Лидочка обрела способность думать, но у нее не было никакого револьвера, и отдать Альбине она ничего не могла. Надо было отделаться от Альбины и скорее идти к Александрийскому.
– А я скажу, что не видела никакого револьвера, – сказала она.
– А я скажу… – Альбина замолкла и сжалась – она спиной почувствовала, что вошел повелитель.
Обнаженный Алмазов был весел – он поигрывал концом цепи и был похож скорее на пирата, чем на пролетария, намеренного освободить свой класс.
– Альбина, нам выступать, – сказал он, мальчишески улыбаясь, и тут увидел Лидочку. Лишь Альбина, находившаяся в истерическом состоянии, могла не заметить, как выглядит Лидочка. Алмазов такой невнимательности позволить себе не мог.
– Что с вами? – спросил он сразу – вся маскарадность в мгновение ока слетела с него.
– Я пошла погулять… – Лидочка шмыгнула носом и закашлялась. – Я… поскользнулась и упала… а я ужасно выгляжу?
Алмазов смотрел на ее ботики, измазанные желтой глиной.
– Вам надо тут же переодеться, – сказал он. – Обязательно. У вас есть лекарства? А то боюсь, что наш доктор тоже отплясывает за свободу пролетариата.
Алмазов подошел ближе – от него сильно пахло водкой. Сказал, наклонившись:
– Нашли время бегать по улицам и падать в лужи… нашли время.
Но тут же он засмеялся, подхватил Альбину под руку и потащил, не оборачиваясь, в гостиную, откуда доносилось пение «Марсельезы».
Удостоверившись, что Альбина с Алмазовым ушли, и не дожидаясь, пока появится кто-нибудь еще, Лида поспешила к Александрийскому.
Лидочка была почти убеждена, что профессор, узнав, куда направляется Матя, возвратился к себе. Но с каждым шагом ее уверенность падала и вместо нее рос страх, что профессор не откликнется на стук и ей придется снова идти под холодный ночной дождь – искать Александрийского в лесу. И не к кому обратиться за помощью. Пастернак уехал еще утром.
Лидочка коротко постучала в дверь, ее знобило, как будто она стояла на зимнем ветру. Дверь отворилась сразу – видно, Александрийский ждал визитов.
– Лидия! Что с вами! Куда вы делись! Я схожу с ума! – Старик был взволнован – у него даже кончики губ опустились и зло дрожали. – Почему вы не вышли? Что вас задержало?
– Господи, – сказала Лидочка, – какое счастье! С вами ничего не случилось!
– Что могло со мной случиться, кроме простуды?
Выглядел старик ужасно – вокруг глаз темные тени, щеки ввалились, руки дрожат, – словно за то время, пока они не виделись, профессор постарел на десять лет. Сейчас он был похож не на Вольтера, а на древнего пророка из Библии.
– Можно я сяду? – спросила Лида. Если бы он не разрешил, она бы все равно села – на пол.
Александрийский только тут понял, что ей плохо.
– Конечно, – сказал он, словно выпустил злой дух и сразу подобрел. – Конечно. Вы вся дрожите. Вы промокли. Лида, скажите, что произошло?
– Какое счастье, – сказала Лидочка. Она не могла сдержать слез. Сидела мокрая и грязная на стуле и поливала слезами ковер. – Какое счастье! – бормотала она между приступами кашля и потоками слез. – Я уже думала, что он вас убил… он вас убил, а потом за мной бежал, до самого дома…
– Погодите, погодите, вы можете рассказать внятно?
– Еще бы… Я пошла за вами, а вас нет. Я пошла за ним, я думала, что вас убили. А вы где были?
– Вы мою записку нашли?
– Нашла.
– Я ждал вас до девятнадцати часов. Как было уговорено. Было уговорено?
– Но они все разговаривают… маскарад…
– Я ждал вас до девятнадцати пятнадцати. И рад бы ждать далее, но, к сожалению, у меня не было на это сил. И я не мог понять, что с вами произошло… – Александрийский подошел к ней и навис, как аист над лягушкой. Но не клюнул, а погладил по мокрой голове. – С ума сойти! – сказал он. – Зачем вы купались?
– А Матя? Убийца?
– Он не вышел, – сказал профессор. – Наверное, он выйдет позже, когда все в доме заснут.
– Значит, вы его не видели?
– Я повторяю – я вернулся и стал искать вас, и я был, к сожалению, бессилен что-либо сделать, только ждать и злиться на вас.
– А я все знаю, – сказала Лидочка, глупо улыбаясь. Ей стало тепло, даже жарко, и ей было приятно сознавать, что доктор Ватсон опять оказался проницательнее самого Шерлока Холмса. – Я все знаю, мистер Холмс. Я пришла – вас нет, я полезла в погреб, а Полина исчезла… нет Полины.
– Во сколько это было?
– Потом. Потом… я пошла за ним до пруда…
– Вы видели убийцу?
– Я не хочу его видеть… я вообще никого не хочу видеть. Я буквально провалилась – видите, как я одета? Я монахиня, честное слово, только из эксплуататорских классов – вы можете представить, что я из эксплуататорских классов?
– Лидочка, сейчас вы пойдете к себе, ляжете и будете спать. И все пройдет. Вы мне только скажите – вы видели убийцу?
– Он спрятался, он смотрел на меня из кустов, а потом бежал за мной до самого дома, вы представляете?
– Нет, – сказал профессор, – я не представляю. Я думаю, что, если бы он хотел, он бы вас догнал.
– А я убежала…
– Хорошо, хорошо. Но главное, вы видели, куда он перепрятал труп?
– Я догадалась – только не смогла туда залезть.
– Куда?
– В ко-ло-дец! Хитро, да?
– Какой колодец? Ну какой еще колодец? Здесь нет колодцев!
Лидочка почти не видела профессора – слезы лились из глаз.
– В пруду, – сказала она, – есть волшебный колодец, там дьявол прячет своих агнцев, смешно?
Как сквозь сон Лидочка видела и слышала, что профессор нажал на звонок, лежавший на столике у его кровати. Он держал его, не отпуская, а Лидочка плакала. А потом прибежала женщина в белом халате – и она стала что-то делать, и было щекотно…
Ночью Лидочка просыпалась несколько раз – почему-то она спала не в своей кровати, а в белой маленькой комнате, где был столик, на столике стояла лампа, женщина в белом приходила и уходила, Лидочка все хотела к себе в комнату, но ее не пускали…
Глава 725 октября 1932 года
Лидочка проснулась, причем ее будили, и один голос требовал, чтобы Лидочка скорее проснулась и куда-то шла, а другой Лидочку защищал и хотел, чтобы она спала и дальше, потому что она жестоко простужена и не исключено, что у нее воспаление легких. Лидочка с сочувствием слушала второй голос и внутренне с ним соглашалась. Ей очень хотелось пить, но она не смела попросить воды, потому что обладатель паршивого голоса только и ждет, что она проснется. И тогда выскочит из-за кустов.
– Она в первую очередь больная, а уж потом вы решайте свои проблемы, – сказал приятный голос, и Лидочка догадалась, что он принадлежит краснощекой докторше Ларисе Михайловне. Лидочка чуть приоткрыла глаз – дышать носом она не могла, и потому она лежала очень некрасивая, с приоткрытым ртом, и дышала как старуха. «Ага, так я и думала – над кроватью стоял президент Филиппов. Конечно же, от него ничего хорошего не дождешься…»
Лидочке казалось, что она приоткрыла глаз незаметно, но Филиппов заметил и закричал – словно поймал вора:
– Все! Она проснулась!
Раз попалась, можно попросить воды. Все равно уж не спрячешься.
Глаза открылись с трудом, будто к ресницам были привязаны гирьки.
– Пить, – сказала Лида.
– Сейчас, моя девочка, – сказала Лариса Михайловна. Она подвела ладонь под затылок Лиде и приподняла ее голову.
Лида нащупала губами носик поилки, вода была сладкая и теплая.
– Вы ждали, что я проснусь? – спросила Лидочка, стараясь в вопросе передать благодарность докторше.
– Лежи, отдыхай, – сказала Лариса Михайловна.
– Здесь не больница, а санаторий, – сообщил президент. – Если больная, то мы сдадим ее в больницу. Правильно?
Последний вопрос относился к вошедшему в маленький санаторный бокс Яну Алмазову. Алмазов был строг, печален, одет в военную форму с ромбами в петлицах.
– Ну как, наша авантюристка пришла в себя? – сказал он. – Вот и замечательно. Сейчас мы с вами оденемся, Иваницкая, и вы нам поможете. Вы ведь нам поможете?
– Товарищ командир, – сказала Лариса Михайловна. – Больную нельзя поднимать с кровати. Ей нужен полный покой. У нее воспаление легких.
– Это только предположение, а я думаю, что у нас насморк, – сказал президент, и Лидочке показалось, что он при этих словах помахал хвостом.
– Сначала мы решим все наши дела, – сказал Алмазов, – в больницу всегда успеем.
– Я протестую! – сказала Лариса.
– А мы ваш протест запишем куда следует, – сказал Алмазов, – запишем, а потом спросим, почему это вдруг доктор из нашей любимой Санузии так шумно протестовала? Может быть, они с Иваницкой были знакомы? Или дружили даже? Ну!
Последнее слово прозвучало резко, и Лида хотела заткнуть уши, потому что такой Алмазов был беспощаден. Но почему он так сердился на нее, она совершенно не представляла. Его крики мешали сосредоточиться и вспомнить, что случилось. Кажется, был маскарад?
– Вы были освобожденный пролетарий, – сообщила Лидочка Алмазову.
– Давайте не будем валять дурочку, – сказал Алмазов. – Ты совершенно в своем уме. Будешь одеваться или мне тебя одеть?
Лидочка посмотрела на докторшу и поняла, что та не хочет встречаться с ней взглядом. Значит, ей тоже страшно! Лидочке стало жалко добрую Ларису Михайловну.
– Мне надо в уборную, – сказала Лида.
– Обойдешься ночным горшком! – воскликнул президент.
– Как так? – удивилась Лидочка. – Здесь?
– А мы поглядим! – Из президента буквально сочилась радость от того, что он мог унизить Лидочку.
– А ну отставить! – сказал Алмазов брезгливо. – Пускай одевается и идет, куда ей надо.
– А если она уничтожит улику?
– Ей же хуже, – сказал Алмазов.
– А такой худенький, – сказала Лидочка вслух, с сочувствием. Президент догадался, что она говорит о нем, и выругался, а Лариса Михайловна сказала:
– Постыдились бы женщин.
Президент хотел ругаться и дальше, но Алмазов сказал:
– Доктор права, не надо переходить границ.