли горячая ванна может быть ужасной, даже если ты спешишь.
– Как вам угодно, – говорит Онни. Запястья прикрыты рукавами. Она смотрит в пол. – За мной едет мама. Я должна принимать антидепрессанты, а я забыла их дома.
Недавно я прочла статью о том, что нынешняя молодежь бунтует против существующего положения вещей (политика, родители) куда реже, однако их гнев обращается на самих себя. Отсюда и целый ряд психологических проблем: депрессия, членовредительство, самоубийство. Мне и думать не хочется про ее шрамы.
– Поешь – станет лучше.
– Я не голодная.
– Как хочешь.
Ставлю на стол тарелки. Спагетти под соусом карбонара – новое добавление к моему довольно скромному кулинарному репертуару. Зак ни за что не одобрил бы соседства ветчины и сливок в одном блюде.
Мы приступаем к еде. Немного погодя я говорю:
– Послушай, мне жаль, если я тебя расстроила. Ты отлично убралась на кухне. Прости за резкость, но твои слова про Зака завели меня… Ты сказала, что видела его, и я решила, что это было сегодня!..
Я смеюсь, признавая собственную глупость, при этом внимательно смотрю на нее.
Она поднимает голову.
– В смысле – его привидение?
– Может быть.
У меня щемит в груди. Она его не видела. Она даже не дрогнула. Не поняла, на что я намекаю.
Онни смотрит на меня и напряженно размышляет.
– Не следовало называть вас неряхой, – наконец говорит она. – Может, Зак использовал другое слово. Может, он сказал «неаккуратная».
Я улыбаюсь:
– Это куда лучше.
Она отводит взгляд, накручивает спагетти на вилку. И не улыбается мне в ответ.
– Забыли, – говорю я. – Прости, что веду себя как назойливая зануда, и все же не могла бы ты объяснить, как вышло, что Зак просил тебя убраться на кухне?
– Он не просил.
– Ты же сама так сказала!
Она смотрит исподлобья, глаза словно подернуты пеленой.
– Это было давным-давно.
– Здесь или в Галлзе?
Она смотрит на меня, потом быстро отводит взгляд.
– Наверно, в Галлзе.
– Ясно, – вздыхаю я.
Теперь все более или менее понятно. Он готовил ее к экзаменам, может быть, она приходила к нему, он был на меня зол (как-то раз я опоздала на электричку) и пожаловался ей на беспорядок в доме. Нашел что сказать ребенку шестнадцати лет! Зак владел собой далеко не всегда.
– Вы часто общались? – спрашиваю я. – В смысле, сколько занятий у вас было?
Она пожимает плечами:
– Три или четыре. Пятерку на экзамене я так и не получила.
– Насколько тебе пригодились эти занятия?
– Он сказал, что у меня есть художественное чутье и я должна ему доверять.
Я киваю:
– Он был скуп на похвалу, так что можешь считать это комплиментом.
– Так я и делаю. – Она отодвигает почти нетронутую еду в сторону.
Мы встречаемся взглядами, и я понимаю, что Онни явно сдерживает свои эмоции. Между нами есть некая связь, нас объединяет чувство утраты. Ей было важно мнение Зака. Она понимала, насколько он талантлив. Пожалуй, это и все. Однако сперва следует кое в чем убедиться:
– Он занимался с тобой в Сэнд-Мартине или в Галлзе?
– В Галлзе, – отвечает она, не задумываясь.
– Просто… когда я была у вас в гостях в прошлое воскресенье, я видела возле вешалки охотничьи сапоги Зака. Никак не могу понять, откуда они там взялись.
На ее щеках расцветает слабый румянец. Онни надувает губы, округляет глаза и всем видом выражает недоумение:
– С чего вы взяли, что это его сапоги?
– Один сапог заклеен. Я сама его чинила. Не знаешь, откуда они у вас?
– Нет.
– А когда я встретила тебя утром в Галлзе, ты просто вышла прогуляться?
– Ага.
– А сегодня ты пришла ко мне, потому что…
– Мне было негде остановиться.
– Ясно.
Отодвигаю тарелку, кладу локти на стол, подпираю подбородок. Сплошные загадки и глупые отговорки. Я была права. Она здесь, чтобы меня отвлечь. Расспрашивать ее бесполезно.
– Столько вопросов, – непринужденно замечаю я, – и за такое короткое время.