Сталин прошел на свое место во главе стола, остальные по незаметным экономным жестам Ежова заняли места вдоль стола. Шавло и Алмазов – по правую руку от Сталина, Вревский и Ежов – по левую.
– Я думал, – сказал Сталин, раскрывая пачку папирос и разрывая их, чтобы набить табаком трубку, – собрать также членов Политбюро. Но решил, что эта встреча была бы преждевременной. Работа еще не доведена до успешного конца, и мы вынуждены ограничить круг посвященных в нее самыми надежными и проверенными товарищами.
Сталин замолчал и стал раскуривать трубку, отчего Матвею страшно захотелось закурить, но он понимал, что не может себе этого позволить. Впрочем, судьба, столь прихотливо ведущая его по жизни, должна все изменить. Ведь здесь, в обширном, но притом скромном, почти аскетическом кабинете, есть два великих человека, он и Сталин. И возможно, Сталин еще не понимает, что означает для него самого встреча с Матвеем Шавло. И Сталин еще не знает, что день 18 апреля 1939 года для него не менее важен, чем 7 ноября семнадцатого…
– Пленка узкая, – сказал Ежов, виновато улыбаясь.
– Знаю, – сказал Сталин. – Среди вас не было Эйзенштейна. – Он улыбнулся по-доброму, чуть лукаво и добавил: – Надо было уже лет пять назад направить его вам в консультанты.
Ежов засмеялся высоким голосом.
Как будто ожидавший, когда Ежов отсмеется, вошел низкий сутулый человек с тяжелым обезьяньим лицом, одетый до странного точно как Сталин. Прижимая к груди, он нес проектор.
– Ставьте на стол, – сказал Сталин.
Человек в сталинском френче вытянул из гнезда длинный шнур со штепселем и оглянулся в поисках розетки.
– Выключите настольную лампу, – велел Сталин.
Подчинившись, человек во френче быстро ушел в приемную и мгновенно вернулся в кабинет, неся в руке длинный белый рулон. Он развернул его, рулон оказался экраном, который он повесил на гвоздь, торчавший из стены слева от Сталина. Матя понял, что в этом кабинете такая процедура не внове. Человек во френче стоял в ожидании.
– Товарищ Алмазов умеет обращаться с аппаратом, – быстро сказал Ежов.
Но человек не уходил. Видно, не принято было доверять проектор чужим. Ежов достал из портфеля пленку, намотанную на бобину.
– Вы свободны, – сказал Сталин. – Если товарищи из госбезопасности все умеют делать сами, дадим им попробовать.
Шавло откровенно рассматривал Сталина. Тот оказался темнолицым, рябым и почти седым, и потому смотреть на него было неловко. Как на известную красавицу, которую ты невзначай застал раздетой, в одном халате, с ненакрашенными губами и незамазанными морщинами. Сталин почувствовал его взгляд и, оторвавшись от наблюдения за тем, как готовят к показу проектор, обернулся к Мате и по-кошачьи уперся в него медовыми зрачками, застыло улыбаясь.
– Вы уже, наверное, смотрели этот фильм, товарищ Шавлов, – сказал он, – и вам неинтересно смотреть его снова?
– Интересно или нет, к этому фильму не относится, – ответил Шавло.
– Посмотрим, – сказал Сталин, как бы заранее не соглашаясь.
Сталин склонил голову, и Ежов подхватил это движение, карикатурно склонив свою хорошенькую головку.
– Я хочу заметить, Иосиф Виссарионович, – звонко произнес он. – Мы все, свидетели испытаний, были охвачены радостью и гордостью за нашу страну, которая открывает такие возможности перед человеком.
Сталин приподнял бровь, будто не все понял и хотел переспросить наркома, но передумал и стал раскуривать погасшую трубку.
– Товарищ Алмазов, – произнес он, пыхнув душистым дымом, – закройте шторы, если все готово.
– Все готово, – сказал Алмазов.
Он быстро подошел к окнам и стал одну за другой сдвигать тяжелые шторы. Остальные молча ждали. Каждое погасшее окно было ступенькой к темноте.
В комнате стало почти совсем темно.
Алмазов вернулся к проекционному аппарату.
– Начнем, товарищи? – Голос Сталина прозвучал сам по себе, вне его темного силуэта.
– Поехали, комиссар, – сказал Ежов.
Проектор застрекотал, как швейная машинка. Загорелся экран. Почему-то долго он был ярко-белым, хотя по нему проскакивали какие-то линии и пятна. Затем показался общий план испытательного полигона, как его увидела кинокамера с крыши института.
– Вы видите, – сказал Ежов, – обстановку на полигоне перед началом испытаний.
Шавло видел, как затухает и разгорается красный огонек трубки Сталина.
– Пускай говорит Матвей Ипполитович, – сказал Сталин.
«Он заранее узнал мое имя и запомнил его, – подумал Матя. – По крайней мере он ко мне относится серьезно. – Он представил, как Сталин, мирно попыхивая трубкой, листает его дело. – Чего там только нет – в моем личном деле! Наверное, я бы сам удивился, прочтя какие-то страницы…»
Общий план. Теряющееся в тумане снежное еще поле тундры. Правда, кое-где по нему пошли проплешины, да видны многочисленные колеи, оставленные бестолково гонявшими по тундре машинами и танками. Центром этой картины был небольшой европейский, вернее всего, немецкий городок – издали можно было различить кирху, здание ратуши и две узкие короткие улочки, дома на которых чуть не касались друг друга верхними этажами.
Город был нереален, как декорация сумасшедшего режиссера.
– Мы решили сделать центром испытательного стенда макет части города в натуральную величину, – сказал Шавло.
Он замолк и услышал, как стрекочет проектор и быстро дышит Ежов. Наверное, нарком простужен. Сейчас он откашляется. Ежов глухо, придавленно кашлянул.
– Немецкий город, – с торжеством отличника уточнил Сталин. – Я полагаю, что это не случайно.
– Не по русскому же городу бить, – сказал Ежов и закашлялся.
– Правильное наблюдение, – сказал Сталин. – Продолжайте, академик.
Обращение не польстило – в конце концов, Сталин мог думать, что руководители таких больших проектов всегда академики. У Шавло в шараге работали четыре академика, там были несчитаные профессора и членкоры и один член Британского королевского общества. Все были покорны и ему, и любому охраннику.
В кадре – а оператор повел камеру вбок – показались иные строения, находившиеся в стороне от городка: самолетный ангар, из которого высовывался нос двухмоторной машины, две северные двухэтажные избы, площадка, на которой стояли в ряд несколько танков, ярмарочная карусель…
– Все, что вы здесь видите, – сказал Шавло, – настоящее. Город построен из кирпичей, дома имеют фундаменты, танки и самолеты тоже настоящие.
– Теперь я вижу, – сказал Сталин, – что вы подготовились к испытаниям основательно.
После черной перебивки – видно, оператор менял объектив – они получили возможность разглядеть тот же городок куда ближе – стали видны часы на башенке ратуши. По улице медленно ехала телега, запряженная лошадью. Телега была нагружена и закрыта брезентом. Рядом шагал человек – на расстоянии не разглядишь, как он одет.
– И в вашем городе есть население? – спросил Сталин.
Наступила пауза, потому что Шавло не хотел отвечать на этот вопрос. Он ждал ответа кого-то из чекистов. Ответил Алмазов.
– Эксперимент должен быть исчерпывающим, – сказал он. – Естественно, мы не могли исключить из него живых существ. Нами было отобрано несколько наиболее опасных преступников, приговоренных к высшей мере наказания, товарищ Сталин… А также ряд животных, включая морских свинок, лошадей, собак и мышей.
– И слон! – сказал Вревский. – Настоящий, я видел.
– И слон, и некоторые земноводные, и белый медведь. Но не беспокойтесь, это все старые, списанные из зоопарков звери, – сказал Алмазов.
– Вы говорите, как будто оправдываетесь, – сказал Сталин. – А оправдания здесь неуместны, товарищ Алмазов. Народ не простит нам, если во время грядущей войны мы будем рисковать жизнями простых советских людей только потому, что пожалели нескольких жаб, слона и мерзавцев, заслуженно приговоренных к смерти. Продолжайте, товарищ Шавлов.
Все это время фильм продолжался, давая возможность зрителям подробнее разглядеть детали натюрморта.
Оператор снова сменил объектив на самый широкий, и на экране замер городок среди тундры.
– Сейчас будет, – сказал Алмазов.
– Не молчите, товарищ Шавлов, – потребовал Сталин.
– Взрывное устройство, – сказал Матя, – было установлено нами на высоте двадцати трех метров над землей.
– А как взрывали? – спросил Сталин.
– Одну минутку, – сказал Шавло. – Сейчас нам все покажут.
Пришлось подождать минуту – она была бесконечно длинной. Ежов снова откашлялся.
И вот камера поехала влево – остановилась. В центре кадра оказалась ажурная металлическая вышка, схожая с тригонометрическим знаком. На верхней площадке вышки находилось нечто темное, массивное.
– Похоже на парк культуры, – неожиданно произнес Сталин.
– Почему? – удивился Шавло.
– Потому что там есть карусель и вышка для прыжков с парашютом, – сказал Сталин и хихикнул. И тогда Шавло понял, что Сталин тоже волнуется, что ему передалось нервное напряжение его гостей, которые уже видели и пережили все это.
– На этой вышке установлено наше взрывное устройство, – сказал Шавло, переждав, пока задорно отсмеется Ежов. – Мы вырезали лишние кадры, потому что нам пришлось ждать несколько минут. Через несколько секунд вы, товарищ Сталин, станете одним из первых свидетелей нового, абсолютного оружия!
Матя еле успел договорить, как на том месте, где была вершина вышки, вспыхнул яркий свет – ослепительный даже на экране. Свет этот, почти не тускнея, начал распространяться, и вдруг кадр перекосился, вышка ушла из него…
– Что такое?! – крикнул Сталин.
И быстро ответил Ежов:
– Товарищ Шавло успел перехватить камеру – оператор временно был ослеплен.
– Говнюк, – сказал Сталин.
А тем временем горящее облако начало бешено клубиться, занимая весь экран и порываясь оторваться от земли, умчаться в небеса, унося с собой все, что попало в орбиту его кипения. Этот гигантский шар, размеры которого можно было лишь приблизительно ощутить в сравнении с предметами на Земле, лишь через несколько томительных секунд смог подняться ввысь, соединенный с землей лишь столбом – ножкой круглого, как сморчок, гриба.