– Не Онни, – повторяю я. – Это Зак.
Сажусь перед ноутбуком. Он открыт и включен в розетку. Рядом лежит листок бумаги из блокнота Онни, исчерканный каракулями. Присматриваюсь. Несколько заголовков. Под словом «домашние животные» Онни написала имя «Говард» и перечеркнула его. «Памятные места» – много названий, среди них зачеркнутые Корнуолл и Галлз, Сэнд-Мартин, остров Уайт, Марчингтон-Мэнор, мыс Степпер, «Голубая лагуна», парк Вандсуорт. Третий заголовок, который она добавила после четверга, – «Что было ему дороже всего? Кого он действительно любил?» Под ним написано: Онни Мерфи, Анна Мерфи, Зак Хопкинс. «Гленгойл». И все варианты перечеркнуты.
Кроме одного имени.
Что было ему дороже всего?
Это имя не перечеркнуто.
Кого он действительно любил?
Одно имя.
«Лиззи Картер».
В ужасе прикрываю рот ладонью.
Пододвигаю к себе ноутбук. Пальцы тянутся к клавишам.
ЛИЗЗИКАРТЕР.
Экран мигает. Неверный пароль.
Набираю снова, вспомнив про пробел.
ЛИЗЗИ КАРТЕР.
Экран гаснет, потом загорается снова. Появляется заставка рабочего стола, в центре открытый файл.
В изнеможении роняю руки на колени. В качестве пароля Зак выбрал мое имя.
– Вы что-нибудь придумали?
Виктория смотрит на меня. Я и забыла, что она еще здесь.
– Нет. Да.
Текстовый документ. Маленький шрифт, одинарный интервал. Страница сто девятнадцатая из ста двадцати. «Лиззи, моя Лиззи, – читаю я. Двигаю курсор наверх, перелистываю страницу. Выхватываю отдельные слова. – У меня нет другого выбора… Дартмур… Ты, урод… Люди всегда… Что там сказала Лиззи?»
Откидываюсь на спинку стула.
– Ноутбук Зака. Мы пытались подобрать к нему пароль, и, похоже, у Онни получилось. Я не пойму, что это – то ли дневник, то ли письмо. Скорее всего она его прочла.
– И поэтому так расстроилась?
Снова поворачиваюсь к экрану. Быстро пролистываю документ от начала до конца. Он разделен на части с заголовками – месяцы, иногда даты. Это не письмо. Это дневник. Вспоминаю, как Зак печатал часами – идеи для картин, говорил он мне. «Пока со мной Лиззи, все будет в порядке».
Снова открываю последнюю страницу. Руки ломит. Хочется обхватить себя крепко-крепко, чтобы подавить рыдания, готовые вырваться наружу. Я должна прочесть последнюю страницу. Знаю, что должна. Заставляю себя сфокусировать взгляд и сосредоточиться. «Высокая скорость и стена или дерево – все, что мне нужно».
Я так глубоко погружаюсь в его чувства и мысли, что, наверное, никогда не смогу вырваться на свободу.
– Что случилось? – Виктория кладет руку мне на плечо. – Вы дрожите.
– Последняя запись в дневнике, – наконец выговариваю я, – вроде предсмертной записки. Он покончил с собой из-за меня! Это я виновата! Он поступил так из-за меня…
Виктория стоит и ждет. Не знаю, сколько проходит времени. Потом она оживает и начинает говорить. Двигается по кухне, ставит передо мной стакан воды. Она разговаривает, но уже не со мной. Голос удаляется, с лестницы слышны шаги, дверь ванной открывается и закрывается.
Зак мертв. Он не следит за мной, не пытается меня убить. Он мертв. И убила его я.
Подходит Виктория, становится передо мной на колени. Отодвигает ноутбук в сторону.
– Вам есть кому позвонить?
Смотрю на нее с недоумением:
– Зачем? Куда вы?
– Я должна найти Онни.
– Онни? Да, конечно, Онни. – Кончиками пальцев касаюсь подбородка, закрываю глаза. – Куда она могла отправиться? У нее моя машина. Что она задумала?
– Не знаю. Пытаюсь понять. Она явно прочла дневник.
– Она винит в его смерти меня. И собаку мою забрала.
– Куда же она могла поехать?
На экране ноутбука Зака – мыс Степпер.
– Корнуолл! – вдруг понимаю я. – Она отправилась в Корнуолл!
Сев в машину, я положила ноутбук на колени – металлический корпус холодит кожу. Виктория пыталась у меня его забрать, оставить дома или хотя бы положить в багажник, однако я не позволила. Читать дальше я не стану. По крайней мере, пока. Знаю, что все равно придется это сделать. Мысли Зака. Секреты Зака. Правда, стоявшая за его ложью. Я все узнаю. Хочу ли я этого?
Большую часть времени смотрю на ноги Виктории. Она разулась и ведет машину в носках. Тонкие синие носки. Почему люди водят машину босиком? Наверное, чтобы поберечь обувь, хотя не у всех есть такая обувь, которую стоит беречь. Виктория носит полусапожки. Высокие каблуки, блестящая черная кожа. Интересно, куда она их дела?
Пытаюсь не поддаваться отчаянию. Это не легкая светлая печаль, а тяжелое, гнетущее уныние. Если Онни решила, что я виновата в гибели Зака, то она права. Ответственность целиком на мне. То письмо было написано не абы как. Я тщательно выверила тон и каждую банальность в тексте. Я отлично знала, что он воспримет его как предательство. Дело не в том, что я предложила пожить отдельно, дело в том, как я это предложила: общие, ничего не значащие фразы, ни слова о своих чувствах. Это был мой способ выражения агрессии. Все равно что яростно на него накинуться.
Вспоминаю наш последний разговор. Он сказал, что был в Дартмуре, сам же давно приехал в Галлз.
– Мне нравится писать в гаснущем свете. Здешние старинные развалины тянутся вдаль, будто безымянные могилы. И никого на мили вокруг.
– Чудесно, – ответила я, радуясь, что хоть с живописью у него все ладится. – Не задерживайся надолго.
– К темноте вернусь.
– Будь осторожнее за рулем, – попросила я, едва не плача.
Я знала, что дома его ждет мое письмо. Мне хотелось отмотать время назад. Я уже сожалела о своем решении.
На что он смотрел во время нашего разговора? Была ли рядом с ним Онни? Когда соберусь с силами и прочту дневник, то все узнаю.
Прижимаю ноутбук к груди.
Виктория бросает на меня беглый взгляд.
– Не надо вам больше это читать, – говорит она. – Чтение чужих дневников ни к чему хорошему не приводит. Только душу себе растравите.
– Возможно, вы правы.
– Много уже прочли?
– Нет, только последнюю запись. Я пока особо не вникала.
– Знаете, что бы сделала я?
– Что?
– Я бы его выбросила. Просто опустите стекло и покончите с этим раз и навсегда!
Она сворачивает к обочине, замедляет скорость. Нажимает кнопку на панели между нами, окно автоматически открывается, в салон влетает ветер и шум. Она показывает на ноутбук.
– Нет! – кричу я, крепко прижав ноут к груди. – Я пока не готова!
Она закрывает окно, в машине снова наступает тишина.
– Дело ваше.
Мне кажется, что Виктория шутит, но нет – ее губы плотно сжаты. Несколько прядей возле шеи выбились из стянутых резинкой волос. Она кусает губы.
В дороге мы почти не разговариваем, погрузившись в мрачные мысли.
– Надеюсь, мой пес в порядке, – неожиданно говорю я. – Она ведь ему не навредит?
Виктория долго молчит, потом, наконец, произносит:
– Когда мы ее найдем, предоставьте мне самой с ней разобраться, хорошо? Забирайте собаку и уезжайте. Остальное вас не касается.
И тут ее прорывает. Она рассказывает, что Онни назвали в честь матери Алана. Вообще-то ее зовут Анна.
Она всегда была трудным ребенком, даже в младенчестве: беспокойная, спала плохо, тянулась ко всему, что на глаза попадалось, потом разочарованно бросала вещи на пол. Нисколько не похожа на своего старшего брата. А что она творила в школе – не ребенок, ходячая катастрофа. Никогда не умела заводить друзей. Виктория за нее очень переживала.
– Онни с гонором. Постоянно злится, частые перепады настроения. В случае неудачи обвиняет других, ее вины никогда ни в чем нет. При этом очень педантична. Все, что я говорю, воспринимается в штыки.
– Типичный подросток.
– Ну, в школе так не думали. Пару лет назад ее травили в классе, зря мы ее тогда не забрали. Возможно, удалось бы спасти ситуацию. Дальше стало только хуже. Онни отомстила своей обидчице. Обработала ее снимки в «Фотошопе» и вывесила на «Фейсбуке». Вышло довольно жестоко. Из школы ее исключили.
Виктория глядит прямо перед собой. Мы уже на выезде из Бристоля, где сходятся две магистрали. Она всматривается в дорожные знаки, сворачивает вправо.
– Надеюсь, она не обидит вашу собаку, – наконец говорит Виктория.
Отворачиваюсь, чтобы она не видела выражения моего лица.
Проезжаем еще несколько миль.
– Как вы узнали про Зака и Онни? – спрашиваю я. – И когда это случилось?
– За день до аварии. Застала их вместе.
– В Корнуолле?
– Да. – Виктория хмурится, сосредоточенно обгоняет автобус с туристами. – Сцена была пренеприятная, однако по причине гибели Зака мы постарались обо всем забыть. Узнав об аварии, Онни чуть с ума не сошла. Я пыталась от нее скрыть. – Она вздыхает. – Не получилось.
– Ваш муж знает?
– Нет, – коротко отвечает Виктория. Потом неожиданно добавляет: – Это единственное, в чем я преуспела. Поэтому и в Швейцарию ее отправила, чтобы она не проболталась Алану. Не перестаю удивляться, как много супруги скрывают друг от друга. По идее, они должны всем делиться. На деле выходит иначе: девять из десяти непременно что-то скрывают. Даже если это просто мысли, желания, надежды. Живешь в одном доме, спишь на одной кровати и совершенно не знаешь того, кто находится с тобой рядом.
За окном мелькает дорожная разметка. Через минуту Виктория мрачно добавляет:
– Не зря вы не стали заводить детей. Они только жизнь портят.
– Вы ведь не всерьез!
– Кто знает. – Она невесело улыбается.
– Я хотела ребенка, – говорю я, – а Зак нет.
– Вот как.
Мы обе молчим. Я продолжаю смотреть в окно. Наконец говорю:
– Ханна. Некто по имени Ханна оставила Заку цветы.
Сначала я решаю, что Виктория меня не услышала, и тут она говорит:
– У каждого есть своя Ханна.
В Эксетере мы съезжаем с магистрали на шоссе А-30. Уже за полдень, солнце стоит низко. Собираются тучи, на фоне светло-голубого неба темнеют серые полосы. Вдоль дороги тянутся багряные скалы, возле которых Зак не останавливался и не рисовал их, возле которых он не оставлял машину и не ходил в Косдон, где древние развалины похожи или не похожи на безымянные могилы, он не ждал здесь, когда погаснет свет.