– Вы так ненавидите большевиков? – Голос Лиды был тих и несмел.
– Я понимаю, какую страшную ересь ты сейчас услышала, и я благодарен тебе за то, что ты не помчалась к Алмазову с требованием арестовать меня. Ты молчишь? Ты еще не решила? Это несложно – я беззащитен.
– Вы ничего обо мне не знаете, – сказала Лида.
– Это значит, что ты меня пощадишь?
– Вы не любите большевиков?
– Я боюсь их, я боюсь того, что они сделали с моей страной, и еще больше боюсь того, что они сделают со всем миром. И умираю от страха, когда думаю о том, что они сделают, объединив усилия с Матей и теми послушными учеными, которые ради куска хлеба, страха иудейска ради, ради славы, ради карьеры прибегут к ним на помощь, чтобы делать бомбу… и если они останутся живы, то даже забудут покаяться.
Они подошли к погребу. Между ним и дорожкой ярким пятном желтела расплывшаяся куча глины. Видно, ее завезли для хозяйственных надобностей еще летом, а потом почему-то забыли о ней – гигантским оладьем она покрыла черную землю, траву, облегла молодой клен.
– Вот видишь, – сказал Александрийский. – Я же говорил тебе, что уже видел эту глину.
– А Матя не только видел, – сказала Лидочка, – но и ходил по ней.
– Если тебе интересно, – Александрийский думал о бомбе, – я покажу тебе принцип, по которому можно построить атомную бомбу. Один воин еще не войско, и даже три воина не войско, – но с какого числа воинов начинается войско?
– Подождите одну минутку, – сказала Лидочка, – я все же загляну в погреб.
– Только не промочи ног, – сказал Александрийский. Он оперся о трость обеими руками и стал смотреть на лес.
Лидочка осторожно обошла по краю пятно глины, потянула на себя прикрытую, почти развалившуюся дверь в погреб. Та заскрипела и с трудом поддалась. Вниз вело несколько ступенек – свет почти не проникал внутрь, и потому непонятно было, глубок ли погреб.
– Ты меня слышишь? – спросил сверху Александрийский.
– Слышу, – откликнулась Лидочка. Она увидела на ступеньках желтые следы – человек, который совсем недавно спустился в погреб, не заметил, что наступил в глину. Вернее всего, потому, что было темно. Следы были большие, но нечеткие, и нельзя было сказать, кому они принадлежат. Зачем же человеку было спускаться в погреб?
– Когда собирается войско атомов, у них возникает желание кинуться на врага, – донесся голос Александрийского и исчез, заглушенный звоном в ушах. Лидочка еще не видела ничего, но с внутренним предчувствием, точным и неотвратимым, она уже знала, что найдет сейчас на полу погреба, и страшилась сделать еще шаг вниз, но и не могла вернуться к Александрийскому, пока не убедилась в том, что права.
Придерживаясь рукой за отвратительно холодную и влажную стену, Лидочка спустилась вниз. Нога ее попала в воду – ботик сразу промок.
Тело Полины – Лидочке пришлось присесть, чтобы дотронуться до него, – показалось сделанным из скользкой ледяной глины. Лида сначала дотронулась, обожглась скользким холодом, только потом различила в полутьме белое, с открытыми большими глазами лицо…
Видно, она все же на несколько секунд или минуту потеряла сознание, потому что снаружи донесся трубный глас Александрийского:
– Что с тобой, Лидия?
– Я иду, – сказала Лида, – я иду, – повторила она, потому что других слов не помнила.
Она упала на руки Александрийскому. Тот не ожидал этого и не смог ее удержать, и потому Лидочка уселась на землю, к счастью, не на желтую глину.
– Она там, – сказала Лидочка.
Александрийский был безжалостен. Подняв Лидочку на ноги, он потребовал, чтобы она закинула голову и считала до ста и не думала о том, что увидела в погребе.
А Лидочка и не думала об этом. Как ни странно, страх миновал почти сразу после того, как она вылезла на свежий воздух. Конечно, больше всего на свете Лидочке хотелось забраться в постельку, закрыть глаза и быстро-быстро заснуть. Но она понимала, что Александрийский этого не позволит. Александрийский был сердит на себя, потому что не поверил в важность улики, которую можно было назвать «тайна желтого следа», и потому потерял лицо – в погреб пришлось лезть Ватсону, и именно Ватсон совершил открытие, когда Шерлок Холмс рассуждал о делении атомов.
Но сам Александрийский в погреб, конечно же, не полез, зато, пока Лидочка приходила в себя, он разрабатывал схему дальнейших действий. Больше таких ошибок не должно быть!
– Вам лучше? – спросил он.
– Мне хорошо, – попыталась ответить с иронией Лидочка. Иронию Александрийский не уловил.
– Если Полину убил Матвей, – сказал Александрийский, – то остается надежда на то, что, каким бы соблазнительным ни казалось сотрудничество с ним для Алмазова, он не решится пригреть элементарного убийцу. Нам остается главное: поймать Матвея на месте преступления.
– На каком?
– Когда он будет прятать труп. Поезд Троцкого отходит на задний план.
– Но он же спрятал Полину!
– Ничего подобного! Здесь он ее не оставит. Он дождется темноты и унесет тело к пруду… или в лес.
– Откуда вы все знаете?
– Если бы вы задумались, пришли бы к тому же выводу. Убийца – человек в этом деле неопытный. Иначе бы не волок жертву по коридору, не прятался бы, испугавшись чего-то, к вам в комнату, не убегал бы, бросив труп, не гонялся бы за вами по коридорам… Масса всевозможных «не»! Я утверждаю, что ночью, пока мы все были внизу, убийца вернулся к вам в комнату, утащил труп через кухню сюда…
– Почему тогда он не отнес его до пруда?
– Он не посмел надолго уйти из дома. А вдруг вы поднимете шум и начнут проверять комнату за комнатой? А его нет. Он и поспешил домой.
– А письмо? – спросила Лидочка.
– Какое письмо?
– Письмо Полины, в котором она сообщает, что уезжает.
– Может быть, она и в самом деле собиралась уехать, но Матя ее догнал…
Лидочка понимала, что Шерлок Холмс не прав – Полина не стала бы уезжать, оставив кастрюлю у Лидочки.
– Нет! – Лидочка замерла. Она решила задачку! – Я поняла! Это Матя! Он надеялся, что, если Полина уехала, ее не станут искать. И написал записку! Он сам написал, а не Полина. Она была уже мертвая!
– Что натолкнуло вас на такую версию? – вежливо спросил Александрийский. В вопросе не хватало только обращения «коллега».
– Грязный след на подоконнике. Не Полина же залезала к себе в окно! Матя залез, написал записку. С точки зрения преступника это правильный шаг. Я об этом уже где-то читала!
– Но ведь записка подписана Полиной!
– Трудно мне с вами, Шерлоками Холмсами, – заявила Лидочка. – А вам приходилось видеть письма, написанные Полиной? Да просто никому не пришло в голову выяснять: ее это почерк или чужой. Даже Алмазову. Но только Мате надо, чтобы Полина благополучно уехала и все о ней забыли.
– И тут он узнает, что забыли не все. Что вы разговаривали с Полиной перед ее смертью, а Альбина этот разговор подслушала и передала Алмазову.
– Да, вся его выдумка с отъездом Полины оказалась зряшной.
– Теперь осталось только доказать, что убийца – Матя, и все станет на свои места. Тогда мы с вами можем подавать документы в МУР на должность сыщиков, – сказал Александрийский.
Они остановились перед дверью в дом.
– Нет, – сказала Лидочка, – нас не примут по классовому признаку.
– У меня трудовое происхождение, – возразил Александрийский. – Мой дедушка был священником, а папа – всего-навсего профессором Дерптского университета.
«Странно, мы даже шутим, как будто забыли, что рядом лежит несчастная мертвая женщина, что среди нас ходит ее убийца, который готов убить снова. Только что я буквально умирала от ужаса, меня мутило, я дрожала, а сейчас я уже улыбаюсь в ответ на вольтеровскую усмешку профессора».
– А что мы будем делать дальше? – спросила Лидочка. – Мы забыли договориться.
– Ждать темноты, – сказал Александрийский. – Раньше он не посмеет перетаскивать тело.
– Вы уверены?
– Он ни за что не оставит Полину в погребе, – сказал Александрийский. – И вы бы тоже не стали так рисковать: погреб буквально в шаге от кухни, туда прибегают играть детишки из деревни, туда могут заглянуть влюбленные – да мало ли что? Нет… Матвей не посмеет его там оставить. Особенно теперь, когда он понимает: труп Полины – приговор ему и его чертовой бомбе.
– А когда станет темно?
– Когда станет темно и тихо, убийца выйдет из дома, вытащит из погреба труп и понесет его вниз, к прудам. Или, если решит, что пруды слишком очевидное место для того, чтобы прятать трупы, потащит его дальше, закопает в лесу… я не знаю, чем все кончится. Но я знаю, чем начнется. Значит, с наступлением темноты мы должны наблюдать за погребом. И увидим убийцу. А сейчас мне надо отдохнуть. Вы совершенно забыли, что я старый больной человек.
– Да, забыла, – сказала Лидочка. – Вы не производите впечатления старого и больного человека, мистер Шерлок Холмс.
– Спасибо, Ватсон, вы умеете польстить старому мастеру…
Они вошли в дом.
Астроном Глазенап с помощью библиотекарши развернул длинный бумажный плакат, на котором красными буквами было написано: «Свободу узникам кровавой Речи Посполитой!» По их виду было понятно, что они не представляют, что делать с плакатом далее.
– Что здесь происходит? – спросил Александрийский. – Вы ждете Пилсудского?
– Ах, вы все забываете, Павел Андреевич, – сказала библиотекарша. – Сегодня же политический маскарад под лозунгом «Свободу пролетариату!».
– Я в погребе ноги промочила, – по секрету сообщила Лидочка профессору.
– Вы с ума сошли! В такую погоду! И мне не сказали.
– А чем бы вы мне помогли?
– Отнес бы вас на руках, – сказал профессор. – А ну быстро наверх!
– Когда встречаемся?
– Как только последний луч солнца погаснет на шпиле Кельнского собора, – сказал Александрийский. – И постарайтесь не оставаться одна. Убийца опасен!
Лидочка помогла ему раздеться и повесила пальто на вешалку. Потом сняла свое пальто. Прибежал взволнованный президент Филиппов. Почему-то он был в немецкой каске-пикельхельме времен Первой мировой войны.