Разбиты были все подходы к вышке, которая оказалась вблизи куда выше, чем издали. Она была ажурная, сужалась кверху и стояла на массивной бетонной подушке. Наверх вели лестницы, а в центре ходил открытый лифт, который останавливался на площадке, видно, немалой, судя по фигуркам людей, суетившихся вокруг металлического ящика метра в полтора в диаметре и больше четырех метров длиной. От ящика тянулись провода к другим приборам, стоявшим там же, или разбегались прочь, к столбам, вокруг башни и уходили вдаль.
Именно этот ящик, в котором не было ничего зловещего, стенки которого мирно поблескивали под последними лучами солнца, а люди, не опасаясь, приспосабливали, готовили его для какой-то цели, и был судьбой не только тех, кто его сейчас окружал, но и всех обитателей Берлина, и академиков в шараге, и заключенных в лагерях…
Андрей хотел бы подойти поближе, в пустой надежде разглядеть и понять, что же это за штука, в которой, как в ящике Пандоры, таятся неведомые беды, но дальше, до колючей проволоки, окружавшей башню и строения, к ней принадлежавшие, шла открытая местность.
Альбина сказала, что замерзла и хочет домой.
И они пошли обратно в Берлин, заглянув по пути в подвал за войлоком.
До дома им дойти не удалось. На опустевшей уже городской площади у въезда в их переулок стояла «эмка».
– Это он, – сказала Альбина и отстранилась от Андрея, она боялась, что взгляд из автомашины увидит их рядом и накажет Андрея.
Андрей с Айно послушно разошлись в стороны, и она пошла быстрее, оставив их сзади, словно ей грозила опасность, которой она не хотела подвергать своих спутников.
В тишине заката громко хлопнула дверца «эмки», комиссар Алмазов в длинном кожаном пальто и кожаной фуражке легко выскочил на мостовую и пошел навстречу Альбине, не замечая Андрея и Айно.
– Ты меня заморозила, – сказал он весело. – Сколько можно гулять?
Андрей остановился. Айно тоже. Но все равно они слышали каждое слово того разговора.
– Я не думала, что вы приедете, Ян Янович, – сказала Альбина.
– Я хотел попрощаться с тобой, – сказал начальник Испытлага. – Я завтра уезжаю надолго.
– Зачем вы так говорите? – спросила Альбина. – Вы никуда не уезжаете. А уезжаю я. Правда?
– Что за чепуха? – Алмазов, будучи человеком среднего роста, тем не менее почти на голову возвышался над Альбиной и казался особо громоздким в широком черном кожаном пальто. Он словно хотел что-то еще ответить, может, оправдаться, но не выдержал взгляда Альбины и повернулся к Андрею с Айно, которые остановились в десяти шагах. Нагруженные добычей спутники Альбины выглядели почти комично.
– Даже тут ты себе нашла мужской гарем, – сказал он. – Не теряешь времени даром. – Андрей понял, что Алмазов тяжело пьян.
– А я думала, что мне назначили временного мужа и соседа по вашему выбору, – сказала Альбина. – Я не верю в случайности там, где есть вы.
– Я приехал, чтобы спросить, нет ли у тебя каких-нибудь просьб или жалоб. Я выполню. Обещаю. Можешь называть меня Яном.
– Скажи, Ян, – не стала спорить Альбина, – а ты помнишь, как рассказывал мне, что до революции приговоренным к смерти давали вино и вкусные вещи?
– Дура! – сказал Алмазов. – Не путай икру и перловый суп. Никто не собирается вас вешать. И мне интересно было бы узнать, кто распространяет здесь эти сплетни.
– Я замерзла, – сказала Альбина. – Можно я пойду в дом?
Алмазов ответил не сразу. Он смотрел на Альбину с той очевидной горячей ненавистью, которая может вылиться в любой нелепый поступок, злобный или добрый. Алмазов стоял, смотрел на Альбину, Альбина смотрела вроде бы на него, но мимо него, и пауза была слишком долгой, надо было завершить ее.
– У тебя будет просьба? Любая? Я ее выполню.
Андрею слышны были невысказанные, но звучавшие в мозгу Алмазова слова: «Ну попроси, умоляй, проси, проси… я же все сделаю!»
– Да, – сказала Альбина, – у меня есть просьба.
Такого исхода Андрей не ждал. Но просьба оказалась тем более неожиданной.
– Там есть слон, – сказала Альбина. – Его привезли сюда, а он ни в чем не виноват, ведь он не английский шпион и не троцкист, правда?
– Да говори же, мать твою! – Алмазов был взбешен, понимая уже, что просьба не касается самой Альбины.
– Слону очень холодно. Он болеет. Ему нужны лекарства. И профессор сказал, что нужно ведро портвейна.
Алмазов открыл дверь «эмки» и залез внутрь.
– Но ведь ты обещал, – сказала Альбина, склоняясь к дверце автомашины.
– Завтра, завтра днем все сделаем. Твоему слону будет тепло. Я тебе обещаю.
Хлопнула дверца, и «эмка», набирая скорость, выехала на площадь, повернула направо, к дороге, ведшей к домам управления. Андрей видел, что из окон домов на «эмку» смотрели зэки. Дверь дома напротив приоткрылась, выглянул Аникушин и спросил:
– Чего он приезжал?
Альбина пожала плечами и пошла в дом.
– Идите отдыхайте, – велел Аникушину Айно.
Вечером, когда стало темно, во многих домах зажглись костры, чтобы согреться и поесть, если у кого что было. Костры устраивали так, чтобы снаружи не было видно, но дым начал просачиваться из окон и подъездов. Почему-то никто не прибежал, не хватал, не кричал. Словно город уже не существовал.
Об этом сказал профессор Семирадский, который все же не выдержал одиночества и пришел в гости. Он принес еще картошки, и Айно отнес бурак и несколько картофелин соседям.
– Когда на город нападала чума, то вокруг ставили карантин, и никто не смел приблизиться к заразе, – сказал профессор.
Они сидели на ящиках и мешках с цементом, на первом этаже, за прилавком магазина. Там и был разожжен костер. Дым выходил через дверь на улицу, смешиваясь с опустившимся на Берлин туманом. Было тепло и уютно. Профессор принес с собой флягу спирта – ему ее выдали для дезинфекции в зоопарке.
Альбина пекла на костре картошку и свеклу. И еще у них был хлеб и кипяток с сахаром – получилась видимость хорошей, дружеской вечеринки. К ним, к Андрею с Альбиной, пришли гости, они их принимают. А потом пойдут спать.
Они говорили, конечно же, о судьбе города и их собственной судьбе и не могли придумать ничего хорошего, но сытость, спирт, огонь костра-камина заставляли пренебрегать реальностью завтрашней смерти, пока горела подаренная палачом сигарета.
На войлоке сидеть было мягко. Альбина устроилась рядом с Андреем – она как бы признавала его власть, профессор сидел напротив, а Айно стоял сзади профессора, чтобы лучше видеть Альбину. Андрей понимал, что Айно смотрит на Альбину, но не мог ничего с этим поделать, только думал, какое у Айно некрасивое, даже уродливое лицо.
Снаружи раздались шум и крики.
Айно поднялся и пошел к двери, сказав на ходу:
– Надо, чтобы без криков, а то придет вохра, и всем будет плохо.
– Не надо, – испугалась Альбина. – А вдруг у них ножи?
– Спасибо, я не боюсь, – сказал Айно.
– Я пойду с тобой? – спросил Андрей.
– Этого делать нельзя, – отрезал Айно и шагнул за дверь. И они остались втроем, слушая, как в крики вмешался низкий голос Айно, и постепенно крики стали тише и перешли в громкий разговор.
Андрей не вслушивался, но сказал, словно хотел похвалить Айно, а на самом деле ревнуя:
– У нас в бараке Айно звали Булыжником. Правда похож?
Ни профессор, ни Альбина ничего не ответили на слова Андрея, и ему стало стыдно, что он их произнес.
Вернулся Айно и сказал, что Аникушин украл у соседа кусок пайки.
– Уже сытый, а все равно еще хочет, – сказал Айно.
Он снова занял позицию напротив Альбины, и лицо, подсвеченное снизу неверным, слабым светом маленького костра, было не только грубым, но казалось Андрею зловещим.
– Зачем приезжал Алмазов? – спросил Андрей.
– Чтобы я его просила о жизни, – ответила Альбина.
– Значит, вы думаете, что они твердо решили нас завтра убить? – спросил Семирадский.
– Он бы мне отказал в жизни, – сказала Альбина, глядя в костер и не слыша профессора. – Он хотел, чтобы я попросила, а он бы все равно оставил меня здесь… я так думаю.
– Ну, ничего страшного, – сказал неожиданно Айно. – Ты все равно попросила. За слона.
– Что за слона? – спросил Семирадский. – Вам обещали?
– Да. Завтра, – сказала Альбина. – Тогда я и поняла, что нас убьют завтра в первой половине дня.
– Почему?
– Потому что Ян всегда держит слово. Но особенным образом, с обманом. Если он дал слово, что поможет слону днем, значит, будут объективные обстоятельства, которые не дадут помочь. И он будет чист перед своей совестью. А мы все будем мертвые.
– Надеюсь, что вы преувеличиваете, – сказал Семирадский. – Я надеюсь.
Он не видел Алмазова, вернее всего, не знал о его существовании и недавнем приезде, и потому его слов никто не принял всерьез.
– И еще он хотел попрощаться, – сказала Альбина. – Мы же давно знакомы.
После этих слов наступило долгое молчание, и, видно, не выдержав паузы, профессор произнес:
– А вы слышали о художнике Семирадском?
– Разумеется, – сказал Андрей. – Он писал библейские сюжеты.
– Он был очень чувственный, – добавила Альбина.
– Это мой дядя, – сказал обрадованно профессор, словно встретил потерянных родственников.
Потом Альбина поднялась и сказала, что хочет посмотреть на звезды.
– Это можно сделать не выходя из дома, – сказал Андрей.
– Я провожу вас, – сказал Айно.
– Только умоляю, не отходите от дома, – сказал профессор.
– Мы постоим у дверей и вернемся, – сказала Альбина.
И Андрею было нечего больше сказать. Он должен был сообразить и предложить себя в спутники Альбине, а не запрещать. Что ты можешь запретить женщине, которая знает, что завтра умрет?
– Я полагаю, – сказал профессор, протягивая Андрею кружку с разведенным спиртом, – что на вышке они поставили прибор, который определяет воздушную цель. Они будут производить налет на город на аэропланах, а с вышки их будут засекать.