Если она с кем-нибудь сойдется, если забудет все, что было между нами, я ее убью!
И пусть пеняет на себя.
Галлз без нее не тот.
Позвонил ей только что, притворился, что добрался до Эксетера с полугодичным запасом моих несуществующих картин. Арт-дилер взял все и хочет еще! Собираемся вместе пообедать и отпраздновать сделку в местном винном баре. Себе закажу салат. Приму душ и побреюсь в гостинице. Хозяйка – приятная женщина преклонных лет. Вдова.
Забавно, с какой готовностью она мне верит. Ее воображение опережает мою ложь.
– Что ему понравилось больше всего? Абстрактные пейзажи или те полотна, где ты играешь с персонификацией? – Хочет, чтобы мои дела наладились: тогда она сможет от меня избавиться и безнаказанно трахаться со своими любовниками!
В глазах стоят слезы. Пьяным я бываю слезлив.
Как приехал, со стула практически не вставал. Если дождь перестанет, схожу и заберу вещи из багажника. Может, почитаю. Может, нет. Покой, тишина – все, что мне нужно.
Наверное, позже съезжу в «Голубую лагуну» – вдруг Кулон пополнил свой чемоданчик. Я вроде как на мели. Деньги возьму из заначки Лиззи в кухне. Она и не узнает, надо только возместить недостачу до отъезда.
Глава 23
Такси не беру. Мне нужен воздух.
Дойдя до набережной, я пристально смотрю туда, где она утонула. Полли Мильтон. Давным-давно, сидя во французском ресторанчике напротив клэпхемского кинотеатра, Зак рассказал мне про какую-то Полли. Бифштекс. Красное вино. Чарующая прелесть откровенности. Первая любовь Зака; изменила ему с лучшим другом и разбила его сердце. Он не упоминал ни о том, что она погибла, ни о том, что был рядом, когда это случилось.
Бреду вдоль мола. Волосы Полли будто водоросли, покачивающиеся в глубине. Раздувшееся тело, пустые глаза… Вспоминаю о Шарлотте, о ее падении с лестницы. Зак был далеко. Представляю, как ее руки и ноги бились о балясины, потом тяжелый удар головой, глухой стук и все.
Две смерти. Этот мужчина постоянно мне лгал.
Возвращаюсь в Райд, потом опять паром, автобус и электричка. Будто иду под водой, борясь с течением. В вагоне людно. Мать укачивает ребенка. Группа подростков слушает музыку на мобильном. Женщины с хозяйственными сумками. Мужчина с газетой.
Пристально всматриваюсь в мир за окном – сады, поля, магазины, заводы. Зак где-то там. Я знаю. Он не намерен возвращаться к счастливой семейной жизни. Он не жертва насилия в семье. Все гораздо сложнее, его расчет в другом. Зак меня не боится. Он меня не любит. Я столько раз его оправдывала и прощала! Он решил мне отомстить.
На станции двери открываются, заходит мужчина. Я напрягаюсь, хватаю Говарда за ошейник. Мужчина стоит ко мне спиной, складывает раздвижную ручку чемодана на колесиках и убирает его на полку для багажа. Когда он оборачивается, я понимаю, что он гораздо старше Зака и ниже его ростом, ему лет шестьдесят, нос картошкой, румяные щеки. Я так сильно прикусила губу, что чувствую соленый вкус крови.
Почему я его любила? Несмотря на его сложный характер, я думала, что нужна ему, что смогу ему помочь. Верила, что мы созданы друг для друга. Чувствовала связь между нами. Как бы то ни было, я не могла им надышаться. И кто я после этого?!
Судорожно ищу мобильный, набираю Джейн, потом Пегги. Ни одна не берет трубку. В субботний день нормальные люди, живущие нормальной жизнью, ходят в кино, встречаются с друзьями.
Проехав Гилдфорд, звоню Сэму. Больше некому. Он отлеживается в своей квартирке. Да, гораздо лучше, спасибо. Нет, выспаться на больничной койке решительно невозможно. Приятно вернуться в свою кровать.
Он вежливо отвечает на мои вопросы, пока они не иссякают.
– Ты в порядке? – спрашивает Сэм. – Голос у тебя расстроенный.
Прижимаюсь лбом к окну, едва сдерживая слезы.
– Приезжай, – говорит он.
Со станции спешу домой – отвести Говарда. Темнеет, поэтому стараюсь идти по центральным улицам – вверх по Сент-Джонс-Хилл, забитой автобусами, потом по Баттерси-Райз до Спенсер-парк, на которой с одной стороны стоят большие дома, с другой – железнодорожные пути. Впервые мне страшно идти по улицам. Теперь я знаю, на что он способен. Зак – жестокий человек. Никакой он не страдалец, измученный проблемами и ждущий, пока его кто-нибудь спасет. Он лжец и преступник, он хочет меня убить!
Оставляю позади суету станции Клэпхем и улиц, по которым ходят автобусы. Хотя движение по-прежнему оживленное, пешеходов нет. В низине слева – железнодорожная выемка, мимо с грохотом проносится поезд, сверкая огнями. На ходу постоянно оборачиваюсь. На середине пути, ярдах в пятистах или около того, замечаю велосипедиста в белом шлеме. Судя по силуэту – мужчина. Он неторопливо жмет на педали, колени сгибаются, велосипед чуть виляет, то удаляясь, то приближаясь к обочине.
Потом велосипедист опускает голову и набирает скорость. Расстояние между нами сокращается. Я бегу, Говард упирается. Снова оборачиваюсь. Две сотни ярдов, ездок явно стремится меня догнать.
Велосипед Зака и белый шлем, который я ему подарила, лежали в сарае. Останавливаюсь – дышать тяжело, в груди жар. Нужно довести ситуацию до развязки, заставить его действовать. Поезд сбавляет скорость. В вагонах горит свет, сквозь ограду видны смазанные лица пассажиров.
Велосипедиста обгоняет такси. Горит сигнал «свободен». Поднимаю руку и, словно в замедленной съемке, машина тормозит, мы с Говардом забираемся внутрь.
В заднее окно наблюдаю за велосипедистом, отчаянно пытающимся нас догнать.
Таксист ждет, пока я заведу Говарда в дом и покормлю. Онни ушла. Записка со стола исчезла. Ответ она писать не стала, хотя букет анемонов, которые она принесла мне днем раньше, сунут в мусорный бак – тоже ответ в каком-то смысле. По-быстрому умываюсь, укладываю Говарда в его корзинку и выбегаю из дома. Запираю дверь, сажусь в такси.
Водитель попался не особо разговорчивый, и это к лучшему. Мысли развеиваются. Велосипедиста-то я и не искала. Думала, он будет пешком или на машине. Совсем забыла про велосипед Зака. Движение оживленное. Догонит ли он такси? Смотрю в заднее окно. Обзор закрывает автобус. То ли Зак не спеша едет следом, то ли обогнал нас и ждет на светофоре. Чем и хорошо велосипедисту в Лондоне: лавируешь как хочешь, добираешься куда угодно.
На Стритхэм-Хай-роуд полно народу, одни люди шумной гурьбой выходят из пабов, другие спешат в «Макдоналдс». Сэмз-роуд (второй поворот после полицейского участка, позади кинотеатра), наоборот, темная и тихая. Такси останавливается возле недействующей церкви, я выхожу и расплачиваюсь за проезд. По проходу между домами крадется кошка, потом стремительно бросается через дорогу. Сзади хлопает дверь, раздается металлический лязг: женщина кладет что-то в мусорный бак. Таксист закрывает окно и уезжает.
Стою на тротуаре, осматриваюсь. Никто в белом шлеме не выворачивает из-за угла. Впрочем, тут есть несколько проулков, заброшенная церковь и полно темных мест, чтобы спрятать велосипед и затаиться. Не слишком ли я рискую? Разве можно подвергать Сэма еще большей опасности? Или это единственный способ выманить Зака? Точно знаю одно: нельзя продолжать жить как ни в чем не бывало. Нужно довести ситуацию до развязки и наконец покончить с этим кошмаром.
Сэм живет в кирпичном доме Викторианской эпохи, разделенном на квартиры. Верхнее окно светится. У входа свисает лампочка на проводе.
Я выжидаю, толкаю калитку.
Звонок Сэма – в самом низу. Пытаюсь привести себя в порядок. Я обычный человек, пришедший на обычное свидание. Роюсь в сумке, ищу помаду. Зеркала нет, ну и ладно. Раздаются шаги Сэма, я поспешно отворачиваюсь и становлюсь лицом к свету. Представляю, как щелкает фотоаппарат, запечатлевая доказательство моего преступления.
Сэм открывает дверь в джинсах и чистой белой футболке. Из-под нее просвечивают бинты. При виде меня он улыбается, вокруг глаз появляются морщинки. Он такой хороший и правильный, что мне хочется заплакать.
– Собирался принять душ, – говорит он, – и не успел. Прости за неряшливый вид.
Футболка выглядит новой – складки от упаковки еще не разгладились.
– Ничего не имею против легкой небрежности, – отвечаю я.
Квартирка на первом этаже за обшарпанной белой дверью – маленькая, неприбранная и забитая книгами. Разномастная мебель недвусмысленно свидетельствует о разводе и разделе имущества: потертый диван, антикварный письменный стол, полки из «Икеа». Мы проходим в кухню. Раковина забита грязной посудой, шкафчик нараспашку, в нем стоят кукурузные хлопья, лимонно-лаймовый джем, маленькая упаковка риса «Анкл Бенс». Стол завален газетами и тетрадями, ждущими проверки.
За деревянной дверью небольшой дворик с нестриженой травой, обрамленный разросшимися кустами ежевики. На филенке две защелки – одна вверху, другая внизу, но они не закрыты.
Стоя ко мне спиной, Сэм открывает бутылку, достает бокалы. Пока он не видит, я поспешно задвигаю защелки.
– Значит, ты не садовод? – спрашиваю я, глядя в окно.
Гадаю, есть ли проход на соседний участок, насколько легко пробраться сюда с улицы. При этом сохраняю непринужденность светской львицы на вечеринке с коктейлями.
– Нет. – Сэм подходит ко мне с бокалом вина. – Садик я делю с жильцом из верхней квартиры. Раньше там жила супружеская пара, они время от времени устраивали барбекю. Новый жилец иногда выбирается туда летом, сидит и работает.
– Чем он занимается?
– Понятия не имею. Работа на дому. То ли писатель, то ли программист. Сидит и стучит на своем ноуте.
– Хорошо его знаешь?
– Не мой тип. Угрюмый парень. Ни с кем особо не общается.
– Как он выглядит?
Сэм смеется:
– Думаешь, вы знакомы?
– Просто интересно.
– Темные волосы, борода.
Тянусь за бокалом, рука дрожит.
Сэм это замечает. Накрывает мою ладонь своей.
– Не знаю, зачем сказал, что не успел в душ, – говорит он. – Успел. С повязками пришлось повозиться – трудно было не намочить. Специально надел новую футболку. Мне не хотелось, чтобы ты решила, что я стараюсь только из-за тебя.