Матя криво улыбнулся. Он был бледен, высокий с залысинами лоб взмок.
– Мне нужно покинуть вас, мне, простите… я, наверное, что-то съел в дороге…
Матя был столь испуган, что и в самом деле боль в животе скрутила его так туго, что он готов был кричать.
И Сталину передалась именно эта боль. И сразу примирила его с неприятным длинным академиком, которого он, правда, еще не сделал академиком…
– Скажите в приемной, – заметил Сталин, кладя маленькую короткопалую руку на блестящую спину радиоактивного самородка. – Вам покажут.
И когда Матя вышел, Сталин добавил:
– В будущем, Николай Иванович, когда будете привозить ко мне несмелых ученых, сначала отводите их в туалет.
Чекисты улыбнулись, понимая шутку и разделяя ее.
– А теперь раскройте мне тайну, что же такое вы мне привезли?
– Это самый обыкновенный кирпич, Иосиф Виссарионович, – сказал Ежов. – Он попал как раз в центр взрыва. Так что вы можете собственными глазами убедиться в том, что температура там была высокая. И товарищ Шавло был прав, когда говорил, что все градусники полопались.
Алмазов тем временем достал из чемодана и передал наркому еще один предмет, который, будучи развернут, оказался большой неровной каплей стали. Затем последовал кусок спекшейся земли.
Сталин внимательно разглядывал каждый из трофеев и откладывал в сторону. Ежов заворачивал их в бумагу, передавал Алмазову, и тот клал их обратно в чемодан.
– Каковы результаты с живыми существами? – спросил Сталин, рассматривая главную, как бы завершающую всю серию фотографию – фотографию великого дымного гриба, поднявшегося до низких облаков.
– В зоне испытаний, – доложил бесстрастно Ежов, – живых существ не обнаружено.
Почувствовав какую-то невнятную заминку в голосе Ежова, Сталин подбодрил его.
– Продолжайте, – сказал он. – Большие дела требуют жертв. Я понимаю ваши чувства.
Он посмотрел на дверь – Шавло пора было бы вернуться. Неужели так прихватило? Или это медвежья болезнь?
– Практически все живые существа, находившиеся в пределах километровой зоны, погибли, многие сгорели без следа. Вот общая картина взрыва. В последовательности.
– А слон? – спросил Сталин.
– Слон погиб, – сказал Алмазов торжественно, будто речь шла о генерале.
Алмазов протянул Сталину последнюю серию фотографий. Не все были удачны, на одной видно, что фотограф припозднился и не успел снять начало взрыва, – над городом уже поднималось темное вулканическое полушарие дыма и огня. Еще одна фотография взрыва получилась неудачной – опустив на секунду аппарат, чтобы посмотреть на площадку, фотограф был ослеплен и хоть попытался сделать снимок, тот получился нечетким и косым. Но Сталин сделал вид, что не обратил внимания на эту неаккуратность. Он понимал, что фотографам было нелегко.
На покрашенной голубой масляной краской стенке туалета был прикреплен фанерный ящичек – из него торчали края листков, нарванных из газет. И на них не хватает пипифакса, вздохнул Матя. Хотя это был туалет для охраны и случайных визитеров – вожди сюда не ходят.
Когда Матя вышел из туалета, лейтенант, который провожал его, сделал шаг в сторону – оказывается, он ждал, почти прислонившись к двери.
«Сейчас он спросит меня, как мое здоровье, предложит лекарство? Как у них положено?» Лейтенант ничего не сказал – он пропустил Матю вперед и шел сзади, шаг в шаг.
«Сколько минут я себе подарил? Наверное, минут пятнадцать, надеюсь, они уже кончили рассматривать вещественные доказательства».
Лейтенант открыл дверь, и Матя остановился в проеме двери. Все обернулись к нему.
Но Шавло смотрел не на людей, он смотрел на излучающие радиацию трофеи Ежова. Керамический самородок все так же лежал перед Сталиным. Рядом – металлическая капля. К ним прибавился ком обожженной земли и изысканно, будто волей искусного кузнеца, изогнутый металлический прут…
Лицо Алмазова было напряжено и враждебно. Ежов, внимание которого лишь на секунду оторвалось от фотографий, поглядел на Матю равнодушно. Но Сталин сразу уловил направление взгляда Шавло – тот смотрел на трофеи, лежавшие перед Сталиным, – и заметил, что физик не захотел возвратиться к своему месту – возле открытого чемодана. Он обошел стол и сел на три стула дальше от Сталина, чем раньше.
– Надеюсь, вас удачно пронесло, товарищ Шавлов? – спросил Сталин, не улыбаясь.
– Спасибо, – смутился не ожидавший грубости Шавло.
– Мы уж устали ждать, – сказал Сталин. И тут же – Алмазову: – Уберите наконец эти осколки!
– Разумеется, – сказал Алмазов, – мы только хотели продемонстрировать.
Он почувствовал недовольство вождя, но не знал, что послужило его причиной.
Вревский, поднявшийся, чтобы помочь Алмазову, который принялся заворачивать образцы в пергаментную бумагу, перехватил взгляд Сталина, обращенный к сверкающей металлической капле размером с небольшое яблоко, и уверенно, хоть и осторожно, словно дрессировщик, протягивающий кусок мяса в клетку непокоренного льва, подвинул каплю к Сталину.
– Возьмите себе на память о большом успехе, – сказал он уверенно, без тени лести или подобострастия.
– Мы еще решим, какой это был успех, – проворчал Сталин, не любивший оставлять последнее слово за другими, даже если был с ними согласен.
Тем не менее он подчинился, может, плененный совершенством линий и блеском этого трофея. Он взял каплю и положил перед собой, придавив ею стопку бумаг.
Ну это еще не так страшно, трусливо убеждал себя Шавло. Всего один слиток, вернее всего, Иосиф Виссарионович передаст его кому-нибудь… Шавло обманывал себя и знал, что обманывает, но сказать сейчас о том, что подарок Вревского излучает смертельные частицы, значило подписать себе смертный приговор. Сталин бы не простил Мате такого запоздалого прозрения. И был бы по-своему прав.
Сталин смотрел на Матю, будто старался прочесть его мысли, казавшиеся ему подозрительными. Но не преуспел в этом либо прочел их неправильно, потому что заговорил вполне миролюбиво.
– Теперь я хотел бы задать нашему новому академику несколько вопросов, – сказал Сталин. – Вы садитесь, товарищ Шавлов, садитесь. И не обижайтесь на старика. Иногда я могу допустить нетактичную шутку, но всегда умею попросить прощения.
Алмазов отнес чемодан к двери, где его подхватил капитан. Матя хвалил себя – какой молодец, мой мальчик, – так мама говорит, – какой молодец, что решился и ушел из этого кабинета. И тут же вспомнил, что этот чертов чемодан летел с ним рядом в самолете – пять часов рядом… «Может, я уже заражен».
– Я умею понимать шутки, товарищ Сталин, – сказал Шавло.
– Вот и молодец. Если бы все академики умели ценить мой юмор, мы бы уже давно построили социалистическое общество, правильно, товарищ Шавлов?
Поправить его или нет? Я же даже не членкор…
– Расскажите мне, товарищ Шавлов, когда будут готовы следующие бомбы?
– Мы ведем сейчас работы над вторым устройством, – ответил Матя. – Я надеюсь, что мы изготовим его к осени.
– Я не ослышался, товарищ академик? – спросил Сталин. – Вы хотите сказать, что намерены полгода бить баклуши, когда наша страна так нуждается в новом оружии?
– Товарищ Сталин, вы, наверное, представляете себе, что работа над атомной бомбой такая же простая, как над обыкновенной?
– Я ничего не представляю. Но зато я отлично знаю, что если оружие уже изобретено и испытано, то его можно поставить на конвейер.
– Но только не атомную бомбу! Изготовление каждой из них – событие экстраординарное.
– Почему?
– Во-первых, у нас не хватит плутония… Во-вторых…
– Ясно. – Сталин поднял руку, обрывая Шавло. – Товарищ академик не хочет спешить. Мы примем это к сведению.
– Я очень хочу.
– Замолчите! – оборвал Шавло Ежов. – Вы только мешаете нам работать. Поверьте мне, товарищ Сталин, я не зря несколько раз посещал испытательный комплекс и внимательно изучил на нем обстановку. Я убежден, что наш академик осторожничает…
Ежов сделал паузу, будто подыскивал уничтожающее слово для Мати. Сталин угадал это и быстро остановил Ежова:
– Товарищ Шавлов боится обмануть наше доверие. Я высоко ценю его осторожность. Но мне бы хотелось соединить ее с энергией и боевитостью наших чекистов, вы меня поняли, товарищ Ежов?
– Я вас отлично понял. Мы даем вам обязательство приготовить до конца года… – Ежов запнулся и бросил взгляд на Алмазова.
– Десять бомб! – громко сказал Алмазов, словно он уже их изготовил.
– Вот видите, – словно передавая эти фантастические бомбы Сталину, протянул к нему ручонки Ежов. – Мы даем слово вождю, что до конца года мы сделаем двадцать атомных бомб!
Шавло постарался сдержать улыбку. Он вдруг понял, что находится на мальчишеской сходке, где они хвастаются перед взрослым бандитом, сколько раз летали на Луну. Или грабили магазин. Не важно…
Чекисты раскраснелись, они были взволнованы и рады возможности совершить подвиг обещания.
– Спасибо, товарищи, – сказал Сталин. – Но учтите, что мы серьезно спросим с вас в случае невыполнения социалистических обещаний.
– Они будут выполнены, – сказал Ежов, и голос его дрогнул.
– Товарищ Сталин… – пытался воззвать к его разуму Шавло.
– Я все понимаю, – сказал Сталин. – Вы должны помнить, что помимо неограниченных ресурсов, которые предоставляет в ваше распоряжение родина, мы даем вам несокрушимое оружие – горячий патриотический энтузиазм советских трудящихся. И потому попрошу вас, товарищ Шавлов, забыть о сомнениях. А вам, товарищ Ежов, надо будет подготовиться к совещанию с командованием Красной Армии. Я думаю, что им пора уже узнать кое-что о наших с вами маленьких секретах.
Шавло надеялся, что Сталин оставит его, выгнав чекистов, оставит, чтобы спросить о том, каковы же на самом деле возможности института. Он же понимает, что мальчики-чекисты просто болтают языками.
Но Сталин этого не сделал. Он поднялся, каждому из гостей пожал руку.
– Мы с вами скоро встретимся, академик, – сказал он. – После того как я приму решение, вам надо будет доложить на Политбюро.