Фюрер почувствовал облегчение. Старый генерал Гаусгофер после Первой мировой войны вышел в отставку и преподавал философию в Мюнхенском университете, где и приблизил к себе послушного студента, будущего секретаря национал-социалистской партии Рудольфа Гесса. Гесс был глубоко убежден, что Гаусгофер относится к числу великих магов, и, когда его новый друг Адольф Гитлер попал после неудавшегося Мюнхенского путча в тюрьму Лансгурт, Гесс привел туда Гаусгофера, ставшего постоянным и долголетним советником Гитлера. Гаусгофер пытался сформировать геополитику Гитлера, который внимательно выслушивал магов, сытно кормил их и даже оплачивал экспедиции в Тибет, в Гималаи. Там, по утверждению якобы посетившего те места бывшего генерала вермахта, ждет, чтобы проснуться и повести за собой человечество, раса гигантов прошлой Луны.
К тому времени, когда машина фюрера, словно крадучись, подобралась к вилле Гаусгофера, не занимавшего официальных постов в империи, но остававшегося фигурой, окутанной тайной, хозяин дома уже приехал с вокзала. Марта предупредила о звонке фюрера, и потому Гаусгофер оставил в полутемной прихожей, освещенной лишь вывезенными из Непала и Тибета светильниками, в которых лампады были заменены электрическими лампочками, Георга Гурджиева – неизвестной национальности человека, выдававшего себя за бурята. Сам же хозяин поспешил с гостями в ванную, чтобы там срочно снять с них дорожную обыденную одежду, которая предназначена была для того, чтобы никто не заподозрил в них существ иного плана, нежели ирландских предпринимателей, за которых они себя выдавали во время своих путешествий у врат Тибета. Одежды, в которых путешественники должны были предстать перед Гитлером, уже были готовы, развешаны по креслам в просторной ванной комнате, вычищенные и выглаженные неутомимой и верной Мартой.
Один из гостей переоделся в оранжевую тогу буддийского монаха и водрузил головной ламаистский убор, схожий с греческим шлемом, второй же избрал куда более экзотическую одежду – это был черный балахон с капюшоном, скрывающим в тени лицо, и в этой черной неопределенности особенно ярко выделялись ярко-зеленые перчатки.
Марта встретила фюрера, вошедшего, по обыкновению, к учителю в одиночестве, тогда как охрана разбежалась вокруг виллы, отрезав ее от внешнего мира, и провела в гостиную, где Гурджиев, давно известный фюреру, почтительно поднялся и поклонился, сложив перед грудью ладони.
– Не надо, брат, – сказал фюрер, проходя к своему креслу – у него в этой гостиной было единственное преимущество перед прочими – свое кресло. – Мы здесь все равны. Мне надо посоветоваться с учителем.
– Он сейчас придет, брат, – сказал Гурджиев, чуть утрируя свой восточный акцент. – У нас сегодня гости. Наконец сбылась мечта Посвященных – они были там.
– Что? Что ты хочешь сказать? – Но Гурджиев игнорировал вопрос фюрера и обернулся к двери, в которой показались Посвященные.
Генерал Гаусгофер, отлично выглядевший, подтянутый, упорно занимавшийся йогой и никогда не выкуривший ни сигареты, отчего казался куда моложе своих семидесяти лет, сделал шаг в сторону, пропуская гостей.
Первым вышел человек в черном капюшоне и зеленых перчатках, за ним – буддийский лама. Лицо ламы сразу привлекло внимание фюрера – у него был крупный нос, большой жесткий подбородок и такие глубокие глазницы, что глаза скрывались в них, как в колодцах.
Оба гостя поклонились фюреру, и фюрер так же молча ответил на их поклоны.
– У нас гости, Адольф, – сказал Гаусгофер. – Гости издалека. Только что они возвратились из Тибета. И впервые наше предприятие оказалось успешным. Отчет об израсходовании тридцати шести тысяч фунтов стерлингов на организацию экспедиции будет передан завтра.
– Гиммлеру, – сказал Гитлер. – Именно он будет отныне оплачивать расходы из конфиската.
– Я не понял тебя, брат, – сказал Гаусгофер.
– Мы не для того отнимаем неправедно нажитые деньги у еврейских богачей и ростовщиков, чтобы кидать их на ветер, – в мире должно быть равновесие.
– Воистину, – сказал генерал и жестом пригласил всех садиться. Потом продолжал: – Я рад, что ты, Адольф, услышал мой мысленный зов и почувствовал, что ты должен быть первым, кто услышит отчет о великом открытии.
Фюрер намеревался сказать, что знанием о великом открытии обладает скорее он, нежели мистики и маги, но понял, что отказываться от дара неразумно. Он склонил голову, признавая за собой право на телепатию.
– Разреши представить тебе – лама Ананда Мохендра.
Пан Теодор, скрывавшийся под этим экзотическим именем и недорого купивший место сопровождающего лица у мага в зеленых перчатках, известного ранее генералу Гаусгоферу как Фридрих Штамм, однако всему миру должный являться как тибетский маг Лобзанг Рапа, чуть склонился вперед, вперив в фюрера упорный взгляд, и тот быстро перевел глаза направо, к магу в черном халате и зеленых перчатках.
– Именно Ананда Мохендра, – сообщил генерал Гаусгофер, – смог провести нашего с вами брата и соратника Лобзанга Рапу в таинственные и недостижимые подземные пещеры в Агарти, храме непричастности.
Гитлер кивнул, будто эти откровения были ему знакомы, впрочем, в многочисленных и многолетних беседах с Гаусгофером, Сиверсом, Эккертом и иными магами, астрологами и восточными целителями, имевшими доступ к нему, термины и понятия обсуждались не раз, правда, далеко не всегда в понятие или термин вкладывался один и тот же смысл. И в этом была сила магов, так как сознание не могло уцепиться за нечто конкретное, подобное точке на карте, – Шамбала могла завтра изменить свою функцию и расположение в космосе, а Земля – вывернуться наизнанку, поместив человечество внутрь себя.
Гитлер сегодня был не столь внимателен и прилежен, как обычно, – ему надо было поделиться с Гаусгофером своей тайной, но собеседники этого не чувствовали, потому что акт, разыгрываемый ими, был вершиной определенной деятельности, стоившей многих средств и приготовлений.
– Говори! – приказал Гаусгофер Лобзангу Рапе. Тот поднял зеленую руку и поправил капюшон, словно настраиваясь на должный тон.
– Мы были в тайном из тайных святилищ Лхасы, – заговорил он громко и значительно, ибо был допущен до самой главной тайны ледяного мира…
Неожиданно Гитлер, который никак не мог сосредоточиться на тайнах Тибета, вопреки ожиданиям Гаусгофера произнес:
– Я полагаю, что подробный рассказ мы побережем до собрания Посвященных. Ты только скажи мне, брат, – ты видел?
– Я видел, мой фюрер! – воскликнул лама, странным образом нарушая обращение к брату-магу, но никто не обратил внимания на эту оговорку. – Я видел три гроба из черного камня, на которых были вырезаны тончайшими иглами загадочные рисунки, – гробы были открыты, и лама Ананда, – человек в зеленых перчатках изящным жестом указал на своего молчаливого спутника, – позволил мне заглянуть внутрь и показал, что именно эти существа обитали в нашей стране в те времена, когда на месте Гималаев тянулась бесконечная ровная долина. Я взглянул на них, мой фюрер, я был очарован и одновременно охвачен бесконечным ужасом. Их тела были покрыты листами золота, видно, чтоб предохранить их от тления. Мужчины были пяти метров в длину, а женщина – трех метров… У них большие головы, узкая челюсть, маленький рот и узкие губы, в то же время их лица по-своему прекрасны…
Гитлер неожиданно поднялся и обернулся к Марте, которая как раз вошла в гостиную, неся поднос с китайскими чашечками.
– Мне чаю не надо, – сказал он.
Лама в зеленых перчатках, не услышав реплики фюрера, продолжал:
– На крышке одного из гробов, что лежала рядом с гробом, я разглядел искусно выгравированную карту звездного неба и, к своему удивлению, убедился, что расположение звезд на ней совсем иное, чем то, к которому мы привыкли.
– Спасибо, – сказал фюрер. Он быстро пошел к выходу – генерал кинулся за ним, не понимая еще, чем прогневал Гитлера. И когда он поравнялся с фюрером в коридоре, тот спросил: – Где можно поговорить с тобой наедине?
Не дожидаясь ответа, он толкнул дверь в ванную комнату и увидел, что она вся – доказательство быстрого переодевания, но Гитлер вроде бы и не заметил этого, а прошел к следующей двери – она вела в спальню. Шторы в спальне были задвинуты, там было темно.
Гитлер прошел к окну. Отодвинул край шторы, выглянул наружу. Затем отпустил штору, и сказал:
– Не зажигай света. Я все отлично вижу. Закрой дверь.
Стало почти совсем темно.
За дверью неслышно дышал пан Теодор, который проследовал за Гитлером и Гаусгофером.
– Сегодня я разговаривал с людьми, которые видели взрыв русской супербомбы.
– Вы не рассказывали мне, брат, – ответил бестелесный голос генерала, – что послали людей втайне от меня.
– Рано было рассказывать. Я соберу братьев, и мы вместе рассмотрим фотографии, сделанные нашими людьми.
– Что означают ваши слова – супербомба?
– Это атомная бомба, о которой нам уже говорили.
– Возможно ли это, мой фюрер?
– Сталин имеет атомную бомбу. Этого можно было ожидать, потому что я окружен неучами и самоуверенными выскочками. Оказывается, у нас не делается совершенно ничего, ты понимаешь – совершенно ничего для того, чтобы не отстать от русских. И если сегодня орудием пламени обзавелись русские евреи, то завтра им будут владеть евреи американские. Ты понимаешь, что это означает для нордической расы? – Гитлер почти кричал, он не мог контролировать голос, который разносился по всей вилле генерала. – А ты мне подсовываешь разглагольствования ламы о трупах в золотых гробах – я не настолько наивен, чтобы принять этого дешевого актера за настоящего тибетского ламу.
– Я никогда не скрывал, что это наш брат, засланный нами в Тибет.
– Оставим это. Поверь мне, что меня сегодня куда более беспокоят дела земные. Бомба существует! Это вызов нашей нордической расе! Это провозвестник безлунной эпохи, которая будет рождать все новых карликов, цыган и негров!
– Я не верю, что тайные и неразрывные связи, которые существуют между вашей, фюрер, судьбой и гигантами прошлого, могут оборваться из-за попытки, даже успешной, русских испугать вас. И вернее всего – бомбы нет.